– Не очень.
– Считайте, что в ней стало на одну икону больше, – сказал он и развернул бумагу.
Передо мной лежала икона. На ней была изображена Богоматерь с младенцем Иисусом. Я не ожидала ничего подобного и совершенно растерялась.
– Ну что вы… Я не могу принять такого дорогого подарка.
Я не настолько разбираюсь в иконах, чтобы с ходу определить их стоимость, но в любом случае она превышала все разумные пределы для презента незнакомому человеку. Почему Курт не выставил ее на аукцион? Она была не такая ценная, как остальные? Ее забраковали аукционисты? Или Раушенбах был слишком суеверен, чтобы выставить на торги тринадцать икон?
– Она не очень дорогая, во всяком случае, дешевле той, что вы приобрели на аукционе. А у меня сегодня очень удачный день… – он хотел еще что-то сказать, но передумал и перебил сам себя: – В чем дело? Мне просто хочется ее вам подарить, или она вам не нравится?
– Ну что вы. Она замечательная.
– В таком случае она ваша.
* * *
Я сидела у себя в номере и разглядывала подарок Раушенбаха. Я не знала, как относиться к этому подарку. До той минуты, как я получила его, у меня было совершенно конкретное отношение к Курту, я прощупывала его на предмет незаконной и даже преступной деятельности, и у меня уже появилась довольно правдоподобная версия.
Мне казалось, что этот человек, чуть было не потерявший сознание во время торгов, готов удавиться за сотню-другую фунтов стерлингов. И вот теперь вся моя убежденность рухнула как карточный домик.
Когда я уходила от Курта, он вручил мне свою визитную карточку и пригласил в гости. Черт знает что! Преступники так не поступают.
Он уже завтра улетает к себе в Дуйсбург, и я распрощалась с ним навсегда. Он рассказал мне о себе так много, что встречаться с ним еще раз было ни к чему, тем более, ехать к нему в гости!
Не расследование, а какой-то рождественский рассказ!
Я взяла икону в руки и рассматривала ее, словно надеясь отыскать на ней ответ на все свои вопросы. Богоматерь взирала на меня с иконы с бесконечным состраданием и любовью, несопоставимыми с моими земными проблемами.
Я уже собиралась завернуть ее снова в бумагу и спрятать от греха подальше, но в этот момент почти машинально перевернула и увидела на ее оборотной стороне какие-то знаки. Они были нанесены чернилами и относились явно не ко времени написания.
Включив настольную лампу, я сумела разглядеть их как следует. Надпись была сделана, скорее всего, так называемым химическим карандашом, популярным еще лет тридцать назад. Его грифель при контакте с водой растворялся и превращался в фиолетовые чернила. С его помощью кто-то нацарапал на старинной доске буквы и цифры: «NM-244».
Я понятия не имела, что могли означать эти загадочные буквы и цифры, но почему-то сразу поняла, что мне в очередной раз повезло. Эти буквы, например, могли оказаться инициалами владельца иконы, а цифры – ее порядковым номером в коллекции.
Многие владельцы библиотек таким образом маркируют все свои книги, а некоторые даже заказывают для этого экслибрисы. Правда, буквы были настолько корявыми, что это заставило усомниться меня в этой версии. Ни один уважающий себя коллекционер не изуродует икону таким безобразным начертанием.
У меня начала болеть голова и неудивительно. За одни сутки я проехала на машине около тысячи километров, перелетела из Москвы в Лондон, посетила аукцион и, ко всему прочему, напилась пива и водки.
Наскоро приняв душ, я улеглась спать, отложив все вопросы на утро.
* * *
Следующий день я посвятила оформлению документов на вывоз из Англии иконы, купленной на аукционе. У меня не возникло никаких проблем. Это была солидная фирма, и они брали на себя все хлопоты.
Со второй иконой дело обстояло значительно сложнее, на нее у меня не было никаких документов, подтверждающих законность ее приобретения, а объяснить таможенникам, что тебе подарил старинную икону случайный знакомый в пивной, практически невозможно. И я решилась на контрабанду. А что мне оставалось делать?
Я уже приблизительно представляла себе, каким образом вывезу икону из Англии. На самом деле, это не такая уж сложная вещь. Со времени образования Единой Европы таможенники здесь совершенно распустились. Единственное, что их может заинтересовать, так это граната у тебя в сумочке. И что им остается делать, когда границ в Европе практически не существует.
Поэтому вывезти что-либо отсюда иной раз значительно проще, чем ввезти в нашу страну.
«Но осторожность не помешает», – решила я и отправилась в ближайший книжный магазин. Мне нужен был какой-нибудь бестселлер или альбом, пользующийся у иностранцев наибольшей популярностью. И я нашла такой альбом без труда.
