История нашей семьи

История нашей семьи
Марина Ковалёва

Наши предки мужественно и с достоинством прошли через вынужденные испытания. Любили и поддерживали своих родных. Сберегли своих детей и тем дали жизнь нам. Знать о них, помнить и рассказывать уже своим детям – единственный способ выразить им благодарность и уважение.

История нашей семьи

Марина Ковалёва

© Марина Ковалёва, 2022

ISBN 978-5-0059-3639-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

П р е д и с л о в и е.

Сейчас все ныряют в Интернет. Оттуда получают впечатления и знания. Доступно бесконечно много… Но у этой медали две стороны.

Хорошая сторона понятна.

Любая информация добывается легко и быстро, несколькими касаниями пальцев. Валяясь вечером на диване можно выбрать и посмотреть любой фильм, концерт, хронику и т. д. Одни удобства. Было бы желание…

А что же плохого?

Избыточность.

Мимолетность.

Одиночество.

В старину бывалые люди становились желанными гостями в богатых и бедных домах. Рассказы отставных военных, моряков, паломников и пр. неизменно были центром внимания. Художники 19 века любили рисовать подобные сюжеты: лица рассказчика и слушателей давали возможность запечатлеть самые разные человеческие чувства. Сколько впечатлений, раздумий оставляли в душе такие живые рассказы. А детские фантазии пробуждались бабушкиными сказками… Пушкин, Аксаков, Ершов выросли на них и затем создали свои замечательные произведения на их основе!

Мы же, находясь изо дня в день в бесконечном потоке новостей, увы – уже не получаем таких глубоких, ярких эмоций. Мы реагируем поверхностно, наше сознание не обогащается красками переживаний. Слишком много излишней, мусорной информации. Она бесконечна и бесконтрольна, и к тому же может быть лжива, безграмотна. Из-за её избыточности мы лишены душевной внутренней тишины, неспешного обдумывания, тонких оттенков чувств. Из новостной каши почти ничего не остается в памяти.

Плюс одиночество. Внимание поглощено интернетом, псевдо-событийной рекой. И кажется, что ты не один. Но это всего лишь имитация полноценного общения. Физически человек один. Недополучен целый кусочек своей, настоящей, жизни.

Выйти из дома, идти по улице, чувствовать сегодняшнюю погоду – прохладу или зной, дождь или свежий ветер. Доехать или дойти до нужного дома, позвонить в дверь. Надо здороваться, входить. Надо суметь поддержать разговор… Такими будничными мельчайшими событиями, как волнами – камешки, обтачиваются и сглаживаются нелюдимость, неуклюжесть, депрессии, фобии.

С прогрессом воевать нет смысла. Пусть себе развивается и несет нам новые возможности. Но нельзя попадать в его ловушки. Надо ценить и всеми силами держаться за самые простые явления жизни, обогащаться собственными реальными ощущениями и впечатлениями. Никакие он-лайн имитации никогда не станут равноценны с живой речью, чувствами, непосредственными человеческими отношениями.

Большую часть жизни я прожила в годы, когда всемирной паутины не было и в помине. На досуге читали книги и ходили в гости. Книги в моем окружении всегда и всеми были любимы. В книжных магазинах интересные и популярные книги отсутствовали или продавались «из-под прилавка», по блату. Взрослые и дети ходили в библиотеки, на самые знаменитые книги записывались на абонементе в очередь. Источником чтения были также журналы, очень разнообразные и хорошего качества, для всех возрастов. Часто и с удовольствием ходили в кино – и только в 21м веке стало понятно: насколько добрые и человечные фильмы производились в те годы.

К нам в дом запросто приходили без всякого предупреждения (мобильных телефонов еще не изобрели, а иметь в доме городской телефон очень долгое время было особой привилегией). Соседи, знакомые бабушки и мамы, мои друзья и одноклассники заходили в гости, просто оказавшись неподалеку. Или заранее договорившись при прошлых встречах. Точно так же и наша семья ходила по знакомым без всяких особых приготовлений. Все видели, кто как живет. Не было фальши, прикрас. В общении была простота и искренность.

Дети, и я в частности, прислушиваясь к разговорам взрослых, получали правдивое представление о жизни, не искаженное (рекламно-приукрашенное или преувеличенно- негативное) интернетом. Что-то западало в память, что-то вызывало интерес и дополнительные расспросы у взрослых, что-то трансформировалось в смешные детские фантазии.

