Силиконовая надежда

– Вы читали?

– Да. И если все, о чем там сказано, правда, то вы мне подходите.

– Газетчики приукрасили, конечно, но в целом… Но я не об этом хотел… – и тут его перебили:

– Я в состоянии отделить газетные красивости от истинного положения вещей. Кроме того, я навела справки после вашего звонка. Повторяю – вы мне подходите. Предлагаю определиться, подхожу ли вам я, – сказала Драгун и тут же смутилась, поняв, что фраза прозвучала довольно двусмысленно.

Матвей с удивлением отметил, что смущается она совсем как ребенок – краснеет, опускает глаза и суетливо бегает пальцами по столу. Для довольно сухой внешности и явно тяжелого характера это было странно, но почему-то показалось ему милым.

– Видите ли, Аделина Эдуардовна, я не уверен, что смогу сработаться с вами.

– А я не предлагаю вам работать со мной. У меня есть еще два отличных хирурга, вы можете пока поработать с кем-то из них, они, думаю, с удовольствием будут первое время вам ассистировать.

– Странно, мне сказали, что врачей в клинике трое помимо вас.

– Третий – терапевт. Есть еще анестезиологи, врач кабинета физиотерапии, психолог и психотерапевт. Штат, как видите, немаленький, это не считая медсестер, санитарок, повара с ее помощниками и двух официанток, а также подсобного рабочего и нескольких ребят из охранной фирмы. – Матвею показалось, что, перечисляя это, Драгун даже слегка улыбнулась, явно гордясь своим детищем. – У нас новейшее оборудование, нет проблем с медикаментами, прекрасный послеоперационный уход, словом, вы не пожалеете, если решите остаться. Ну, и работы всегда хватает.

«Похоже, она меня уговаривает, – размышлял Матвей, забыв о приличиях и уже в упор рассматривая сидевшую напротив него Аделину. – Странно, почему она не замужем. Я-то думал, тут все будет запущено – очки, блеклые волосюшки в пучке и запах от сорока кошек, а она вполне интересная женщина. Разве что глаза чересчур холодные и какие-то уставшие. А так – вполне, вполне…»

Драгун вдруг встала и направилась к окну, и Матвей понял, что смутил ее своим пристальным взглядом, и она старается скрыть смущение. «А чего, собственно говоря, я так упираюсь? – спросил себя Мажаров. – Клиника-то на самом деле хорошая. Ну, не приглянулась мне главный врач – так что с того? Она вон и сама сказала, что за один стол со мной не встанет, так в чем проблема? Попробую, пожалуй, поработаю три месяца, не понравится – уйду, кто меня привяжет?»

– У меня только один вопрос, Аделина Эдуардовна, – кашлянув в кулак, произнес он вслух. – Когда мне приступать?

Она обернулась и, смерив его чуть насмешливым взглядом, спросила:

– Что, даже размером оплаты не поинтересуетесь?

– Нет, – весело подтвердил Матвей. – Думаю, платят у вас прилично. Собственно, меня куда сильнее интересует ваша операционная.

– Ну, это мы легко исправим. – Она вернулась к столу, нажала кнопку интеркома, и через секунду в кабинет вплыла пышная белокурая красавица в строгой юбке, белой рубашке и кокетливом бело-голубом платочке на шее:

– Вызывали, Аделина Эдуардовна?

– Да, Аллочка, будьте так любезны, выдайте доктору Мажарову халат и проведите ему небольшую экскурсию по клинике – от палат до операционной.

– С удовольствием, – окатила Матвея томным взглядом администратор.

– А когда закончите, подготовьте, пожалуйста, договор о приеме Матвея Ивановича на испытательный срок.

– Хорошо. Идемте, Матвей Иванович. – Девушка распахнула дверь и жестом предложила Матвею выйти первым.

Выходя, Мажаров затылком ощутил провожавший его взгляд Аделины.

Анна

– А это у нас, так сказать, кухонный блок, – раздался за моей спиной звонкий голос администратора клиники. – Аделина Эдуардовна не любит название «пищеблок», потому называет это кухней. А это – знакомьтесь – Анна Александровна Тихомирова, наш шеф-повар и вообще волшебница.

Я повернулась от раковины, где только что сортировала почищенные помощницей тушки кальмаров, и увидела перед собой высокого выбритого наголо мужчину в одноразовом синем халате поверх туго обтягивавшей бицепсы и широкую грудную клетку белой водолазки. Он смотрел на меня, чуть наклонив вправо голову, и протягивал руку:

– Матвей Иванович Мажаров, новый хирург.

– Анна. – Я проигнорировала протянутую руку, потому что моя была в перчатке и с нее стекали капли воды.

– Значит, это вы – тот самый легендарный шеф-повар, о котором столько говорят?

Я смутилась еще сильнее:

– Ерунда какая-то…

– Хорошенькая ерунда! – вклинилась Аллочка. – Вы ее не слушайте, Матвей Иванович, Аня у нас девушка скромная. Но как только вы попробуете то, что она готовит, – все, считайте, что попали в плен.

– Алуся, перестань, а? – жалобно попросила я, мечтая уже только о том моменте, когда новый хирург выйдет наконец из моего подземного царства.

– Нет, не перестану. Вы, Матвей Иванович, непременно расскажите Ане, что вы любите и не любите есть, и можете быть уверены в том, что она это запомнит.

– Это у вас тут что же, ко всем такой подход? – удивился он, и Алка, зараза, засмеялась:

– Нет, только к избранным.

– Ну, что ты ерунду говоришь? – перебила я, чувствуя, как пылают щеки. – Мы и у пациентов всегда выясняем, кто что любит и не любит, чтобы пребывание здесь было максимально комфортным. Так Аделина Эдуардовна говорит.

