Один из семидесяти

Кожа мальчика была белоснежной, а глаза – цвета весеннего неба над родным яйлагом. Ни одной чертой он не напоминал своего родного отца – темноволосого кареглазого парфянина. Но она все же задушила его собственной пуповиной, так как не желала плодить врагу своего племени новых воинов, и поклялась, что будет поступать так с каждым ребенком, если ей случится выносить еще.

Но когда ее мужу сообщили о мертворожденном сыне, он потерял к ней всякий интерес и после того случая ни разу больше не прикоснулся. Вскоре Эдае перевели в разряд служанок, и она наравне с другими, старыми и неспособными рожать женщинами, стала заниматься исключительно хозяйственными делами.

Однажды ее в числе прочих женщин-рабынь взяли в военный поход для того, чтобы она готовила мужчинам на привале еду, а при надобности и удовлетворяла их похоть. Когда отряд оказался неподалеку от родных мест, Эдае решилась на побег – ей удалось ночью выбраться незаметно из охраняемой палатки. Несколько дней Эдае плутала по лесу, пока на нее, обессиленную и изголодавшуюся, не наткнулся отряд царя Киаксара. С тех пор она жила в доме своего брата, военачальника Демрела, присматривала за работой домашних слуг и как могла воспитывала его дочь, оставшуюся без матери.

О своих детях она больше не помышляла, так как, побывав в стане врага, по обычаю, считалась оскверненной. Ее тогда, в лесу и в живых-то оставили лишь потому, что успела выкрикнуть имя своего старшего брата, который был бесстрашным воином, влиятельным и уважаемым человеком. Даже несмотря на необычайную красоту Эдае, никто из мужчин не имел права, да и желания взять ее в жены. Эдае хозяйничала в доме и без особого рвения занималась воспитанием племянницы, которую по-своему любила, но была ей, скорее, подругой, нежели любящей матерью.

Некогда вынашивая ребенка, которому заранее готовила ужасную участь, она, как ей казалось, вконец усмирила чувство, которым природа наделяет каждую женщину как самым высшим даром – чувство материнской любви. Излишняя строгость, которую она часто проявляла к племяннице, впрочем, пошла на пользу своенравному избалованному ребенку. Во всяком случае, отец Махлиатены был вполне доволен манерами и поведением своей подрастающей дочери, в которой он души не чаял.

В доме брата Эдае слыла очень скандальной, требовательной и заносчивой госпожой. За малейшую провинность она устраивала настоящий разнос слугам, могла жестоко наказать. Звук пощечины, сопровождаемый резким недовольным голосом Эдае, то и дело разносился в разных частях большого дома.

Дочь своего отца

Сразу после бога идет отец.

    Вольфганг Моцарт

– Махлиатена, радость и счастье отца своего, – взглянув на испуганное лицо племянницы, Эдае решила слегка подбодрить новоявленную маленькую женщину, – ты должна быть счастлива от того, что произошло. Значит, ты готова стать женой и матерью – а это самое главное предназначение женщины!

– Мне кажется, что мой живот сейчас разорвется на кусочки! – хныкала Махлиатена. – Я не хочу быть женщиной!

– А иметь здоровых детей, – лукаво улыбнулась Эдае, – и доброго мужа?

– Я знаю, что все женщины должны исполнить свой долг, – нехотя согласилась Махлиатена. – Мне Хума не раз говорила об этом. Но ты ведь живешь без детей и мужа. Разве тебе плохо в доме моего отца? Ты вольна распоряжаться собой как тебе угодно и еще умудряешься помыкать другими. А мужа ведь надобно слушаться во всем. Что, если мне попадется злой и жестокий?!

– Девочка моя, – улыбка сползла с лица тетки, – пускай боги не допустят, чтобы ты оказалась в моей шкуре. Никогда! А злого и жестокого не допустит к тебе твой отец. Он слишком сильно любит тебя, чтобы отдать кому-то на растерзание! – она поцеловала племянницу в лоб. – Несколько дней, пока ты вновь не станешь чистой, не выходи из своих покоев. В специальную комнату не ходи, там слишком холодно и сыро. – Эдае пожалела изнеженное дитя. – Не выходи, так предписывает обычай. А отцу твоему я сама сообщу эту радостную весть.