Взрослые тоже вели себя непосредственно. Летним вечером выносили стулья прямо на улицу, а если день был душным и знойным – на тротуар перед домом заранее выплескивали ведро воды, освежая и охлаждая вечерний воздух. Сидели у своих дверей, болтали с соседями и знакомыми прохожими. В плохую погоду жарились сковородки семечек. Приходили подруги мамы или Лоры – младшей маминой сестры. Семечки горой высыпались на середину стола. Сидели вокруг, разговаривали, щелкая семечки, складывая перед собой кучки шелухи. Очень любили петь. Фильмы выходили тогда с душевными мелодичными песнями, о простых чувствах, близких каждому человеку. Песни сразу становились популярными, их быстро запоминали, пели в компаниях. Мама, Лора, тётя Оля (любимая мамина подруга) любили петь вместе. Причем тётя Оля, обладая хорошим слухом и низким голосом, обычно назначала, кому каким голосом петь и строго следила, чтобы не фальшивили. Смех, споры, разучивание слов…

Понятно, что детство в такой общительной среде насытило меня рассказами и воспоминаниями взрослых. Моя бабушка Таня, всю жизнь имея слабое зрение, к старости стала совсем слепнуть. Она проводила больше времени дома, любила, управившись с делами, прилечь на свою высокую кровать, украшенную вязанными ею же накидками. Она была искусной вязальщицей. В годы, когда тюль на окна был редкостью в продаже, из простых нитей она вязала широкие и длинные занавеси на окна. Такие красивые, что часто из комнаты можно было наблюдать фигуру какой-нибудь женщины, стоящей на улице перед окном и разглядывающей узор вязки. И, конечно, мне она вязала чудесные шапочки – варежки – шарфики – кофточки.

Пристроившись на пухлых подушках, накрытых вязаными салфетками, бабушка начинала что-нибудь рассказывать. У меня была маленькая скамеечка, которую я подтаскивала к бабушкиной кровати, а перед собой ставила стул, служивший мне столиком. Я расставляла на нём кукол, любимых солдатиков или рисовала в альбоме, и слушала бабушкины рассказы. Свойства нашей памяти таковы, что с возрастом, как из тумана, проявляются детство и юность, всякие подробности становятся четкими и яркими. А вчерашние события быстро забываются. И бабушка вспоминала комнату, в которой жила в детстве, своих родителей, семьи крёстных, дореволюционный Баку. Что-то я любила слушать и просила описать снова, другие истории оказывались новыми. Хотя меня водили в детский сад, а в первом классе определили в продленную группу, будние дни я проводила в основном с бабушкой, так как мама работала.

А в выходные мы шли куда-нибудь с мамой. Гуляя по улицам, мама тоже рассказывала о себе, родителях, городах детства, друзьях и пр. Одни истории она описывала часто, другие не любила повторять. Многое я уже помнила наизусть. Прогулки наши были разнообразные: мы заходили на старинное Всесвятское кладбище (которое я очень боялась), или на трамвае доезжали до конца города, к ипподрому (ныне район Технологического университета на ул. Московской). Или на пароме (он был устроен в начале улицы Ленина) переправлялись на другой берег Кубани, ещё не застроенный дачами. Люди рассаживались под большими старыми деревьями на песчаном берегу, любовались рекой, гуляли. Потом на очередном пароме возвращались на свой берег.

Благодаря таким прогулкам в памяти моей остался образ Краснодара тех лет: уютные маленькие домики на зеленых тихих улицах, не ободранные еще старые особняки с кованью и каменными вазами на крышах. Старинное кладбище: огромные деревья, под ними много мраморной скульптуры – белые ангелы на высоких постаментах, с крестами в руках, бесконечные кованые оградки, мраморные урны с мраморными же голубками, семейные склепы. Всё – заросшее густой травой, и тем страшнее было замечать в зарослях сидящие перед склепом или склонившиеся у креста скульптурные фигуры плакальщиц, в складках своих каменных покрывал. Как я теперь понимаю, эти статуи были типовые и входили в похоронную культуру прежней старой России. Мне же, наивному советскому ребенку, они казались чужими и зловещими, и потому врезались в память.

Позже, в 70е годы, старинный мрамор был вывезен с кладбища и якобы продан в Армению. Сейчас ограбленный дореволюционный погост выглядит бедным и заброшенным.