– Похоже, начальница ваша тут в большом авторитете, – заметил новый хирург, и я мгновенно почувствовала укол неприязни к нему:

– Не надо ее так называть.

Его брови удивленно взметнулись вверх.

– Я разве что-то обидное сказал? Наоборот, с почтением. Такая молодая женщина – и такое уважение.

– Она очень хороший человек, ее все любят. А сейчас, если вы позволите, мне надо вернуться к приготовлению обеда. На стенке у двери висит блокнот, найдите там чистую страницу, напишите свое имя и перечислите, пожалуйста, то, что любите и не любите. И есть ли аллергия на продукты, – проговорила я заученную фразу почти механическим голосом и отвернулась к раковине.

– Извините, что оторвали вас, – произнес новый хирург за моей спиной. – Было приятно познакомиться.

– Взаимно, – буркнула я, не оборачиваясь, и, наскоро побросав подготовленные тушки кальмаров в большую чашку, ушла в основное помещение кухни, где располагались плиты и рабочие столы.

На самом деле мне это знакомство не принесло ничего приятного, скорее – наоборот. Много лет я приучала себя не замечать мужчин, не впускать никого в свое сердце, не привязываться к кому-то. И тут, когда я почти сумела справиться со всеми соблазнами, чтобы иметь возможность заниматься только работой, вдруг появляется этот Матвей… Нет, я не могу себе позволить никаких симпатий, никаких романов, иначе все, что я выстраивала с таким трудом, рухнет, и я снова погружусь туда, откуда с болью и мучениями выбиралась так много лет.

Аделина

Конверт. Обычный почтовый конверт с маркой в верхнем правом углу. Проблема только в том, что мне никто не может писать писем. Но в адресной строке указано мое имя, значит, ошибки быть не может, письмо адресовано мне. И это не самое лучшее завершение и без того тяжелого дня, вот что. Я была уверена, что в конверте нет никаких добрых вестей – хотя бы потому, что писем я ни от кого не ждала.

Оставив конверт на полке под зеркалом в прихожей, я первым делом направилась в ванную – контрастный душ всегда помогал мне хоть чуть-чуть взбодриться после трудного рабочего дня. Да, я уже несколько лет могу позволить себе домработницу, которая приходит раз в два дня, наводит порядок в моей просторной и почти пустой квартире, готовит какую-то еду – так что у меня нет нужды в домашних хлопотах, если я устала. Но иногда хочется самой приготовить себе ужин, самой вытереть пыль с мебели, почувствовать себя женщиной.

Я живу, словно притиснутая толпой к окну в автобусе. Мимо проходит жизнь, в которой я не участвую – я только наблюдаю за ней, сплющив лицо о холодное стекло, и не могу ни выйти из ненавистного автобуса, ни даже разбить это чертово окно, чтобы хоть на секунду стать свободной и просто попробовать жить. Как запрограммированный автомат, я выполняю каждый день набор необходимых действий, а вечером валюсь с ног от усталости, не в силах не то что сделать что-то лишнее, а даже просто захотеть, пожелать чего-то. Любимая работа превратилась в смысл моего существования. Нет, не потому, что мне нужно много денег, – я отлично умею довольствоваться необходимым и не желать лишнего, а потому, что мне нечем заполнить эту пустоту внутри себя.

Сколько помню, всегда училась. В школе, в академии, на курсах повышения квалификации, на семинарах – везде. Я не была заучкой и ботаничкой, в студенческие времена я всегда была душой компании, много общалась, любила суету и большое количество людей вокруг. Но потом что-то сломалось, пошло не так. Однажды я оглянулась вокруг и поняла, что осталась совершенно одна. Подруги вышли замуж, нарожали детей, друзья тоже женились, компания распалась, у всех свои заботы, дела, работа, карьера, бизнес. У всех гнезда, птенцы – и только я по-прежнему летаю одна, без пары, без тыла, без будущего. Клиника – все, чего я добилась в этой жизни. Клиника – и пациенты, которым я возвращаю веру в жизнь и надежду на что-то впереди. Иной раз, собирая буквально по кускам чье-то лицо, я думаю о том, что после всех этих страданий, мучений и длительного курса реабилитации этот человек сможет смотреть на себя в зеркало без отвращения, сможет снова быть тем, кем был раньше, либо же получит возможность изменить в своей жизни то, что ему не нравилось. А у меня нет такой возможности. Я так и буду бегать по этому кругу, как деревянная лошадка на карусели в парке – ни вырваться, ни сойти. Из всех друзей только и осталась подруга Оксанка и ее муж, журналист-международник Всеволод, с которым, правда, в силу его постоянных заграничных командировок мы виделись довольно редко.

Подобные мысли всегда посещали меня после тяжелых операций, таких как сегодня – я сделала первую из множества предстоящих по поводу собачьих укусов ребенку двенадцати лет. Соседская псина набросилась на парня, когда тот поднимался по лестнице, а хозяйка, собираясь гулять, неосторожно открыла дверь, и огромный ротвейлер в один прыжок повалил мальчишку в пролет. Отбивали, говорят, двое взрослых мужиков – муж хозяйки собаки и работавший в соседней квартире электрик. Но лицо парню пес попортил основательно, я сразу поняла – работы будет много. В таких ситуациях особенно больно видеть глаза родителей – ждущие, полные надежды и страха. Отец был более собран и прагматичен, сразу спросил, в какую сумму им обойдется лечение в такой клинике, как моя. Я выдала дежурное «разберемся», потому что подобные разговоры предпочитаю вести не в приемном кабинете, а в собственном.