Визит из преисподней

Но сейчас мои глаза были дополнительно защищены темными очками, так что задача существенно облегчалась. Я просто чуть-чуть опустила веки. Да и задача-то у меня была примитивная: хотелось не очень откровенно поглазеть на Григория.

В профиль он был ничуть не хуже, чем анфас. Правда, тоже спрятал глаза под солнечными очками, но глаза его я уже видела. Смотреть в них опасно… Брови – густые, черные, «демонические»: сходятся на переносье почти прямыми линиями, взлетают к вискам и вдруг делают кокетливый изгиб книзу. Между ними – резкая складка, которая разглаживается на высоком лбу. На нем тоже уже обозначились две-три морщинки. Да, видно, хлебнул ты лиха, Гришка Орлов… А лет тебе, пожалуй, около тридцати. Ну, может, побольше на год-другой.

Уши просто великолепны. Нос классический, «греческий», но слишком тяжеловат для худощавого лица. Так же как нижняя челюсть. «И тяжелая нижняя челюсть говорит об отсутствии чувств…» – вспомнились мне строчки из какого-то гусарского романса. А рот – для контраста – очень даже чувственный. Так и хочется его чувствовать, чувствовать… Чему ж верить-то?.. Подбородок с ямочкой чуть выдается вперед, и на щеках тоже ямочки. Выбрит безукоризненно – впрочем, место обязывает. А с волосами он, наверное, мучается: темно-каштановые, почти черные, они у него, по-моему, очень густые и жесткие, как проволока. Такие волосы ведут себя как им заблагорассудится, единственный выход – коротко стричь. Что Григорий и делает. Мне нравится, когда мужчина коротко стрижен, особенно если у него череп такой красивой формы и такая мужественная шея…

В самом деле: этакий тарасовский Рэмбо. Но только… с русскою душой.

Увы: небезразличный мне человек не бросал на меня исподтишка влюбленных взглядов. Орлов, казалось, вовсе забыл обо мне. Он был сейчас в своей стихии, вел машину легко, без напряга. Большие загорелые руки, которые могли бы служить образцом развития мужской мускулатуры, свободно лежали на баранке. Впрочем, он вообще был сложен как бог – это я сразу оценила еще там, на моей лестничной площадке, когда впервые увидела его с «зайчишкой» в лапах. Чтобы это понять, женщине вовсе не обязательно долго разглядывать мужчину через полуприкрытые ресницы.

Пожалуй, хватит: надо просыпаться. А то ведь просто мазохизм какой-то получается!

Я пошевелилась. Мы уже почти миновали северный форпост Тарасова – поселок Праздничный (черт меня подери, если это название подходит к бесформенной россыпи чудовищных многоэтажек посреди чистого поля!) – и вот-вот должны были выскочить на Усть-Кушумский тракт. Почуяв свободу, пятискоростная «Лада» рванулась вперед как птица. В запасе у нас оставалось меньше чем полчаса «тет-а-тета».

Пора моей женской сущности взять тайм-аут. Коньяк из меня почти выветрился. Детективное начало жаждало деятельности.

Григорий опередил меня, заговорил первым:

– Шеф вам рассказал про меня?

– Смотря что именно.

– Ну, о моих тюремных университетах.

– Не-ет… – Я как могла изобразила крайнее изумление.

– Ну, нет так нет. – По его тону я поняла, что он поверил мне примерно так же, как если бы я сказала, что недавно летала на Луну.

– Значит, я расскажу. Так вот: перед вами бывший уголовник. Зек. Статья 108 УК РФ, часть 1: причинение смерти при превышении пределов необходимой обороны. Я не хотел его убивать – он сам хотел этого. Но это, как вы понимаете, мало меняет дело. И то, что, как говорится, искупил, – тоже дела не меняет. Бывших уголовников вообще-то не бывает. Это все равно что потерять невинность. Был человек – стал зек! Все! Стоит только ступить на скользкую дорожку, правда? Ну там блатная романтика, крутые дружки, все такое прочее… Разве у зека есть другой путь, разве ему позволительно снова стать человеком? Не-ет… Как волка ни корми – он все в лес норовит! Не так ли, уважаемый детектив?

Голос Григория звучал совершенно спокойно, даже лениво. Но чувствовалось, что этот выстраданный монолог стремительно раскручивает в нем какую-то невидимую эмоциональную пружину. И не дай Бог, если эта пружинка сорвет свои ограничители… Пока я хлопала глазами, озадаченная неожиданным поворотом разговора, Григорий закончил свою мысль:

– Таким образом, у вас имеется готовый главный подозреваемый. Не подозреваемый – конфетка! На такого что угодно повесь – все выдержит, не отвертится. Так что, если б делом занималась родная милиция, меня бы уже давно, как говорится, под белы ручки и – к следователю. Ну а у вас, Танечка, какая будет для меня мера пресечения?

– Для начала я бы хорошенько вас стукнула по макушке, чтобы вы перестали молоть ерунду. Да вот жалко такой умной головы: ишь как складно сам себе сочинил приговор!.. Никто вас ни в чем не обвиняет, зачем вы так, Гриша? – совсем другим тоном, почти ласково закончила я.

Моя реплика достигла цели: я сбила с него трагический пафос. Он ошеломленно уставился на меня.

– Не обвиняете? Да бросьте вы, Таня! – Пружинка снова начала плавно сжиматься. – А в общем, мне все равно, обвиняют меня или нет. Я сам себя обвиняю! И этой вины с себя не сниму, даже если все другие простят. Ведь это я Антошку проспал, я! Мне его доверили, я за него отвечал! По гроб жизни теперь не забуду, как я приехал вчера вечером к Олегу с этой вестью. Словно побитый пес. Его глаза… Чуть душу из меня не вытряс. Потом извинился, правда, а мне от этого еще тошней, понимаешь? – Я с удовлетворением отметила его первую фамильярность в мой адрес, хотя еще не осознанную. – Уж лучше бы убил… Я бы на его месте – убил гада, точно знаю!