Новоявленная женщина еще немного похныкала, заключив в объятия свою любимую куклу. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь из взрослых пожалел ее сейчас. Она подумала о старой доброй Хуме, которая ее искренне любила, Эдае на роль утешительницы никогда не годилась. Наткнувшись на взгляд тетки, которую уже начинало раздражать поведение племянницы, Махлиатена быстро вытерла глаза, но все же попыталась вызвать у родственницы хоть немного сочувствия к себе.

– Обнимешь меня? – Эдае, поколебавшись, заключила в объятия племянницу. Махлиатена теснее прижалась к тетке, положила голову ей на грудь, а Эдае, задумавшись, тихо запела.

Эту колыбельную знали все местные женщины, нежный мотив и слова действовали на расшалившихся непосед магическим образом, успокаивая тех перед сном.

Махлиатена вздохнула, и лицо ее, несмотря на ноющую боль, приняло умиротворенное выражение. Она любила эти редкие минуты, когда Эдае была в особом расположении духа – обнимала, а то и целовала ее. Бедное дитя, несмотря на безмятежное существование, слишком остро ощущало недостаток материнской ласки.

Махлиатена замерла в теткиных объятиях, мысленно моля богов, чтобы этот миг продлился как можно дольше. Но внезапно мотив оборвался, и Эдае, как обычно, резко отстранилась от племянницы. Когда она отворачивалась, Махлиатена успела заметить в ее глазах слезы.

Это были слезы тоски. Они появлялись всякий раз, когда Эдае прикасалась к племяннице. Махлиатена и бедный умерщвленный сын Эдае были ровесниками. Как Эдае ни пыталась, образ чудесного голубоглазого младенца не изгладился из ее памяти. С годами к жалости присоединилось чувство вины, и чтобы не бередить старые раны, она старалась избегать ощущений, которые напоминали бы о потерянном ребенке.

– Я позову Хуму, она поможет тебе.

Эдае поцеловала племянницу и направилась к двери.

На пороге она остановилась.

– А когда все закончится, мы сходим в обувную лавку и купим тебе самые красивые чарыхы. Там появился новый мастер, наверняка, у него искусные руки.

Эдае, загадочно улыбаясь, покинула покои племянницы.

Добрая вера почитателей Мазды

Любовь – это Бог.

    Авеста

Пророк Заратуштра[58 - имя переводится как «Божественный свет», «Глаголящий истину»], сын Поурушаспы, из рода Спитама, известен прежде всего по гатам[59 - абзацы молитвы] из Авесты – семнадцати великим гимнам, которые он передал людям.

Обучение священству у Заратуштры началось рано, как и было положено в роду священнослужителей – в возрасте около семи лет. Маленькому Заратуштре приходилось уповать лишь на свой ум и завидную память, ибо не было еще в его время письма.

В пятнадцать лет он обладал уже достаточно зрелым, пытливым умом, а по обычаям рода считался вполне взрослым мужем. От остальных юношей Заратуштру отличала необычайная любознательность, горячее желание познать суть и предначертанность жизни. Немало пришлось поскитаться ему по свету, ибо не знает покоя и мятежен духом землянин, свободный мыслями и неравнодушный, не познавший, но настойчиво стремящийся познать истину.

Заратуштра увидел жизнь во всей ее красе и неприглядности. Его возмущали бесконечные войны, разграбления, жестокость, рабство и бесправность простых людей. И еще он понял: человек, обращенный к Всевышнему, человеколюбив и не способен на низость. Он считал, что человек трудолюбивый не должен знать нищеты и достоин поощрения и лучшей доли. В его окружении было много сильных и смелых мужей, разделявших его мнение, готовых постоять за справедливость, но они были разрозненны и им нужен был предводитель, сильный духом и честный, который поведет их светлым путем справедливости. Их предводителем стал Заратуштра. В зрелом тридцатилетнем возрасте Заратуштра получил откровение свыше. Это произошло во время праздника весеннего равноденствия, когда он отправился к чистому горному ручью за водой для приготовления хаомы.

