Один из семидесяти

День выдался на редкость приятным. Солнце давно встало и успело нагреть уличный булыжник. Ноги, слегка подмерзшие в прохладной комнате, согревала через тонкую деревянную подошву сандалий теплая осенняя земля.

Вскоре юноши подошли к лавке, где продавалась обувь. Давид перещупал каждую пару, с удовлетворением отметив про себя, что сандалии его собственного изготовления сшиты более добротно и аккуратно. Хотя, что касалось женской обуви, в ней он был не мастак.

Изящные, расшитые голубыми, белыми бусинами и крошечными раковинами каури, маленькие сандалии с чуть загнутыми носами для удобства при ходьбе по горным возвышенностям свидетельствовали о высоком мастерстве местного изготовителя женской обуви.

– Что-то хотели купить?

Из лавки вышел крупный мужчина со светлыми вьющимися волосами до плеч и окладистой кудрявой бородой. Неглубокая легкая войлочная шапочка слегка приподнималась на густых волосах. На мужчине поверх длинной рубахи был повязан кожаный фартук.

– Хозяин, – вежливо обратился к нему Давид на арамейском, – тебе работники не нужны?

– Идите своей дорогой, чужестранцы, – также по-арамейски ответствовал тот сердито. – У меня уже есть помощники, мои сыновья.

Давид увидел в глубине мастерской, за столом две склонившиеся светлые головы. Подростки лет десяти и тринадцати ловко орудовали скребками, разминая жесткие телячьи шкуры.

– Они выделывают кожу, а шью я сам. Так что черную работу есть кому делать.

Пастухи в этих краях в холодное время года обходились простым обертыванием ног грубой кожей животного. Горожане, особенно состоятельные, предпочитали носить более удобную и красивую обувь, причем, для каждого времени года свою. Все это продавалось в лавке Ашана.

– А такую обувку, какую делает мой товарищ, ты продаешь? – поспешил на помощь Давиду смекалистый Рефаим.

Он выставил ногу в светлой сандалии, подаренной ему перед путешествием Давидом. Хозяин наклонился и внимательно осмотрел сандалию, постучал по жесткой подошве, пощупал ремешки.

– Хорошо, кожа мягкая, – удовлетворенно произнес он после осмотра и уже с большим интересом взглянул на Давида. – Твоя работа, чужестранец? Знаешь какие-то секреты кожевенного дела?

– Моя, – не без гордости ответил Давид. – И знаю, как добиться такой мягкости. Обучался этому ремеслу.

– Я тоже обучался, – с надеждой произнес Ванея.

Хозяин на мгновение задумался. Он был неглупым и предприимчивым, поэтому сразу понял, какую пользу может принести новый работник.

– Хорошо, – сказал он, – завтра приходи. Сделаешь пару, а там посмотрим.

– А сколько заплатите? – поинтересовался Рефаим. Мужчина недовольно взглянул на него.

– Своим я плачу ассарий за пару. – Рефаим, изобразив на лице недовольство, покачал головой. – Больше не могу. Согласен? – строго спросил хозяин Давида.

Рефаим и Ванея хотели еще немного поторговаться, но товарищ их опередил.

– Согласен! – радостно воскликнул Давид.

Рвение к труду вознаграждается

Прежде сотворения мира было слово, которое заключало в себе зерно истины и праведности.

    Авеста

На следующее утро Рефаим и Ванея опять пришли вместе с Давидом. Им не посчастливилось так же скоро, как Давиду, найти себе занятие.

У дверей лавки стояли два черных низкорослых жеребца. Бока их покрывала длинная попона из плохо выделанной шкуры теленка. Вид спутанных грязных грив и характерный запах вспотевшего животного невольно вызвали у всех троих неприятные воспоминания о переходе через горячие пески Сирии. Тогда им довелось повстречаться с отрядом разбойников, чуть было не ободравшим караван до нитки, на таких же вонючих, черных как ночь, лошадях. Хорошо, что вовремя подоспели отряды местного правителя, взимающего дань с проходивших караванов, а потому ответственного за их безопасность. Отряд охранников, видимо, шел по следу разбойников. Ванея вспомнил, как один из бандитов напоследок вцепился в мешок с церковным инвентарем. Вероятно, подумал, что в мешке если не сокровища, то наверняка – богатые припасы продовольствия, так рьяно рвал на себя поклажу Ванея. На прощание разбойник в сердцах, раскрутив плеть, обрушил ее на непокорного, но Ванея успел отпрянуть, и тяжелый костяной наконечник продырявил самое главное сокровище – свернутый свиток с текстами молитвы.

