Алёша

– Медведев, тебе опять письмо.

– Ааа, хорошо, благодарю, Михал Саныч.

Свободной рукой я подтянул подушку чуть выше по железным прутьям кровати, сел и открыл письмо. Мы со Светой писали друг другу каждый день, если письма не было день или два, мне становилось тревожно. Не мог спать, очень плохо ел, иногда тошнило. А когда письмо приходило, брал его в руки, и ощущение было, что сейчас задохнусь от счастья. После того как мы расстались на следующий день после знакомства, она уехала к родителям, через неделю не вернулась, через две тоже, прошло три недели, и я больше не мог ждать, спросил у Жанки ее адрес и поехал к ней. Познакомился с родителями, побазарил с ее парнем и вместе со Светой вернулся в Свердловск. Следующей осенью я бросил работу шофёра и пошёл в армию, сам пошёл, хотя ещё пару лет назад жутко боялся, что придётся идти. Отправили меня в Хабаровск, и разлука со Светой была страданием. Не прошло и месяца, в армии я лёг в больницу с двусторонней пневмонией, ощущение было, что умру, а умирать очень страшно, умирать не хотел. Пять дней лежал под капельницами, размышлял о том, что умираю как трус, а мог бы умирать на войне, Саша был в Чечне, он всегда казался мне сильнее меня, вот и сейчас он воюет, защищает Родину, а я тут умираю на больничной койке то ли от болезни, то ли от разлуки со Светой и матушкой.

«Алёша, привет. Только сегодня пришло письмо, в котором ты пишешь, что заболел. Я очень бы хотела прилететь к тебе, но пока не могу, деньги на билеты в прошлый раз мне давали родители, снова просить спустя несколько недель мне как-то не совсем удобно. Мне бы очень хотелось оказаться сейчас рядом и держать твою руку и днём и ночью, пока ты не поправишься. Сегодня в общаге плохо работают батареи, а на улице резко похолодало и в комнате стало очень холодно, нос и пальцы холодные. Пишу тебе и вспоминаю, как осенью мы стояли на остановке и ты грел мой нос губами, а я смотрела в твои полуприкрытые глаза и очень хотела целовать твои веки и длинные ресницы. Помню, как засовывала руки к тебе под одежду и пальцами водила по твоему драконьему позвоночнику, пересчитывала про себя позвонки – один, два, три, четыре… интересно сколько дней осталось до нашей встречи. Завтра куплю календарь и начну вычёркивать дни до конца твоей службы. Алёша, я очень, очень тебя люблю. Пойду спать, чтобы завтра утром снова получить от тебя письмо. Вместе навсегда. Целую. Твоя Света».

«Вместе навсегда» – иногда мне казалось, что только благодаря этим словам я выживал в эти дни.

«Светик, привет. Почему не пишешь, чем занималась сегодня? Что делала? Ходила гулять после учёбы или нет? Пиши мне, пожалуйста, почаще, что делаешь, с кем гуляешь, с кем встречаешься. Прости меня, что не писал, последние дни было совсем плохо, не хотел тебе писать в таком настроении и пугать тебя, да и сил совсем не было. Каждый день почти с утра до вечера мне ставят капельницы, мысли о том, что я умру, всё чаще живут в моей голове, врачи говорят, что дела совсем плохи. Если я действительно умру, хочу, чтобы ты знала, что я очень тебя люблю и что помню каждую минуту с тобой, твой запах и нашу клятву быть рядом друг с другом навсегда, в моменты, когда мне плохо, я смотрю на свой шрам на пальце, и мне становится легче. Я очень не хочу умирать, Светик, я хочу вернуться к тебе, хочу снова уткнуться носом в твои волосы и дышать в твою шею. Вместе навсегда. Твой Алёша». Я дописал письмо и впервые за 5 дней сам спустился в столовую. В очереди передо мной стояла блондинка с шикарными длинными распущенными волосами. Она была одета в белый халат медсестры чуть выше колена. Стройная, тонкая, от неё пахло ландышами, я подошёл к ней чуть ближе комфортной нормы. Мне стало немного неловко, и я испытал гнобящее чувство вины за то, что она привлекла моё внимание, ведь только что я писал о любви Свете. Но мне было сложно держать себя, и подошел ещё чуть ближе, она повернула голову и посмотрела на меня с очень нежной улыбкой, чувство вины превратилось в огромного зверя и село мне на шею. Хочу, чтобы моя дочь была столь же красива, подумал я и больше не стал сокращать дистанцию.

