Удержи меня

– Ну, еще бы! А ты чего явилась-то?

Марья удивленно вздернула брови – если была возможность, она всегда старалась прибежать домой хоть на пятнадцать минут, чтобы проведать нас с Юлькой. Но сегодня дочь была у бабушки, они собирались в театр, и ночевать Юлька тоже оставалась там. Не думаю, что приход жены означал страстное желание увидеть меня, скорее, ей должны были позвонить в определенное время и, когда звонка не последовало, Марья хватилась мобильного.

– Я что, не могу домой зайти за бутербродом?

– А утром что, некогда было? – съязвил я неизвестно, зачем.

– Ну, извини, не хотела мешать.

Она повернулась, чтобы уйти, но я задержал, поймав за рукав пальто:

– Бутерброд забыла.

– Что? – не сразу поняла Марья. – Какой бутерброд?

– За которым пришла.

– А…

Она как-то растерянно посмотрела на меня, но послушно стянула сапоги и пошла в кухню, зашуршала пакетами, хлопнула дверкой холодильника. Завернув приготовленный бутерброд в пакет, она вышла и посмотрела на меня:

– С тобой правда все нормально?

– Со мной – правда, – подтвердил я. – А с тобой?

– Не поняла…

– Ну, и ладно, – вздохнул я, поворачивая ее лицом к двери. – Иди, тебя ждут, наверное.

…Почему я вспомнил все это именно сейчас, выйдя из собственного дома в никуда, оставив там, за дверью, любимую дочь и жену – не знаю…

Рядом остановилось такси, и я машинально сел, назвав водителю адрес Андрюхи – больше ехать мне было некуда. В машине работала печка, и я, продрогший на ветру, понемногу стал согреваться, вновь погружаясь в свои мысли.

…Потом много еще чего произошло. Я превратился в какое-то чудовище, в этакую Салтычиху в брюках – придирался и к Марье, и к Юльке, возвращаясь домой, орал за каждую невымытую тарелку, за каждую оплошность. Дочь уже просто боялась, я ведь видел – но остановиться уже не мог. Обида на Марью переполняла меня, не давала спать ночами. Я постоянно представлял себе, что она тайком от меня встречается с этим кобелем, готовым сожрать ее, позволяет ему целовать себя и не только… Казалось бы, чего проще – спроси напрямую, выясни все, сделай что-нибудь, ты ведь мужик! Но я боялся услышать от Марьи фразу, что она больше не любит меня, что уходит…

И вдруг ошеломляющая новость – она больна, больна серьезно. Я, признаться, давно заметил, что с Марьей что-то происходит, но не придал этому значения. И потом, у меня было подозрение, что она просто-напросто беременна от своего красавчика, и теперь не знает, как выпутаться. Оказалось, что все значительно сложнее…

Я отказывался верить в ее слова о диагнозе, в моей голове никак не укладывались рядом эти два понятия – моя Марья и рак… Я пытался внушить ей, что она просто зациклилась на легком недомогании, называл ее состояние симуляцией…

Она постоянно плакала, постоянно ходила с красными глазами, плечи ссутулились, выражение лица стало каким-то страдальческим и жалким. Я не мог выносить ее взгляда, не мог видеть как-то очень быстро похудевшей фигуры, ставших почти прозрачными рук. Возможно, я был неправ, жесток, но это почему-то казалось мне единственным выходом из ситуации. Я думал, что если Марья вдруг возненавидит меня за мои придирки и равнодушие, то у нее появятся силы бороться со своей болезнью. Ведь так бывает – ненависть порой лечит. Но моя жена оказалась совершенно другим человеком – поняв, что мне безразлично ее состояние, она замкнулась и больше не заговаривала об этом. Я знал, что она лечится у своего знакомого врача, что он помогает ей доставать дорогие лекарства. Это все мне рассказала Ирка, Марьина подруга. Она приехала как-то ко мне в офис, ворвалась, как фурия, и разоралась прямо с порога:

– Смирнов, ты придурок! Ты неужели не понимаешь, что Машка серьезно больна?!

