В плену королевских пристрастий

– У твоей сестры Бернардины, хоть и послушна она сейчас во всем тебе, Бога в душе совсем нет. И не Господу служить в монастырь пришла она. Ждет она, когда можно тебя будет без проблем убрать, чтоб самой твое место занять… Коль захочешь избавиться от нее, загляни как-нибудь ночью, около трех часов, без предупреждения в ее келью. Повод найдешь.

– Она ставленница короля.

– Против того, что увидишь, даже король не посмеет возразить. Да и я с ним поговорю… скажу, что и без нее против его воли не пойдешь.

– Да уж куда мне против его воли идти? Перестань он деньги давать и развалится монастырь, да и земли, на которых монастырь – королевские, и именно из-за того, чтоб держать тут можно было неугодных жен да дочерей высокородных… Он с этой целью и создавался… Так что, конечно же, не пойду против воли его. Пусть не сомневается… А ты выходит, действительно вертишь им.

– Не верчу… Хранить от бед стараюсь, да хоть чуть ближе к Богу повернуть… Но последнее плохо выходит… Он лишь на людях делает вид, что все желанья мои исполняет… А на самом деле все не так просто… скорее он использует меня, чем я его…

– Так вот для чего тебя Отче из монастыря развернул… Что ж то видно дело Богу угодное… Не печалься, Алина. Иногда в дерьме по уши можно к Богу ближе быть, чем в самом святом месте… А за Бернардину, благодарю. Учту. Может не сразу, но навещу ее ночью.

– Да, еще… Если именно сегодня освободишь Аглаю, получишь такую преданную тебе монахиню, что и не описать… все делать для тебя будет, жизни не пожалеет.

– Откуда ты знаешь ее?

– Я не знаю ее, я даже не знаю, кто она и как выглядит, я лишь знаю, что поклялась она Богу, что если выпустишь сегодня ее, поверит она, что Бога ты слышишь и любую волю твою примет… Кстати, дочь моя младшая сегодня тоже наверняка истово Богу молиться в подвале будет, и коль выпустишь ее сама оттуда, наверняка сможешь объяснить ей и что Бог слышит все мольбы, и еще как Его и любить и почитать надо…

– Да, Бернардина сообщила мне, что сказала ты дочерям, что не в твоей власти наказания им смягчать и молиться велела Луизе… Я еще удивилась, что потребовала ты того…

– Будет лучше, если она поймет, что наказание смягчили не потому, что я вступилась, а потому, что она сама измениться постаралась и к Богу обратилась.

– Слукавить решила, нашей договоренностью изобразить любовь Бога?

– Мы заботимся о ней именно из-за того, что любовь Бога живет в наших душах. В данном случае она просто действует не напрямую, а опосредованно, но суть от этого не меняется. Так, что это не лукавство. Это именно Его любовь.

– Умно. Может, в самом деле, все так и есть… Тебе виднее, коль откровения свои посылает Он тебе. Сделаю все, как ты сказала, обеих выпущу и поговорю с ними… Кстати, дочери твои сказали, что у них еще старшая сестра есть… Где она?

– Моя старшая дочь сейчас при мне.

– Что ж не привезла ее с сестрами пообщаться?

– Боялась тебя прогневать…

– Не прогневаешь. В следующий раз можешь привезти.

– Не хотела говорить, да видно придется… – тяжело вздохнула Алина, – лгать не хочу… Дочка моя колдовать пыталась, и хоть раскаялась теперь во всем, демон ждет ее… Примешь здесь такую?

– Прям так и демон? – недоверчиво переспросила игуменья.

– К сожалению прям так и он… ждет он, чтоб она оступилась… и лишь я или стены монастыря могут охранить ее от него…

– Ты что к исповеди и на причастие не водишь ее?

– Как же без этого? Только то ему не помеха… на смерть двоих был заговор… и он половину исполнил, так что мне окончательно не избавить ее от него, я лишь охранить ее от него могу…

– Он кого-то убил ради нее?