– Медведев, к тебе мать приехала, досмотр проходит.

– Михал Саныч, вы не шутите?

– Что я тебе клоун? Или мы в цирке? Чего я шутить-то буду?

Я оживился, вдруг в момент мне стало очень легко и чувство того, что земля снова под моими ногами, вернулось ко мне. Я даже забыл про свой страх иголки в моей вене. Через полчаса мама появилась на пороге палаты.

– Привет, мамуль, я что, в Сысерте лежу, сначала Света, теперь ты?

– Привет, сынок. Рассказывай, что произошло и как ты тут оказался?

– После того как 9 ноября меня забрали, мы три дня провели в Кольцово, там жили в палатках, помнишь, какой холод жуткий был, снег уже везде лежал, кормили сухарями с плесенью, распределяли, блин, распределили сюда, вот в тот день, когда распределили, я тебе и звонил, как почувствовал, что ты у т. Люси. Приехал сюда, через три дня стало очень плохо, температура, видимо, поднялась, потому что колотило всего, в одно утро просто сил не было встать. Подъём как бы, а я совсем сил не чувствую, и ноги не слушаются, попросился у начальника отряда отлежаться, а он как долбанул снизу рукой по кровати и заорал, пришлось встать и так пару дней, пока я на построении в обморок не упал, там все закипишили, и меня в лазарет привезли. Вот тут уже пять дней.

– Ты знаешь, как командира части зовут и врача главного?

– Главного врача Елизавета Андреевна, а командира не помню, мамуль.

– Хорошо. Смотреть на тебя страшно, худой такой. Поешь.

Помню, в этот же день мама поговорила с главным врачом и с командиром части. Через 2 недели меня выписали и отправили домой на самолёте, как я тогда понял, главный врач комиссовала меня по состоянию здоровья, а на самолёте меня отправили, потому что мама заплатила разницу между стоимостью билета на поезд и самолёт. Я был очень счастлив и предвкушал встречу со Светой, 6 часов в самолёте тянулись долго, Света не знала, что я лечу домой. Я представлял, радость в её глазах, когда она увидит меня. Будет вечер, и она будет сидеть и писать мне письмо, я зайду и заберу её к нам домой. Но стоило мне выйти в зал прилета, Света стояла там, как же я был рад, эмоции переполняли меня, но вместо того чтобы кинуться к ней и закружить ее в объятиях, я медленно подошел, немного надменно улыбнулся и спросил, что она тут делает. Света ездила в аэропорт каждый вечер уже неделю и ждала меня, эта новость наполнила меня теплом сверху донизу, никогда не чувствовал себя таким желанным и таким любимым. Мы заехали к ней в общагу, вместе собрали ее вещи и поехали ко мне домой. За эту ночь я почти не сомкнул глаз, я очень хотел спать, но никак не мог расслабиться, возбуждение как будто носилось по моему телу, как скаковая лошадь галопом по ипподрому – вверх от кончиков пальцев ног до головы и снова вниз. Я мечтал, воображал, тревожился, что не сбудется.

Свадьба

– О чём ты мечтаешь? – как-то спросил меня Саша. Был весенний вечер. Когда приходит весна, я чувствую её по запаху, если бы однажды я ослеп, то мог бы определять время суток, время года, едва вдохнув пространства вокруг. Запах весны особенный, очень важный для меня.