– Стоп, тормози! – перебил я, хватая ее довольно бесцеремонно за плечи и толкая в кресло. – Ты что орешь? Здесь не базар, а приличное учреждение.

Ирка вроде успокоилась немного, вытащила сигареты и вопросительно посмотрела на меня. Терпеть не могу эти псевдосветские замашки – можно подумать, в родном поселке Заовражном Ирка только и делала, что общалась с лордами, подносившими зажигалку к кончику ее сигареты! Да ладно… Закурив, Ирка закинула одну полную ногу на другую и уставилась на меня.

– Удивляюсь я тебе, Смирнов! Неужели ты совсем слепой и глухой? Ты видишь, что с твоей женой происходит?

– Если воспитывать меня приехала, то зря, – спокойно ответил я, возвращаясь за свой стол и включая компьютер, на заставке монитора которого красовалась Марья в обнимку с Юлькой. Марья – такая еще здоровая, молодая… Они были сняты на каком-то конкурсе – у Юльки на шее золотая медаль, и мордашка дочери так и светится от счастья. И в этот момент, когда я рассматривал эту фотографию, до меня вдруг и дошло, что если с Марьей случится что-то, мы с Юлькой останемся совсем одни… Совсем одни…

Ирка молчала, пускала в потолок дым колечками и внимательно наблюдала за мной. Потом вздохнула, поднялась из кресла, затушила сигарету в пепельнице, стоявшей прямо передо мной, и полезла в сумочку. Достав оттуда какие-то ксерокопии, она шлепнула их на стол и сказала тихо:

– Прочитай. Если что-то будет непонятно, позвони – я объясню.

Хлопнула дверь, и от Ирки остался только приторный запах духов. Я тупо смотрел на лежащие передо мной бумаги и не решался развернуть их и прочесть.

Мне казалось, что в руках у меня подписанный Марье приговор, и, пока я не развернул и не прочел, ничего не случится, а стоит только взглянуть хоть одним глазком – и все, он вступит в силу, и ничего сделать уже будет нельзя.

Я настраивался долго, почти весь рабочий день, пока, наконец, не взял себя в руки и не углубился в чтение. Обилие медицинских слов выбивало из колеи, я ничего не понимал, а потому злился. Пришлось звонить Ирке и назначать ей встречу – не по телефону же обсуждать. Мы встретились в кафе, Ирка, естественно, опоздала почти на сорок минут – по ее первобытным представлениям, именно так и поступают «светские львицы», к коим она себя причисляла по непонятной мне причине.

– Ну, – нетерпеливо начала она, взглянув на крошечные золотые часики, – что у тебя? Я спешу.

– Чего приехала тогда так поздно? – не утерпел я, возмущенный подобным поведением – спешишь, так не опаздывай!

– Артем, я не ссориться приехала, а помочь тебе, поэтому давай поговорим без взаимных претензий. Ты прочитал?

– Да, но не понял ровно половины. Ты мне на нормальном русском объясни – это серьезно?

Ирка помолчала, закурила. Я начал терять терпение, вся затея уже казалась мне зряшной тратой времени.

– Артем, у нее рак груди. Надеюсь, о таком диагнозе ты слышал? – заговорила, наконец, Ирка, глядя на стол. – Так вот – твоя Машка категорически отказалась от операции, Лаврушин уговаривал, а она – наотрез. Знаешь, почему? Потому что боится остаться инвалидом, боится, что ты перестанешь любить ее как женщину.