Перед ним вдруг возникло видение – сияющее Божество Воху-Мана. Воху-Мана привел Заратуштру к пяти другим излучающим свет божествам. Это были амешаспенты – шесть духовных первотворений Ахура-Мазды: Воху-Мана («Благой помысел»), Аша-Вахишта («Лучшая праведность»), Спэнта-Армайти («Святое Благочестие»), Хшатра-Вайрья («Желанная власть»), Хаурватат (Целостность») и Амеретат («Бессмертие). Этот сонм из семи богов, включая самого Ахура-Мазду – «Бессмертные Святые» являлись владыками мира.

Хшатра-Вайрья был владыкой Небес, Спэнта-Армайти – Земли. Вода была во владении Хаурватат, а растения опекал бесстрашный Амеретат. Boxy-Мана покровительствовал всему животному миру, в том числе и домашнему скоту, а Аша-Вахишта (Азар) отвечал за Огонь, пронзающий всю Вселенную и дающий ей жизнь. Но самое трудное дело взял на себя Сам благостный и справедливый Ахура-Мазда – Ему принадлежала власть над человеческой жизнью. Ибо только Его терпения и милосердия могло хватить на человека, как Ему поначалу казалось – лучшего создания из всех земных творений. Действительно, сложно управлять человеком с его постоянно ускользающим постоянством, изобретательным и мнительным разумом и непрекращающимся выбором между добром и злом…

Затем Заратуштра увидел самого Ахура-Мазду[60 - авестийское «ахура» можно перевести как «обладающий жизнью, владыка жизни»], от которого и получил откровение.

Вокруг головы Ахура-Мазды сиял лучезарный нимб. От него во все стороны исходили лучи света, пронзающие пространство. Это были лучи благодати, которую излучал Всевышний, ибо главное Его предназначение – дарить Жизнь, Любовь, Свет и Покой.

И все благие намерения должны стремиться к одной цели (у человека – сознательно, у прочих – по природному влечению). Все должны стремиться к миру и созиданию, ведь сотворены были Всевышним для окончательной победы над злом и торжества Божественной Благости. Сам пророк Заратуштра до конца своих дней не жалел сил для утверждения Истины в мире людей. Он погиб в борьбе с дайвами в возрасте 77 лет.

Да будут благословенны его фраваши…

Примерно об этом велась беззаветная, благопристойная беседа в доме Киаксара, и витийствовал об обретении святости пророком Заратуштрой один из мобедов[61 - главный священнослужитель в храме, в данном случае – входящий в Совет священнослужителей при правителе]. Его приятный голос и монотонно льющаяся речь незаметно вогнали в сон сразу нескольких священнослужителей и даже одного военачальника, славившегося своей стойкостью.

– Иноверец прибыл! – громко возвестил слуга, и красивый голос мобеда вслед за объявлением умолк.

Царь царей – правитель Киаксар

Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, то постыдны богатство и почести.

    Конфуций

Егише и Ванею проводили внутрь дома Киаксара. Он выделялся среди остальных домов местных жителей своими внушительными размерами и располагался на самом высоком склоне города.

Толстые стены изнутри были оглажены и сплошь завешены шелковыми коврами. Полы покрывал толстый шерстяной ковер грубой работы. В углу был устроен большой очаг с едва теплившимся огнем. Очаг был обложен обожженным кирпичом и щедро украшен чеканными медными пластинами с голубыми бусинами и разноцветными камнями. У противоположной стены на небольшом возвышении, на длинных шелковых подушках полулежал сам царь царей – Киаксар. Он был одет в традиционные белые одежды и подпоясан золотым чеканным ремнем.

От остальных мужчин – своих приближенных, сидевших вдоль стен на ковре, он отличался обилием золотых украшений. Сопровождавшие Егише люди охраны царя вошли с поклоном, а приблизившись к правителю, пали перед ним на колени. По кивку правителя охранники так же, не поднимая глаз, встали с колен и бесшумно удалились.

– Приветствую тебя, правитель благословенной Газаки и Атропатены. Да продлятся дни твоего правления на этой благословенной земле, – произнес, склонив голову, Егише на ломаном языке койнэ, зная, что местная знать предпочитает говорить на этом языке.

Придворные переглянулись и посмотрели на царя.

– Приветствую тебя, – не сразу ответил тот, перейдя на арамейский. Он продолжал изучать иноверца, о котором был немало наслышан. – Гость в доме – радость для хозяина. Однако если помыслы его чисты…

– Мое сердце открыто для тебя, ибо моими устами глаголет сам бог.