– Я мечтаю о семье, о любви. – С Сашей я мог быть собой, мог честно отвечать ему на вопросы, когда он задавал их, я чувствовал, что он говорил со мной внимательно, и если что-то спрашивал, то ему было очень важно услышать мой ответ. С ним мне не хотелось выглядеть крутым и всесильным. С ним было легко во всём. В детстве летом мы могли днями напролёт бегать по заброшенным стройкам, прыгать по крышам гаражей, играть в прятки, вышибалы, казаки-разбойники, и чаще всего нам было весело и интересно вместе. Бывали моменты, когда в нашу компанию попадал кто-то третий, и тогда начинались проблемы, я жутко ревновал Сашу к другим его друзьям, иногда даже строил козни, чтобы поругать его с «третьим лишним». Саша был близким другом. Я потерял его очень рано и так и не смог в своей жизни найти кого-то, кто смог его заменить. Он погиб в Чечне. Всю жизнь я размышлял о его смерти. Размышлял о том, почему вопреки своим страхам он пошёл служить в Чечню, и понял, что есть мужчины, чьи души сотканы нежнее женских, но для того чтобы хотя бы попробовать стать сильнее, им нужно просто один раз признаться самим себе, что они слабы. Он был чутким, глубоким, душевным, но всё время прятал эти свои качества, боролся со своей природой. Мать воспитывала его одна и была очень жестка, а порой даже жестока в его воспитании, пыталась заменить ему отца. В результате его тонкая душевная организация постоянно подвергалась давлениям извне. Сегодня я понимаю, что прекрасного, тёплого, душевного человека убили слова: «ты мужчина, ты должен быть сильным», «ты должен быть терпеливым», «не хнычь, как девчонка», «что ты нюни распустил, ты же мужик», «ты что боишься, как баба, ты мужик, мужики не боятся» и много чего ещё. Мать не щадила его, она была остра на язык и очень зла на то, что отец Сашки их бросил, она много пила и гуляла, его сердце было разбито, он одновременно любил и ненавидел мать. В Чечню пошёл, чтобы доказать ей, что он мужик, и погиб там героической смертью. Получил звание героя посмертно, доказал. Мать, в конце концов, спилась окончательно от чувства вины и пустоты, которую уже ничего и никто не мог заполнить.

Я часто вспоминал Сашу, когда моя мечта начала становиться реальностью, я нашёл любовь, и вот-вот моя любовь должна была стать моей женой, моей семьёй. Я был очень счастлив, когда мы подали заявление в загс, свободное время было только на 13 сентября, я немного испугался числа 13, но ещё больше я боялся выйти из загса без точного плана на совместное будущее со Светой, поэтому мы согласились с единственным возможным вариантом. Перед свадьбой я много времени проводил у отца, мачеха и отец выделили для нас со Светой комнату, там мы оставались ночевать, там часто проводили выходные, когда папа с т. Алей были на даче. В то время моя близость с отцом восстановилась, я смог иначе посмотреть на его поступок по отношению к матушке. Сегодня я понимаю, что оба мои взгляда тогда в молодости были кардинальными, сначала я ненавидел его, потом идеализировал, сначала мне казалось, что он предатель, потом я решил, что иметь много женщин это нормально, это произошло потому, что близость с ним в какой-то момент стала для меня очень значима и я идеализировал его, закрывал глаза на все факты, которые могли угрожать этой близости. Маме я почему-то не говорил, где мы со Светой проводим время, я почти не появлялся дома, и о том, что наша свадьба состоится 13 сентября, она узнала только в конце июля. Эта новость её не удивила, она моментально принялась строить планы по организации свадьбы. Намекнула на то, что было бы неплохо познакомиться с родителями Светы и обсудить бюджет. Я сказал, что они планировали прилететь только на свадьбу, что обсудить бюджет можно по телефону или в письме. Я тогда заметил, что она резко переменилась в лице после этого, меня это удивило, потому что эта эмоция была слишком явной на фоне того, с каким спокойствием она приняла новость о нашем решении пожениться. Сейчас я понимаю, что мою мать, которая привыкла всё держать под контролем, обидело то, что родители Светы уже знают о нашей свадьбе, а она узнала только сейчас. А может, это была обычная ревность. Я знал это чувство очень хорошо, оно сопровождало меня всю жизнь. Сначала я ревновал близких друзей, потом жену, потом любовниц, был момент, когда я ревновал отца к тёте Але и её дочери. Объект ревности менялся, но чувство всегда оставалось. Ревность – это не просто гнетущее, раздирающее чувство, это намного больше, ревность рождает желание отомстить, вернуть обидчику ту боль, которую мы испытываем, когда ревнуем. Ревность рождается от невнимания, от нелюбви. Когда другой разворачивается к нам спиной, мы перестаём видеть себя, потому что другой дан нам для того, чтобы видеть себя через него, мы не видим себя, а значит, наше существование под угрозой, значит, нас нет. «Я есть» меняется на «меня нет», это пугает нас, потому что главная человеческая потребность вовсе не в еде или в сексе, главная человеческая потребность – потребность быть. Срабатывают защитные механизмы психики, и мы стремимся реабилитироваться, восстановить свои позиции, мы интуитивно чувствуем, что именно заставит другого повернуться к нам, обратить на нас внимание. Для кого-то это деньги, для кого-то статус, для других ответное невнимание и нелюбовь. Если на тебя смотрят – ты есть. «Быть» – витальная потребность человека. Если ты кому-то нужен – ты есть. Но человек не рождается с этим пониманием, это понимание может прийти в течение жизни или к её концу, как произошло у меня. Вот так просто потребность быть нужным руководила всей моей жизнью, но мне пришлось не легко, потому что моя мать всю жизнь транслировала мне, что я не нужен. Не нужен отцу, не нужен жене, не нужен любовнице, не нужен другу, я был нужен только ей, и она хотела быть нужной мне.

