Для тех, кому не нужно славы. Серия «Трианон-мозаика»

– Да, только не у нас, а в Оше, главном городе департамента – оживилась Моник. – После того, как королем Франции стал легендарный Генрих IV, многие дворяне оставили Гасконь и отправились, как тогда говорили, завоевывать Париж. Многим это удалось – личная гвардия Генриха, или как его чаще называют, Анри IV, а потом и его сына, Людовика XIII, состояла по большей части из гасконцев.

– Ну, вот, даже Вадик уши навострил! Про это вы нам и расскажите.

– С удовольствием, только еще одна подробность – мне бы ее очень не хотелось упустить. Римского легионера, которому за службу были пожалованы здешние земли, звали Германиус. На местном наречии его имя стали произносить как Арминиус, а со временем добавился суффикс «ак», что означает «владетель», вот так и получился Ариминиак, а потом уж Арманьяк. Так стали называть один из городов, который дал название всей местности, а потом и знаменитому напитку. Только, действительно, пока вы не стали взрослыми, вам это не слишком интересно!

После экскурсии Аня, отпустив своих хористов зайти к себе в номера перед обедом, остановилась с Моник перед гостиницей.

– Жаль, что их еще не занимает, на мой взгляд, главное – сказала Моник в ответ на Анину благодарность. – Группам, которые приезжают на дегустацию арманьяка, я тоже не рассказываю то, что мне самой больше всего нравится. Знаете, Аня, я в университете очень увлекалась поэзией трубадуров, а самые первые трубадуры появились как раз здесь, в Аквитании. Простите, я знаю, что вам надо торопиться, но мне кажется, вам это тоже интересно. Значит, я угадала! – обрадовалась Моник, видя, как Аня кивнула. – Может быть, у нас еще будет время об этом поговорить. Для вас запланирован сюрприз, надеюсь, вам понравится!

Вечером, перед концертом, Аня выглядывала из-за кулис вместе с мамой Вадика.

– Ничего себе, сколько народу! Я уж и вправду думала, что городок вымер, а вот на тебе! Полный зал! Да солидный народ, дамы такие принаряженные… Особенно в первом ряду.

Началось выступление. После проблемного попурри Аня чуть расслабилась и успокоилась. Дальше должно быть проще, и слушают хорошо. Еще несколько произведений, и гвоздь программы, «Соловушка», где солирует Вадик. Не зря терпели его въедливый характер, тембр голоса у него поистине ангельский. Теперь всё, волноваться не о чем. Малышка Лиза с чудесными кудряшками, зажигательная песенка «Горошинка, горошинка», маленькая корона принцессы на её головке. Гром аплодисментов. Теперь комплимент зрителям – разучивали перед самым отъездом, пели даже в автобусе. Старинная песенка-канон на французском языке, а capellа, без сопровождения.

Аня встала из-за рояля, подошла к детям, пристроилась позади них, включилась в общее пение. В первый раз после начала концерта она смогла посмотреть в зал. И на самом краю первого ряда, у стены, она сразу увидела Оливье. Он поймал ее взгляд, слегка поклонился. В отличие от действительно принаряженных зрителей первого ряда он сидел в той или такой же темно-серой футболке, что была на нем под пуловером вчера вечером.

Потом еще и еще пели на бис, кланялись снова и снова. На сцену заторопился господин в тесноватом смокинге, его сопровождала переводчица Моник. Она представила его как мэра города, зрители зааплодировали уже ему, и перед тем, как начать говорить, он несколько раз подвигал вверх-вниз огромными седыми бровями. В зале раздался смех, который прервался, когда мэр заговорил.

– Я возьму на себя приятный труд поблагодарить наших очаровательных гостей за прекрасное выступление. Нам очень хотелось отблагодарить юных артистов и их руководителей – тут он ловко наклонился и поцеловал ручку зардевшейся Елены Степановны под одобрительные аплодисменты. – Но в наши земные дела вмешалась небесная сила, к сожалению, не к лучшему. Городской парк практически уничтожен, и праздник для наших гостей, а также и для нас самих едва не оказался под угрозой срыва. Но… – мэр сделал значительную паузу и снова пошевелил бровями под смех зрителей – один из наших именитых граждан сделал нам всем замечательный подарок. Праздник состоится, и состоится он в замке Фезензак! Туда мы завтра и приглашаем наших маленьких артистов!