Ну, кажется, теперь его понесло в другую сторону: началось самобичевание. Этак мы до Кушума доберемся раньше, чем до сути разговора.

Но Григорий не переставал меня удивлять. Неожиданно он резко сбросил скорость, свернул на зеленую обочину и остановил машину. В результате этого пируэта мой лоб едва не соприкоснулся с лобовым стеклом «Лады». Я даже позволила себе некое нелицеприятное замечание в адрес водителя, но Григорий и ухом не повел:

– Извините. Я хочу сделать заявление. Можно?

– Валяйте.

Он повернулся ко мне всем корпусом, левой рукой продолжая небрежно опираться на руль. Вынуждена признать: поза была эффектная, особенно для сцены «заявление главного подозреваемого».

– Я не замешан в этом деле, Татьяна. То есть я хочу сказать – не замешан с преступным умыслом. Я понимаю, что вы не обязаны мне верить – ну кто я вам? Понимаю, что обстоятельства этого дела говорят не в мою пользу. Шеф нанял вас, чтобы расследовать это дело и отыскать Антошку, и вы обязаны отработать все версии – это я тоже понимаю. Поэтому, что бы вы обо мне ни подумали, обижаться я не имею права. И не буду. Сам влип, чего уж там… – Он горько махнул рукой, лежащей на баранке, усмехнулся невесело. – Зачем я вам все это говорю? Да просто не хочу, чтобы вы теряли время, Таня! Эти подонки, которые Антошку украли, – они же могут что-нибудь с ним сделать, понимаете?! Ему ж четыре годика всего, и больное сердце… Да он слова грубого до сих пор не слышал, все его на ручках носили, а тут…

Мне на секунду показалось, что слова эти произносит Олег Бутковский. Ну, скажу я вам! Если все это можно сыграть – значит, передо мной сам дьявол, а не человек.

– Вы так любите его, Гриша?

– Антошку-то! Да разве можно его не любить?! Для меня Антошка и Олег… ну, это вроде как моя семья. Это все, что у меня есть. И думать, что это я… я Антошку… ну, я не знаю!

Он яростно тряхнул головой, быстро отвернулся и несколько мгновений молчал, глядя на пролетавшие мимо автомобили. Я тоже молчала. Мне хотелось бы сказать ему, что я так не думаю, но… врать ему я сейчас не могла. Если честно – правда заключалась в том, что я сама не знала, что я думаю.

Григорий снова повернулся ко мне, весь подался вперед. Я увидела близко-близко его глаза, они опять смотрели мне прямо в душу…

– Найдите их, Таня! Слышите? Найдите, очень прошу! Мне это нужно больше, чем вам. Вы получите только деньги, а я… Мне надо вернуть домой Антошку, но не только это. Мне нужно мое честное имя. Нужно уважение человека, которого я уважаю. Мне нужно вернуть себе право называться мужиком, черт возьми!

Забывшись, он что есть силы шарахнул кулаком по клаксону, и несчастная машина с воплем подскочила на месте. И я вместе с нею.

– Простите меня, что-то я совсем… – смешался Григорий. – Вот это и есть мое заявление. Найдите их, пожалуйста! И… отдайте мне. Они – мои!

– А вот этого не надо, – строго сказала я. – Вы что – хотите вторично отправиться за решетку из-за каких-то негодяев? О них будет кому позаботиться, Гриша. Давайте-ка сначала их отыщем!

– Вы правы. Там видно будет. Но… – он посмотрел на меня просительно, – Таня, я хочу быть с вами в этом деле! Если можно… Это ведь и мое дело тоже. Мне кажется… возможно, кто-то хочет сделать меня пешкой в своей поганой игре.

– Почему вы так думаете? – насторожилась я. – Есть что-то конкретное?

– Да вроде нет… – Он на минуту задумался. – Так… Скорее предчувствие. Я ж говорю – возможно…

– И все-таки?

– Ну вот, скажем, вопрос: почему Антошку похитили именно тогда, когда он был со мной? Зачем им было так рисковать? Я последние сутки только об этом и думаю. Куда проще было бы увести его, ну, например, когда он гулял с Марь-Тарасовной – таких возможностей было сколько угодно. Ведь это ж чистая случайность, что малыш остался без присмотра на десять минут… Вернее, даже не одна: случайным было и то, что мы выехали из дома без бабушки.

Григорий попал в точку: эти вопросы и мне не давали покоя.

– А не кажется ли вам, Гриша, что в этом деле вообще слишком много случайностей?

Он замер, пораженный неожиданной очевидностью этого факта:

– Что вы имеете в виду?

– Кто еще мог знать о том, что вы с Антоном будете вдвоем?

– Да никто! Конечно, кроме Марь-Тарасовны и Наташки… то есть Натальи. Я и сам-то узнал об этом за десять минут до того, как посадил Антошку в машину. Мы это решили с Натальей по телефону, вам же наверняка рассказали, как было дело. Так что до моего звонка не знала ни она, ни Марь-Тарасовна.

– По дороге вы не встретили никого из знакомых? Нигде не останавливались? Не случилось ничего примечательного?

– Нет и нет – на все вопросы. Да там и езды-то всего десять минут…

– А в самой поликлинике?

– Тоже нет. Прием был назначен на четыре, мы приехали минуты за три. Когда вышли от врача, я еще глянул на электронные часы в вестибюле: на них было почти половина пятого. Подумал – быстро управились. И тут – на тебе: машина не заводится!