Свадьба была весёлая. Света была прекрасна, так красива, что я почему-то сморозил глупость, увидел её впервые в белом платье на выкупе и сказал: я думал, ты будешь лучше. Зачем сказал, уже не помню, сам себе завидовал, наверное, не верил, что достоин её, такую молодую, красивую, чувственную. Она помнит это до сих пор, эти слова очень ранили её, но она также не показала вида, посмеялась, ответила что-то грубое. В загсе были только самые близкие родственники и друзья. Из Иркутска прилетела Светина мама, но почему-то не прилетел отец. Моя мать готовила праздничный стол, поэтому её тоже не было в загсе, сейчас мне кажется, что это было закономерным и символичным. Ни моя мать, ни Светин отец глубоко внутри не желали этой свадьбы. В загсе, когда паспортистка произносила торжественную речь, меня переполняли эмоции, это так странно, ничего подобного я прежде не испытывал, мне хотелось рыдать и смеяться одновременно. Я стоял как вкопанный и улыбался, как осёл, во весь рот, глаза были мокрыми. Я не думал ни о чём, цунами из эмоций накрыло меня с головой, и я просто был в моменте настолько, насколько это возможно. Я знал, что для меня этот момент был важным, но не думал, что он был важен настолько, чтобы захватить меня целиком. Меня даже не интересовало, что думает, чувствует Света, я был поглощён своим личным эмоциональным фейерверком. Я вернулся на землю, когда паспортистка попросила поцеловать уже жену. Я поцеловал Свету, и мы начали принимать поздравления от близких. Мне было очень тепло, совместная радость согревала лучше самого жаркого солнца. Нас обнимали, дарили цветы, говорили напутственные слова. Мы сели по машинам и поехали к застолью в квартиру моей бабушки, там уже было всё готово для нас. Первую половину вечера было весело, чуть позже стало весело и пьяно, ещё позже стало совсем пьяно и не весело. Мы с Геной и ещё парнями курили на лестничной площадке между этажами, вдруг заскрипела входная дверь, открылся лифт, кто-то перешёптывался и хихикал, лифт закрылся и поехал вниз, когда мы вернулись в квартиру, девчонки громко болтали и смеялись, кто-то выкрикнул: – а невесту-то украли, увезли! – я тоже засмеялся, но вдруг во мне как будто тумблер переключили, весёлый настрой резко сменился агрессией, в голове замелькали картинки того, как мою Свету страстно целует водитель нашей машины молодожёнов, как убирает своими огромными пальцами волосы с её губ, чтобы не мешали.

– Кто украл?

– Так кто же, у кого машина, тот и украл.

– Надо искать и выкупать.