Он снова поцеловал обе ручки у Елены Степановны, отпустив фразу, которая вызвала громкий смех в зале, а Моник переводить ее не стала, смеясь вместе со всеми.

Дети начали покидать сцену под громкие аплодисменты, Аня задержалась, пропуская их вперед. Невольно взглянув в сторону Оливье, она увидела, как он, воспользовавшись тем, что на него никто, кроме Ани, не смотрит, отвернулся и задрал на себе футболку. Его голая спина была сплошь покрыта синяками и кровоподтеками разного размера и цвета. Через мгновение он, как ни в чем не бывало, развернулся обратно и улыбнулся широко и безмятежно.

Весь оставшийся вечер и добрых полночи Аня пыталась уговаривать себя, приводя самые разумные доводы, что приходить в волнение не от чего. Что в каждом городе есть такой вот очаровательный оболтус, которому явно нечего делать, которого все знают и который знает всех. Конечно, не каждый вот так ринулся спасать совершенно незнакомую девушку, прикрывая собой от града. Но ведь никто не знал, что это будет не просто дождь с градом, а настоящее светопреставление! В конце концов, у них в Никольске тоже есть такой вот Колясик, который целыми днями ошивается по городу, не пропуская ничего мало-мальски интересного!

Вспомнив про Колясика, Аня мысленно возмутилась, запутавшись окончательно. Сравнивать Оливье с начинающим алкашом из Никольска было невозможно, как невозможно заставить себя не думать вообще.

Январь 1798 года, имение Щелыгино

– Премного благодарна за визит, Алексей Афанасьевич! Порадовали вы нас, провинциалов, что не погнушались гостеприимством нашим… – пышная, свежая дама одной рукой страусовыми перьями обмахивалась, а другую для поцелуя подставила, пухлый пальчик оттопырив. – А ведь мы с вами видались прежде… Ну, где же вам припомнить! Вы еще в первой юности пребывали, только-только в пансион поступили. Приезжали на свадьбу батюшки вашего… А мы с мужем тогда только что поженились, и тоже званы были по-соседски. Позвольте представить мою единственную дочь – Poline, поздоровайся с господином Тиличеевым… Можешь идти… Она у меня совсем еще дитя, так смущена вашим появлением! – Марья Спиридоновна ловко просунула ручку под локоть гостя, приглашающе кивнув на штофный диванчик в углу гостиной.

Игнатьевна выказала себя истинной провидицей: дом у полковницы Щелыгиной оказался именно таков, как она расписывала. И гостей собралось уже не менее десятка, а ливрейный пудреный лакей все продолжал выкликать имена приезжающих, по большей части мужские. Гости переходили с места на место, кланяясь издали хозяйке, подходили к ручке Poline, перебирающей ноты у рояля. Вопреки утверждению матушки, она не выглядела ни смущенной, ни стесненной, а пунцовый цвет щек, возможно, объяснялся румянами.

– Скучаете в здешней глуши, господин Тиличеев? – участливо спросила Марья Спиридоновна. – После просвещенной Европы наше провинциальное болото вам и вовсе убогим кажется?

– Просвещенная Европа ныне куда ближе к варварству, чем Россия, хоть бы и до Петра. Головы рубить нынче устали, зато воевать начали – все со всеми.

Сказав это, Алексей Афанасьевич помрачнел так явно, что хозяйка посчитала возможным задать вопрос:

– Неужто правду говорят, что вы, господин Тиличеев, так пеклись о несчастной аристокрации французской, что навлекли на себя гнев государя?

– Дело вовсе не в моих симпатиях или напротив… Дело в шляпе – пожал он плечами, уголком рта дернув неожиданно выскочившему каламбуру. – О том, что его величество Павел Петрович не выносит нынешних мод, и за границей наслышаны. Знал и я, когда из очередной поездки по служебной надобности в столицу воротился. Приходилось весьма спешить с доставкой важного документа, вот и приехал в Петербург раньше, чем мой багаж прибыл. Одет был по европейской моде, и шляпу круглую имел. Старался главные улицы стороной обходить, но на беду его величество переулками проехать изволили, там-то я ему на глаза и попался…

– И мы наслышаны о таковых порядках! Сын мой, гвардии подпоручик, писал недавно, что государь навещал их полк, и недоволен остался мундирами – пенял, что сукно чересчур тонкое, дорогое. Пришлось спешно новый мундир заказывать, а портных дел мастера ныне работой завалены, дорожатся сверх всякой меры. Вышел мундир толстого сукна куда как недешево, стоит больше, чем прежний. Позвольте на минутку вас оставить, надобно по хозяйству распорядиться – почти грациозно поднялась хозяйка и посеменила мелкими шажками, улыбаясь и кланяясь прибывшим гостям.