По всей Англии в эти дни отмечалась круглая дата со дня выпуска первых пластинок легендарной группы «The Beatles». Газеты сообщали о том, что муниципальным властям Ливерпуля, знаменитого на весь мир, благодаря великой четверке, города, удалось добиться смены дорожных знаков. Теперь на них значилось, что вы приближаетесь к родине звезд.
Но не только ливерпульцы гордились своими земляками. О них в эти дни снова писали все английские газеты, выходили новые тиражи знаменитых пластинок и, наконец, был выпущен тот самый альбом, что привлек к себе мое внимание.
Это была очередная иллюстрированная история группы, типично сувенирное издание, которое считал своим долгом приобрести в эти дни каждый уважающий себя иностранец, покидая Англию.
Альбом продавался в плотном картонном футляре, и это тоже было мне на руку. Я приобрела четыре таких альбома, после чего отправилась к себе в номер и, изуродовав один из них, вставила в его обложку свою контрабандную икону. Размеры иконы абсолютно совпадали с размерами альбома, и подмену невозможно было обнаружить даже при внимательном осмотре. Отойдя на шаг, я попыталась заметить разницу между четырьмя лежавшими на столе альбомами и не сумела этого сделать. Этого, в принципе, было достаточно, таможенники приняли бы меня за очередную битломанку.
Сегодняшний таможенник – это в первую очередь психолог, и его натренированный взгляд отыскивает среди пассажиров того, кто изображает на лице абсолютное спокойствие. И именно этих людей таможенники и просят показать свои вещи.
Но я никогда не вызывала подозрений ни у одного таможенника.
Самое главное в этой ситуации – ничего не изображать. Малейший оттенок игры на вашем лице свидетельствует против вас. Это и есть самое трудное. Для этого надо самой поверить, что никакого, например, пистолета у тебя в кармане нет. Не демонстрировать это, а поверить самой. А это уже искусство.
Именно этим искусством я и владею в совершенстве. Поэтому если меня выгонят из секретных агентов, я тут же переквалифицируюсь в контрабандиста и не останусь без куска хлеба на старости лет.
Кроме того, я решила на этот раз употребить забавный прием, который архитекторы называют «принципом зеленой собаки». Его придумал один из лучших архитекторов нашего века. Сдавая очередной свой немыслимый проект приемной комиссии, он где-нибудь на видном месте рисовал зеленую собаку. Только слепой не обратит на такое безобразие внимания. И это не просто отвлекало внимание членов приемной комиссии, но и усыпляло их бдительность. Они уже ни о чем другом думать не могли, кроме этой злополучной собаки, и торопились высказать автору свое недоумение.
Именно на такую реакцию и рассчитывал гениальный архитектор и, дождавшись, когда самый нетерпеливый приемщик выскажет вслух свои претензии, с самым невинным видом произносил:
– Действительно, она здесь ни к чему, – и тут же приступал к удалению ее с проекта.
Приемная комиссия облегченно вздыхала, ее чувство прекрасного было удовлетворено, и проект принимался большинством голосов.
Этот метод я и решила сегодня опробовать на британских таможенниках, использовав вместо зеленой собаки обычную сигарету…
Я появилась перед ними с немыслимой прической на голове, чемоданом в одной руке, стопкой альбомов в другой и с сумкой через плечо. В зубах у меня торчала зажженная сигарета.
При виде ее вежливый английский таможенник не поверил своим глазам. А я, переложив стопку под мышку, а чемодан зажав между ног, дисциплинированно доставала из сумочки свои проездные документы.
– Вы не могли бы выбросить вашу сигарету? – попросил он меня, и я стала оглядываться в поисках мусорного ящика. Разумеется, его там не было.
– Простите меня, – пролепетала я, сунула стопку с альбомами ему в руки и пулей полетела к выходу из аэропорта, чтобы избавиться там от сигареты.
Я рассчитала все абсолютно точно. К нему один за другим стали подходить другие пассажиры, а он, со стопкой альбомов в одной руке и с чемоданом в другой, чувствовал себя полным идиотом. Я дождалась, когда ему надоест это чувство, и он перенесет мои вещи в нужное мне место, вернулась к нему с широкой улыбкой на лице и снова принялась извиняться:
– Извините, я такая рассеянная, я даже засыпаю с сигаретой во рту.
Заметив на его лице зарождение чувства ненависти к собственной персоне, я еще раз извинилась и проследовала мимо него к своим вещам.
Таможенник вздохнул облегченно.
Через полчаса наш самолет поднялся в воздух и взял курс на Киев.
* * *