– Где этот петух? – я ринулся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, перепрыгивал через ступеньки, мог бы запросто себе тогда ногу сломать, чтобы отомстить Свете за тот страх и боль, которые испытывал в тот момент, но слава Богу спустился я благополучно. Я выбежал на улицу и обежал вокруг дома, машину нигде не увидел, и, может, она стояла где-то неподалёку, но я был совершенно не в состоянии что-то увидеть. Мне было страшно, я был зол, чувствовал себя брошенным, совершенно ненужным тому, кому полностью отдался несколько часов назад. Я поднялся обратно, не замечая никого, прошёл в комнату бабушки, нашёл две упаковки димедрола и выпил все таблетки одну за другой, вышел обратно к оставшимся гостям. Что было потом, не помню. Более или менее я пришел в себя на больничной каталке, события, которые происходили до этого, помню обрывочно. Меня везли в клизменную на промывание, я предпочёл этого не видеть и снова провалился в глубокий сон. Уже через пару часов после промывания меня отправили домой. До дома было около 30 мин. пешком, транспорт уже не ходил, я оделся, обулся и пошёл. Дорога до дома проходила через парк, в сентябре ночи уже не были такими тёплыми, как дни. Я шёл, и меня морозило, я поднял борта своего пиджака, сложил руки на груди и крепко обнял себя ладонями чуть ниже подмышек. Вдруг в чаще парка я услышал шорохи, остановился и начал вглядываться в темноту. За берёзами чуть глубже от дорожки, по которой я шёл, стоял гриб размером с немецкую овчарку, а под этим грибом три маленьких человека, похожих на гномов. У одного из них на голове был длинный колпак в чёрно-белую полоску с мягкой кисточкой на конце, у двух других шляпки с перьями, как у Робин Гуда у одного зелёная, у другого красная. Они жались друг к другу и испуганно смотрели на меня, как будто для них я был опасным зверем. Они были похожи на детей, которые потерялись и столкнулись с чем-то, что им угрожает. Мне стало жалко их, я попытался сказать что-то утешительное, но по их реакции понял, что от этого они только сильнее напугались. Я стал мерзок сам себе, решил ускорить шаг и пойти прочь. Когда я пришёл домой, все уже спали. Мама вышла ко мне в ночной рубашке.

– Слава Богу дома.

– Дома.

– Ложись, завтра второй день. Будем пельмени варить.

– Спокойной ночи, мамуль.

– Спокойной ночи, Алёша.

Хома

Дочь в моей жизни – это одно из немногих событий, о котором я не пожалел ни разу, хотя, возможно, и жалел, когда был помоложе, но это память моя стёрла. Я вообще, как это ни странно, помню больше хорошего, может, поэтому до сих пор жив, учитывая то, что жил так, что мог бы быть на том свете, без преувеличения, сотни раз.

Через месяц после свадьбы Света забеременела, и мы решили лететь к её родителям в Иркутск, они жили в военном городке, и тесть имел хорошее положение в воинской части, через него мне предложили не пыльную работу, за которую хорошо платили. Примерно за неделю до вылета я по неосторожности попал в серьёзную аварию и прилично разбил «Волгу» своего босса, я тогда ещё дорабатывал шофёром у директора «Медтехники». Я люблю скорость: меня очень заводил соревновательный момент на дороге, я обожал встать на светофоре, посмотреть немного свысока на какого-нибудь лоха в соседней машине и со всей дури дать газу. В тот вечер я отвёз босса домой и решил прокатиться с ветерком, машина модная, с хорошим двигателем, я получал дикий кайф, когда возвращался вечером с работы на стоянку по совершенно пустым дорогам, я выжимал педаль газа в пол, и что-то внутри меня звенело; это чувство можно сравнить с восторгом, который испытываешь, разворачивая долгожданные новогодние подарки. Я заехал в магазин купил 200 грамм ирисок «Золотой ключик», ехал на скорости и жевал ириски, они налипали на зубы, я сосал их, скапливал вязкую сладкую слюну и глотал её. В какой-то момент я отвлёкся, чтобы распечатать ещё одну, обёртка прилипла, и мне понадобилось две руки, чтобы убрать её, я так увлекся, что поехал на красный, и в этот момент с второстепенной дороги из темноты мне прямо в правый бок впечаталась шестёрка. Я был растерян и зол, но больше всего мне было тревожно и страшно, от того что я не представлял, что сказать боссу, где взять деньги, чтобы отремонтировать машину. Я поставил машину на стоянке и по дороге домой прокручивал в голове тысячу устрашающих тревожных сценариев, в таком настроении я вернулся домой, рассказал всё матушке, выяснилось, что её коллега хорошо знал моего босса, мама сказала, чтобы мы летели и ни о чём не беспокоились, она попробует разобраться. В Иркутске была очень красивая природа, я почти сразу приступил к работе, работал я шофером в части, делал одну-две поездки в день, получал в два раза больше, чем на «Медтехнике». Мне нравилось иметь много свободного времени, я подружился с соседом Витей, с ним мы почти каждые выходные ездили на рыбалку на Байкал. Байкал зимой просто изумительное зрелище, а самое главное – это энергия, которую невозможно не чувствовать. Сижу смотрю вдаль, солнце прямо над головой, небо голубое заканчивается, потом полоска из прозрачной ледяной корки, потом широкая белая и воздух такой сладкий.