Понятно, что мама очень любила тот Краснодар. И сейчас, когда он превратился в переполненный мегаполис, ещё есть немногие старые уголки, в которых чувствуешь уют, душевность, обжитость. А тогда микрорайоны, растащившие наш город далеко в поля, были – фруктовыми садами, ореховыми лесополосами, клубничными полями. Тенистые малоэтажные улицы оставались домашними, с многочисленными приметами старины, тихими и живописными. Мой путь в детский сад пролегал через 2—3 квартала по ул. Седина и Комсомольской. В особняках ещё сохранялись на своих местах входные массивные двери с чудесными литыми ручками. Я наизусть знала последовательность дверных ручек, проплывающих мимо на уровне моего носа: вот изогнутая ручка с головой косматого льва, за ним на этом же квартале будет оскаленная морда сатира на верхушке ручки («чёртик» по моему мнению), потом огромная деревянная ручка с медными шарами на концах («мячики») и т. д. Для меня старые кварталы навсегда останутся фоном моего детства. И я тоже люблю то немногое, что осталось от прежнего уютного города.

Конечно, семейные рассказы не текли благостной бесконечной рекой. Между бабушкой и мамой случались ссоры. У Лоры появилась своя семья, она жила отдельно. Меня занимали мои подростковые дела. Но всё же рассказы о прошлом я помнила и любила. Однажды, лет в 15 -16, я решила записать воспоминания бабушки, относящиеся к самым дальним годам, концу 19 – началу 20го веков. Пришло понимание их ценности. Несколько дней я приходила, садилась возле ослепшей бабушки и наводящими вопросами старалась соединить все факты вместе. Кто родители, как жили, где и т. п. Все тут же писала в тетрадку и зачитывала бабушке, чтобы проверить правильность. Она оживилась, стала вспоминать платья, разные бытовые подробности. Я всё записывала, потому что это была совсем другая, незнакомая и невозвратная жизнь. Записей набралось приблизительно на 20 листочков.

Не помню, почему это прервалось. Может – настроение изменилось, может учеба отвлекла… Прошло ещё несколько лет. В декабре 1974 – январе 1975 гг. я проходила преддипломную практику на вычислительном центре Завода измерительных приборов (ЗИП). Как практикантка, я имела право на неполный рабочий день и возвращалась домой рано. Друзья разъехались на практику в другие города, защита диплома была ещё далеко – появилось много свободного времени. И тут мне на глаза попались мои школьные записи. В последний раз пошла я с ними к бабушке. С трудом (память её уже стала слабеть) разговорила её, что-то уточнила, дописала. Сумбурные разрозненные записи подобрала в главы – «Анна», «Князев», «Татьяна». Спрятала тетрадку снова.

В 1999г. наша семья купила первый компьютер. Постепенно, в свободное время, я набрала на нем тексты, оцифровала старые фотографии, напечатала часть воспоминаний мамы. Во время поездок в станицу Хопёрскую с мужем Сашей мы стали расспрашивать его пожилых родственников, и постарались записать всё, что удалось узнать о прошлом его семьи. А три главы, записанные в 1974—75 гг., я распечатала на принтере, проиллюстрировав соответствующими фотографиями, разложила по скоросшивателям и раздала ближайшим родственникам. Для чтения и хранения)). Жаль, что после этого я бездумно выбросила свои листочки с подростковым почерком. Сейчас они тоже стали бы архивным раритетом…

Такова предыстория этой книжки.

Семейные воспоминания и разговоры – бесценный жизненный багаж каждого человека.

Общайтесь.

Анна (1877 – 1940)

Анна Матвеевна Попова родилась в крестьянской семье, в Казанской губернии, чувашской или мордовской волости, в 1877 году. Село их было большое, проживали в нем в основном русские.

В семье Поповых Анна была младшей. Трёх старших братьев звали: Ерофей, Ефим и Ефрем. Из очень раннего детства ей вспоминалось, как ехали по дороге среди ржи, она упала с телеги и потерялась в высоких густых колосьях. Её не сразу нашли, а она очень испугалась. Когда Ане было три года, мама умерла. Братья взяли её жить к себе и жили сначала мирно, зажиточно. Братья относились к крестьянам-середнякам, имели коров и лошадей, хозяйство вели совместно. В селе семья считалась образованной, так как их двоюродный брат Лебедев служил начальником почты.

В 12 лет Аня уже вовсю управлялась по дому, а в деревне это дело нешуточное. Братья её все поженились, и хотя сестру жалели, от работы освободить не могли. Зато невестки покрикивали на «Анютку» и старались не оставлять без работы. Аня пекла хлебы на разросшееся семейство: в большом корыте замесить тесто, вытопить большую русскую печь и специальной лопатой сажать хлебы на «под» – чистый пол из кирпича внутри печи, обмазанный огнеупорной глиной. Работа эта была тяжелой, но доставалась всегда девочке. Невестки же судачили, сидя на лавке и сообща «присматривали за сироткой». Грамоте Аня, конечно, не училась.