Алина тяжело вздохнула: – Да, ребенка моего от первого мужа… она думала, что я жду ребенка от ее отца.

– А вторая половина? Неужто ты?

Алина кивнула: – поэтому и охранить ее могу…

– Как же ты выжила?

– Молитвами отца-настоятеля, братии, да сестер-монахинь моего монастыря… Они все за меня молились…

– Чудны дела твои Господи, – игуменья покачала головой. – Кто исповедовал то ее?

– Отец-настоятель… я ее тогда с собой в монастырь забрала.

– И он отпустил ее оттуда?

– Не сразу, но отпустил. Обещание взял, что строго контролировать ее буду, и отпустил.

– А муж твой знает обо всем этом?

– Знает… и он, и король знает… я при смерти была, а ее за руку поймали, там скрыть что-то невозможно было, – Алина качнула головой, – но пообещали они мне, что не будут ни в чем ее обвинять, если в монастыре ее оставлю, а потом и из монастыря забрать позволили.

– Привози дочь. Коль ты такое ей простить сумела, мне грех ломаться и презрение свое выказывать… Только зря ты ее из монастыря забрала. Передумаешь, можешь у меня оставить.

– Чтоб в каменном мешке ты ее держала?

– Держать буду там, где пожелаешь. И делать она будет то, что ты захочешь… И знать о ней будут лишь то, что сама скажешь.

– Понятно, тюрьма со всеми удобствами… хотя у меня ей не лучше сейчас… Девочке любви и развлечений хочется, а я смирения во всем требую и взыскиваю строго за каждую провинность.

– Девочка твоя на всю жизнь уже наразвлекалась, не кажется тебе?

– Жалко мне ее… Ты не представляешь как жалко.

– Ее знаешь, когда жалеть надо будет? Если из-за жалости твоей демону она достанется, вот тогда пожалеть можно будет, а сейчас чего жалеть? Ты лучше ребенка своего жалей. Ты хоть окрестила его?

– Нет, родами он умер… Не успела я, не ждал никто этого, ничего не предвещало такого поворота событий. Жалею его, конечно, каждый день в своих молитвах поминаю… Но видно, такова воля Господа была, раз он попустил все так…

– Может и так, только с дочери твоей вины это не снимает.

– Ох и сурова ты… – Алина тяжело вздохнула, – я сейчас тоже такой быть стараюсь… как же раньше мне претило это… вот видимо Господь и заставляет через это пройти, чтоб осуждать никого больше не смела…

– А ты еще и самокритична. Да… – она покачала головой, – Мне и в голову придти не могло, что герцогиня Алина Тодд, о которой что только не говорят, именно такая. Вот что, Алина, ты очень мне по душе… Захочешь пообщаться или посоветоваться о чем-то, приезжай, когда пожелаешь. Для тебя меня позовут в любое время, даже среди ночи. И с дочками общайся, сколько хочешь. И старшую привозить сюда можешь… А с Луизой твоей сама поговорю и, если ты не против, то в качестве наказания буду общения с тобой лишать. То есть приводить тебе ее будут, чтоб ты могла посмотреть, что она жива и здорова, а вот и подходить к тебе и разговаривать с тобой ей не дадут, лицом в угол на колени поставят, и все время, пока с Марией общаться будешь, так будет стоять.

– Я не против, только вряд ли она вытерпит… Стоять в углу, когда я буду разговаривать с Марией… она опять все нарушит.

– Я предупрежу, что если не вытерпит, колодки на нее наденут и рот завяжут, да еще в следующий твой приезд так же поставят.

– А на службах разрешишь мне бывать?

– Да, на любых, и если захочешь, то со старшей дочерью. Ей не повредит… и еще прикажу, чтоб карету твою во двор пропускали, нечего любопытным знать, сколько ты здесь времени проводишь.