– Что за чушь? – возмутился я, искренне не понимая, как Марья могла так обо мне подумать. – Если хочешь знать, твоя Машка сама… – и осекся, вдруг спохватившись – не хватало еще Ирку посвящать в мои обострившиеся отношения с женой. – Ну, это неважно. Я даже в мыслях не держал такого! В конце концов, здоровье…

– Ты не понимаешь! – перебила Ирка, внезапно сжав мою руку. – Для женщины нет ничего страшнее вот этого – изуродованное тело, которое она будет вынуждена прятать даже от мужа! Артем, ей очень тяжело сейчас, она отказывается даже со мной говорить на эту тему, но ведь ты муж, может, хотя бы тебе удастся убедить ее…

Не знаю, что я должен был говорить Марье… Любая моя попытка начать разговор заканчивалась в последнее время если не слезами, то просто молчанием. Интересно, а с хахалем своим она это обсуждает, вдруг абсолютно не к месту подумал я и разозлился на себя за эту мысль.

В тот же вечер я завел с Марьей разговор на эту тему, но все опять кончилось ничем, а вернее – взаимными упреками и тем, что она ушла спать в зал. Зато назавтра я, проезжая мимо больницы, увидел, как ее провожает этот хмырь в синей больничной робе – так он еще и врач у нас, оказывается! Общность интересов!

Забрав из школы Юльку, я вернулся домой пообедать – Марья стала накрывать на стол, побледнела вдруг, уронила тарелку и побежала в ванную. Я уже не относил это на счет беременности, прочитал аннотацию к препарату, который она принимала, и знал, что это просто один из побочных эффектов, такой же, как и выпадающие прядями волосы. Это последнее сводило Марью с ума, она плакала всякий раз после душа, снимая с расчески очередной клок волос.

Но, несмотря на то, что мне было жаль ее до боли в сердце, простить измену я не мог. У меня в глазах стояла эта картина – моя жена со своим любовником. И тогда я придумал убойную, как мне казалось, вещь – договорился с девчонкой из соседнего офиса и попросил иногда звонить мне домой по вечерам. Мне почему-то пришло в голову, что Марья, приревновав меня, остановится сама, и все у нас пойдет по-прежнему. Оказалось, я плохо знал свою жену – она спокойно приносила мне трубку и уходила, не спрашивая ничего и не делая попыток выяснить отношения. Однажды я попытался сам вывести ее на разговор об этом, но она только пожала плечами и опять отмолчалась. И вот теперь, вернувшись из Турции, я решил попробовать снова вызвать у нее хоть какую-то реакцию, дать ей возможность переключиться с мыслей о болезни на мысль о моей измене. Со стороны это, разумеется, выглядело свинством и мерзостью, но я уже не видел выхода, не знал, как мне заставить Марью одуматься и вернуться в семью…

Оксана.

Вес уменьшался… Я отчетливо замечала, как становятся широки в поясе юбки, как стало висеть на бедрах натягивавшееся раньше до треска по швам пальто. На работе коллеги отметили этот факт моментально, а начальница так впрямую спросила:

– Что, Оксаночка, решила внешностью заняться? Ну, и правильно, ты ведь молоденькая еще, муж-красавчик, того и гляди – сбежит!

Я уперла кулаки в бока и поинтересовалась, что она думает по поводу своего мужа, который при всей ее худобе рванул от нее год назад со скоростью электрички, и она смешалась, вынула платочек, картинно поднесла к глазам, давая понять, что я, молодая нахалка, вторглась в ее израненную душу. Да мне-то что – не встревай с советами, особенно когда никто этого не просит. Упоминание о Данииле испортило настроение на весь день, мне начало вдруг казаться, что о его измене знает вся наша кондитерская. Хотя все возможно – если он, не стесняясь, средь бела дня привозит свою мадам на машине к школе, где учится сын, то почему бы им еще где-нибудь не появиться вместе? Да и бабки у подъезда смотрят в мою сторону как-то странно…

…Даниил оказался дома, стоял у окна в кухне и курил. Я вдруг так остро почувствовала, что не могу, просто не могу потерять его, что даже в носу защипало. Опустив сумки на пол, я подошла и обняла его сзади. Он вздрогнул, как от удара, повернулся:

– Ты чего?

– Ничего…соскучилась, – пробормотала я, опуская глаза.