В 19 лет Анну неприятно поразил один случай. Играла молодежь в снежки, толкали друг друга в сугробы. Её тоже спихнули в снег, а когда она поднялась – увидела на снегу красное пятно. В те годы деревенские девушки белья не имели. Подружка быстро замела след валенком, но Анна сочла себя опозоренной и больше играть не выходила. Хотя некоторые девицы в их деревне развлекались тем, что бегали к железной дороге и задирали сарафаны перед проходящим поездом.

Анна очень переживала свой стыд и тяготилась бесконечной домашней работой. Она мечтала о новой жизни, а подружка, постарше и побойчее, уговаривала её уехать в город. Анна стала просить разрешения у брата, он позволил и дал денег на дорогу. В семье тогда было не до неё: жена одного из братьев, очень красивая, и после замужества не оставила деревенских игр и гуляний. В семье Поповых начинались ссоры, упреки.

Анна с подружкой сели на пароход и поплыли вниз по Волге. Девушки купили самые дешёвые места – на палубе – и всё время были на виду. На них обратил внимание другой палубный пассажир и завязал с ними знакомство. Себя он назвал Дормидонтом Ивановичем. Это был среднего роста, голубоглазый мужчина, широкоплечий и усатый. Он поделился своим планом: доплыть до Баку, где, как он узнал, «оборот хороший» и найти там себе выгодный заработок. Свой дом в деревне он бросил, коров и лошадей у него не было.

Подружка Анны, девушка бойкая, тут же «закрутила» с Дормидонтом Ивановичем. Постоянно оставляя Анну одну, она убегала к новому знакомому. Прячась за канатами и ящиками, они шептались целыми ночами. Анна втихомолку ахала, глядя на подругу. Так продолжалось всю дорогу, как вдруг в последние дни пути Дормидонт Иванович перенёс своё внимание на Анну. Но Анна уклонялась от общения с ним, он казался ей старым. Да и подруга призналась ей, что новый знакомец «затянул её в укромный уголок», а потом обещал на ней жениться.

Приплыли в Баку. Подружка вцепилась в Дормидонта Ивановича, пытаясь не дать ему уйти. Анна услышала их разговор: – Раз ты со мной гуляла, значит и с другими тоже! – Но Вы же знаете, что нет! – Ничего я не знаю!

Обманутая девица просила у Анны адрес, по которому её можно найти, но Анна не дала. Она больше не хотела знаться с ней. Бывшая подружка поехала одна куда-то дальше в Закавказье.

Анна постаралась отвязаться и от Дормидонта Ивановича и также скрыла от него, где собирается жить. Через биржу она нанялась работать служанкой. Однако через некоторое время он всё же отыскал её. Он устроился грузчиком в порту и хорошо зарабатывал.

Баку уже тогда был крупным портом на Каспии, народу в порту работало много. Дормидонт Иванович завел знакомство с Михаилом Симоновым, механиком или боцманом. Вскоре Симонов предложил ему стать матросом у него на корабле. Но Дормидонт сказал, что собирается жениться. Тогда Симонов помог ему наняться грузчиком, чтобы быстрее заработать. В Баку грузчиками работало много кавказцев, их называли «амбалы». К голове и спине они ремнями крепили подобие этажерки, в которой и переносили тяжести. Портовые грузчики оплачивались по повышенному тарифу.

В один прекрасный день Дормидонт Иванович с шафером подъехал на фаэтоне к дому, где служила Анна. Жених явился с богатыми свадебными дарами: в красивой большой коробке было уложено длинное белое платье из матового атласа, всё затканное блестящими белыми цветами. К платью прилагалась пелерина коричневого цвета, длиной до локтя. После венчания в церкви требовалась смена платья. И Дормидонт Иванович преподнёс вторую коробку с розовым платьем – таким же, как и белое. Ещё он купил ротонду (та же пелерина, только до земли) элегантного бежевого цвета. Коричневой шелковой тесьмой по её вороту были выложены цветы, тесьмою же отделаны все края и подол. Шикарная ротонда много лет хранилась в семье. Прямо от хозяйки поехали в церковь.

Так в 19 лет Аня Попова стала Анной Коньковой. Муж был старше её на 11 лет.