– Лёха, у тебя жена беременна?

– Да, летом рожать будет.

– Мальчика хочешь или девочку?

– Парня, продолжение рода. Мужика воспитать хочу.

– Я тоже парня хотел, а родилась девчонка, я так рад ей, она когда папочка говорит и за шею обнимает и целует в щёку перед сном, уходить не хочет в кровать. Я прям чувствую любовь, Лёха, самую настоящую, тепло разливается по всему телу.

– Дочь, говоришь… ну посмотрим.

Так до лета время прошло очень быстро, мы жили с родителями Светы, отношения у нас были спокойные, дружелюбные, но мне всё время казалось, что её отец недолюбливает меня, конкурирует со мной, я не знал, как это назвать, не понимал, какие претензии он ко мне имел. Он даже на нашу свадьбу не приехал, Свете сказал, что этот брак ошибка, она по пьяни со мной как-то поделилась, теперь жалела, слова эти я вспоминал каждый раз, как только ловил его недоброжелательный взгляд, чего ему от меня надо? Света была уже на 8-м месяце, а мы до сих пор жили в бараке в воинской части, жили немного тесновато, туалет был на улице, в бараке только холодная вода, да и ту таскать надо было вёдрами из колонки. Тёща один день собралась и пошла к начальнику части, поговорила с ним «по душам», и к рождению ребёнка мы переехали в новую светлую двухкомнатную квартиру в военном городке. Тёща была очень молчалива, но если говорила, то по делу, правда, тестя пилила часто – за алкоголь и за сигареты, сама она никогда не выпивала и не курила, каждое утро, не вставая с кровати, делала зарядку, она очень отличалась от большинства людей того времени в первую очередь привычками, которые тогда были не в моде, курили, например, все поголовно, а она нет. И я тоже курил, хотя когда комиссовали, запретили строго-настрого, но на байкальском воздухе мои легкие как будто переродились, и я почувствовал их силу и снова закурил.

24 июля мы с Витей поехали на рыбалку, я вернулся домой на следующий день вечером, тёща с балкона крикнула, что 2 часа назад Света родила дочь. Дочь! Я помню, что очень обрадовался, даже не ожидал, что так обрадуюсь, прыгнул обратно в машину к Витьке, и мы понеслись в роддом.