– Это тебя Господь спас, – сказал на это позже Егише.

Из лавки вышли двое мужчин. На них были широкие темные одежды, а запах источали они похлеще, чем жеребцы, ожидавшие их на привязи. Мужчины вообще были чем-то похожи на своих питомцев: такие же коренастые, мускулистые, низкорослые, с густыми, черными как грива коня, длинными нечесаными волосами. Гортанно переговариваясь между собой, они с недовольным видом принялись отвязывать коней.

– Марды, пастухи, – заметив в глазах чужестранцев любопытство, пояснил обувщик. – Всегда недовольны, сколько ни заплати. Им кажется, что вырастить на раздолье скотину, зарезать и освежевать гораздо труднее, чем затем выделать эти вонючие шкуры, сделать из них пару чарыхов[18 - обувь с загнутыми носами] и суметь продать.

Мастер вдруг обнял Давида за плечи как старого друга и повел в мастерскую. От его вчерашней неприветливости не осталось и следа.

Угол мастерской почти доверху был завален одеревеневшими шкурами телят, быков, ослов, верблюдов…

– Вот шкуры, вот нож, все что нужно, а этим будешь скреплять чарых.

– Как мне обращаться к тебе, уважаемый? – с поклоном осведомился Давид.

– Зови меня Ашан. А это мои сыновья, – с гордостью указал он на мальчишек, которые отложили на время свои орудия труда и теперь весело толкались. На плечах детей лежали нелегкие обязанности. Они таскали тяжелые чаны с водой, не менее тяжелую мокрую кожу, отмывали, разминали… Поэтому им редко удавалось предаваться праздности и, тем более, играм. – Эй, дармоеды, за дело! – головы мальчишек вновь скрылись за высоким каменным столом. Затем Ашан обратился к Давиду:

– Ну, приступай к делу, посмотрим, на что ты горазд.

– Спасибо тебе, Ашан, – опять поклонился Давид, прежде чем усесться на указанное место, – а меня зови Давидом.

Давид помахал рукой своим товарищам, и те, больше ничего не спрашивая, ушли со двора.

Гончарных дел мастер

Любовь может изменить человека до неузнаваемости.

    Публий Теренций Афр

Спустя некоторое время и Рефаиму удалось найти работу – в гончарной мастерской Митридата. Нельзя сказать, что Рефаим был очень искусным в этом деле. Просто хозяин, в отличие от остальных, вдруг согласился взять его в работники. Дело мастера разрасталось, а сыновей-помощников не было.

В достаточно вместительном, хорошо обустроенном доме жила семья из четырех человек: глава семьи – Митридат, его жена Аглы и две взрослые дочери – Севар и Мариам.

Те при появлении во дворе молодого мужчины скрылись в доме, как предписывалось местными правилами поведения. Но любопытство разбирало юных девушек настолько, что их не остановило сие строгое предписание и они, приоткрыв дверь, стали наблюдать за юношей.

До появления черноволосого красавца девушки сидели за привычной работой – за ткацким станком. Приближались холода, и нужно было доделать ковер. На этот раз им пришлось обойтись без сноровистых рук матери – бедняжку свалил недуг.

Девушкам нравилось мудрить над своим изделием. По краям ковра они старательно выткали рисунки солнца и бараньих рогов, что символизировало тепло и изобилие в доме. В центре ковра на этот раз решили изобразить плод граната, его изображение означало пожелание плодородия и семейного счастья девушкам в будущем замужестве. Всего несколько дней работы, и на нем заиграют яркие солнечные символы, вытканные из шерсти, обработанной желтым шафраном, охрой и хной.

Рефаим услышал возбужденный шепот, прерываемый сдавленным смехом. Вскоре из-за двери высунулись головы двух девушек. Отец перехватил взгляд старшей дочери Севар – она слишком откровенно, с заметным интересом рассматривала нового работника, который, судя по всему, был ненамного старше нее.

– Севар! Мариам! – с негодованием прикрикнул на бесстыдниц отец. – Хворост принесли? Скоро очаг совсем остынет! Вы что, ждете в гости Ахримана?

Огонь в очаге, по поверью в этих краях, не должен был гаснуть ни днем, ни ночью. Иначе это могло повлечь за собой появление в доме дайвов – слуг беспощадного злого духа Ахримана.

Девушки спрятались за дверью.

– Принесли! – запоздало послышалось оттуда. Митридат с чужестранцем зашли в мастерскую.