– Не имею чести быть знакомым с вашим превосходительством, но коли дражайшая Марья Спиридоновна так отметила нового гостя, стало быть, вы действительно важная персона.

Вставший при уходе госпожи Щелыгиной Алексей Афанасьевич обернулся. Рядом с ним оказался дробненький старичок в пудреном парике, в старомодном кафтане и с припомаженными морщинистыми щечками.

– Рекомендую себя сам, на правах друга дома: коллежский асессор Мордюков, здешний обитатель. А вы, стало быть, Алексей Афанасьевич Тиличеев, новая звезда этих богом забытых мест?

– Рискую показаться невежливым вдвойне: вы, господин Мордюков, возвели меня в звание превосходительства совершенно напрасно. И места сии, к первопрестольной столице, Москве, недалекие, зря так унижаете. Я немало губерний в России видывал, и, поверьте, эти земли далеко не в последних станутся.

– Приятно слышать, господин Тиличеев! Наслышаны мы, что вы не только Россию успели повидать, но и иные страны – государства. Тем ценнее, что родные места для вас дороги остались. Также чрезвычайно рад, что наружность ваша столь благородна и привлекательна, это очень кстати…

Тиличеев открыл было рот, чтобы осведомиться, для чего это незнакомому человеку понадобилась его наружность, но промолчал. Мало ли таких старичков в истрепанном платье таскается по всем домам и говорит любезности в надежде и дальше получать приглашения к обеду. Старичок, однако, взглядом нового знакомца не смутился:

– Сомневаетесь, сударь, в моей близости к уважаемому семейству? Смущает вас, что мой кафтанишко давно строен и поистрепался, как и я сам, грешный? Нет, милостивый государь, я человек в сей местности нужный и по-своему известный, а вид мой проистекает оттого, что приходится изо дня в день в дороге находиться. Я многие семейства близко знаю, и многих и тайн, и сведений хранитель. Это же семейство особенно люблю, и бываю здесь охотно, ибо истинную отраду очам своим нахожу. Две девицы прелестных, и образованы на диво. Роялю здесь не форсы ради поставили, и французскому языку обе учены. У Марьи Спиридоновны старичок-француз много лет живет, он еще со времен кроткия Елисавет в Россию въехал. Сейчас уже уроки девицам не дает, и сам старенек, и ученицы выросли. Так только, приходит каждый день на родном языке поговорить, и на свежие личики полюбоваться. Живет в особом флигельке с полным сервизом – дрова, свечи, уксус…

Однако ж, отчего только Полинька к гостям вышла? А Софьюшка, отрада очей моих, куда ж подевалась? Неужто больна? Пойду поразведаю…

Старичок поклонился пудреной головой, отставил потертые локти и заспешил к боковой дверке. У рояля слышался смех, какой-то немолодой, но вальяжный красногубый господин с выпуклым брюшком басовито гудел на ушко Полиньке что-то такое, от чего она запрокидывала, смеясь, кудрявую темноволосую головку, показывая беленькую, полную шейку. Показалась Марья Спиридоновна, успевшая сменить платье и перо в волосах, и Полинька отвернулась, все еще посмеиваясь. Марья Спиридоновна одним взглядом окинула свою гостиную, поклонилась вновь прибывшим гостям, и снова заторопилась к Алексею Афанасьевичу, оправляя кисейный шарф на круглых плечах.

– Позвольте, господин Тиличеев, познакомить вас с моими гостями… – она слегка, но настойчиво потянула его к центру гостиной. – Отставной ротмистр Нежданов… Титулярный советник Колобродов… а это, прошу любить и жаловать, верный друг нашего дома, Семен Порфирьевич Берко-Беркович.

Марья Спиридоновна протянула ручку тому самому красногубому толстячку, милостиво ему кивнув. Представив ему нового гостя, она взяла их руки и многозначительно соединила, слегка тряхнув. – Надеюсь, вы станете добрыми друзьями и моей опорой!