Дочь родилась среди сосен прямо в лесу, роддом был закрыт на ремонт тем летом и под него оборудовали старый лечебный санаторий. Мы приехали за Светой на выписку через два дня, впервые я взял дочь на руки и назвал её именем, которое первым пришло мне в голову: Марина. Мы, конечно, вели бурные обсуждения последние два дня, звонила мама, я давно не слышал её такой радостной, мне кажется, она даже прослезилась от счастья, что для неё совершенно не свойственно, сказала что всю жизнь мечтала о внучке Ксении. Но мне пришло в голову Марина, и все с этим, включая тестя, согласились без споров. Картинки первых дней жизни дочери до сих пор живут в моих воспоминаниях: «Комната просторная наполнена теплом и светом, комната угловая, и в ней 2 больших окна, оба они открыты, на них тонкая, почти прозрачная, воздушный тюль, она пляшет хаотичные ветряные танцы, из мебели только двуспальная кровать с высоким матрасом, светлое покрывало, на кровати маленькая укутанная гусеничка, кряхтит, глаза закрыты. На полу радиоприёмник играет классическую музыку, Света сказала, что это концерт Моцарта. Я боюсь даже на руки взять, совершенно не понимаю, что с ней делать и чем я могу быть полезен Свете и тёще, но мне всё равно очень хочется подержать её, от неё какое-то особенное тепло исходит, оно наполняет меня»; «Сижу на лавочке, дочь лежит рядом на одеяле, спит, кряхтит, моя голова на спинке, ноги вытянуты, в зубах сладкая травинка, смотрю на берёзу и голубое небо, думаю о его красоте и о своем счастье».

Через 2 месяца прилетела мама в как бы командировку. Была осень, и деревья уже были красно-желтые, почти весь сентябрь шли дожди, мелкие, промозглые, а последняя неделя была теплой, сухой и солнечной. Осеннее солнце особенно мягкое, особенно ласковое, оно располагает к доверию и близости, к общению без слов, к размышлениям в неспешных прогулках, к наслаждению красотой и мудростью природы, к желанию просто быть. Я пошёл домой на обед и решил заглянуть в почтовый ящик, открываю, а там телеграмма: «Алёша, прилетаю 27 сентября, встречай. Мама». Я посмотрел на часы, там в маленьком квадратике было число 27. Самолет уже прилетел. Я бросился бежать к КПП. Почему я тогда побежал к КПП, вместо того чтобы сесть в машину и поехать в аэропорт, не могу сказать. Я действовал спонтанно, на эмоциях, видимо так, как просила душа. Бегу, а навстречу идёт мама в сером вязаном костюме, сверху кожаное коричневое пальто. Я до сих пор помню этот момент: она такая стабильная, красивая, холодная идёт не торопясь по дорожной песчано-глиняной колее, а вокруг листопад и сквозь листву солнечный свет, такой мягкий, теплый, и она сразу как-то теплее мне видится. – Мам, прости, я только сейчас случайно открыл ящик и увидел. Почтальонка – коза, видимо, лень ей было телеграмму пешком на 7-й этаж нести, она её и кинула в ящик.

– Привет, Алёша, а я выхожу из зала прилёта, меня никто не встречает, у меня Степаныча чемодан, ну тот большой, сверху до низу забит продуктами и вещами для внучки. Хорошо, что у меня адрес был, я приехала на такси, вещи пока на КПП оставила.

– Прости, мам.

– Ладно. Пойдём. Как же у вас тут красиво, кругом лес.

С утра до вечера она была с Мариной, ночью вставала, когда она плакала, взяла на себя большую часть забот о внучке. Эту неделю я почти всю провёл то на рыбалке, то в лесу с Витей. Время было грибное. Света хоть и имела больше возможности, чем обычно, для отдыха, почему-то всё это время была строга со мной и чем-то недовольна, она ничего не говорила, но я это чувствовал, поэтому старался не быть дома, чтобы лишний раз не видеть её недовольного лица. Через неделю я проводил маму, и мы договорились, что я должен вернуться домой, чтобы нам отдали последнюю комнату в нашей коммунальной квартире. Через месяц я вернулся домой и начал делать ремонт в нашей комнате. Ещё через пару месяцев мама полетела в Иркутск в как бы командировку, забрала Свету с Мариной и привезла их домой. Сейчас я думаю, что мне было хорошо жить в Иркутске, я много времени проводил на природе, занимался дочерью, отношения со Светой были тёплыми, и всё это было счастьем хорошей жизни. Способность оценить такую жизнь часто появляется уже в зрелом возрасте. А я, несмотря на статус, был совсем мальчишкой, и такая размеренная, хорошая жизнь, с её простыми радостями казалась мне скучной. Дьявол звал меня.

Развод

– Чем пахнет?