Оставив нового гостя в некотором замешательстве, хозяйка захлопала в ладоши:

– Господа, вы сейчас услышите совершенно новую пиесу, сочинение никому еще не известного венского композитора, Бит… Как, Poline? Бетхоовена, самоновейшая музыка!

Полинька, не тушуясь, села за рояль, и заиграла бойко и смело, быстро перебирая по клавишам ловкими пальчиками.

– Рояль, заместо старых клавикордов, нам только к Рождеству доставили – доверительно поделилась Марья Спиридоновна, став рядом с Тиличеевым, и неприкрыто любуясь дочерью. – Еще год назад заказывали, но теперь уж девочка моя не будет жаловаться, что клавиатур слишком короткий для нынешней музыки. Обратите ваше внимание, как на самых краях звучит, просто мурашки по спине! Я, Алексей Афанасьевич, дочери все самое лучшее даю, что только могу доставить в нашей глуши. И музыке ее учила, и языкам, как бы меня здешние кумушки не порицали – дескать, зачем девице учение. Ан пришли другие времена, и для семейной жизни не только грибы солить уметь надобно. Но каких бы широких взглядов я, как мать, не придерживалась, нравственность для меня – первостатейное дело. Моя Poline в иных делах сущее дитя, вы просто не поверите!

– Тогда можно ей доверять исполнять произведения господина ван Бетховена. Мне приходилось наблюдать в Вене, как иные дамы при слушании его музыки впадают в такой восторг, что его сравнивают с неким состоянием… как бы это сказать… Незнакомым для юных невинных девиц!

Алексей Афанасьевич, мысленно ругая себя за колкость, тем не менее с легким злорадством наблюдал, как Марья Спиридоновна густо наливается багровой краской.

– Вы… шутить изволите, сударь? – пролепетала хозяйка, незаметно для себя прикасаясь к горящему малиновому уху. – Иначе как понимать ваши слова?

– Простите, сударыня, что смутил вас. Но впечатление, производимое на слушателей музыкой ван Бетховена, столь велико, что…

– Как тогда в приличных домах позволяют исполнять такое… такую… Нет, что же это на свете творится! Музыка, самое невиннейшее из искусств, и… Нескромные романы можно припрятать, слишком смелые рисунки и картины убрать с глаз долой, покуда девицы замуж не выйдут, но как в нотах разобраться?!

– Прошу простить, сударыня, что я посмел обеспокоить вас. Пиеса, что так прелестно исполняла ваша дочь, не что иное, как обычный контрданс; я имел в виду другие, более смелые произведения этого автора. Мне приходилось слышать в Вене выступление молодого Людвига ван Бетховена – это по впечатлению настоящая буря в открытом море.

– Все-таки, значит, в приличных домах слушают этого… он голландец? Ах, неважно! – успокаиваясь, проговорила Марья Спиридоновна. – Как, вы уж откланяться желаете? Непременно обещайте мне быть у нас снова как можно скорее. А лучше всего… – она заговорщически приблизила губы к уху гостя – приезжайте завтра, можно днем, по-свойски, запросто… Я понимаю, здесь много людей, которые вам неинтересны, а я, как хозяйка, должна всем уделить внимание, всех обласкать. Но завтра… Никто мне не помешает насладиться вашим обществом, я и моя девочка будем слушать ваши рассказы о дальних странах, о знаменитостях, с которыми вы знакомы! Нет, нет, и слушать не хочу, вы возражаете из скромности! Итак, до завтра, любезный Алексей Афанасьевич!

Июнь 201… года, департамент Жер

– С запада, с Атлантики, сюда в Гасконь поступает холодный воздух. Если вы присмотритесь, то обязательно заметите, что все здешние постройки обращены на закат глухими стенами. Это защищает от холода и ветров. Даже в конце апреля случаются заморозки, что очень опасно для винограда.

Моник сидела, как обычно, на первом сидении автобуса и не теряла надежды хоть немного просветить экскурсантов.

– Другое опасное время наступает, когда начинают смешиваться горячие и холодные потоки воздуха, тогда выпадают короткие, но сильные дожди с градом, как тот, что прошел недавно. Только обычно это происходит в конце лета, а в июне град большая редкость. Тем более такой сильный. Хорошо еще, что он прошел узкой полосой, в основном над городом, и виноградники не пострадали.