Вприпрыжку за смертью

– Ду-ура! – взвыл Шихин, подскакивая к дочери. – Мне ж за нее двадцать долларов предлагали, а ты за бесплатно отдаешь?

Маша никак не среагировала на цену, назначенную за ее подругу в твердой валюте.

Она уже приоткрыла крышку погреба, собираясь спуститься внутрь, но я ее остановила:

– Разрешите мне.

Маша отступила в сторону, и я спустилась вниз по шаткой лестнице.

Погреб был не очень глубоким, но достаточно просторным. В дальнем конце ямы что-то смутно белело – за трухлявой бочкой с полусгнившей капустой, возле сваленных в кучу пластиковых бутылок. Я стала продвигаться поближе, стараясь ступать очень осторожно – на полу попадалось битое стекло.

Смутная белизна оказалась женским платьем. Еще два шага – и я уже могла разглядеть забившуюся в угол хрупкую фигурку.

Девушка сидела на корточках, опустив голову в колени и обхватив ее руками. Острые локти торчали в стороны, словно человек, которому не удалось спрятаться, пытался по-звериному ощетиниться.

Я подошла поближе и чуть тронула Аню за плечо. Та вздрогнула как от удара током и, не поднимаясь, замотала головой из стороны в сторону.

– Пойдем, – тихо сказала я. – Тебе не надо тут больше прятаться.

– Я никуда не пойду, – через силу произнесла Аня, так глухо, как будто сама зажимала себе рот ладонью. – Оставьте меня в покое.

– Нет, – твердо сказала я. – Покой сейчас для тебя – это смерть.

Тут Аня вскинула голову. Она смотрела мне прямо в глаза, и ее губы тряслись.

– Смерть? Как вы легко произносите это слово… Что вы вообще знаете о смерти!

– Гораздо больше, чем ты думаешь, – спокойно ответила я. – Но давай сверим наши впечатления по этому поводу чуть позже. Сейчас тебе действительно нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Меня можешь не бояться – я друг. Спроси об этом у Маши.

Это имя подействовало мгновенно – как магическое заклинание. Аня неуверенно поднялась на ноги и растерянно посмотрела на меня.

– Пойдем, – взяла я ее за руку и повела к лестнице по проходу между ящиков.

Аня покорно шла за мной, с трудом переставляя ноги, ее рука была вялой и влажной.

Когда мы выбрались наверх, папаша Шихин попытался взять реванш. Он понял, что Аня в таком состоянии не способна сопротивляться, и рискнул снова заявить свои права на обитательницу его погреба.

– Тут ей быть! – топнул он ногой. – Ты кто вообще, девка?!

Этот вопрос был обращен ко мне. Я не удостоила Шихина ответом, да он и не особо настаивал – стоило мне только внимательно посмотреть на него, как пьянчужка сразу же отступил, спрятавшись за спину своей дочери. Но Маша, разумеется, не оказала ему поддержки.

Мы вышли за ворота – я вместе с узницей и Маша. Аня, которую я вела под руку – девушка явно чувствовала себя плохо, – слегка пошатывалась и дышала с хрипом. Пребывание в погребе, даже непродолжительное, резко отрицательно сказалось на ее здоровье.

«Повезу ее к себе для начала, – решила я, – а там разберемся».

Впрочем, один вопрос все же стоило разрешить немедленно, что я и сделала:

– Значит, так, – проговорила я, когда мы подошли к моему автомобилю, – кто из вас меня нанимает? Давайте уточним позиции, чтобы мне было легче работать дальше. Ты, Маша, сказала, что хочешь меня нанять, верно? Но, я полагаю, заплатить ты не сможешь.

Маша уверенно кивнула.

– Тогда что же у нас получается? – продолжала я. – Задаром я не работаю, прошу учесть. Справедливость – справедливостью, но у всех свои проблемы, верно? Итак, я жду ответа.

– М-можете считать, что вас наняла я, – едва разжимая губы, проговорила Аня. – О деньгах не беспокойтесь, у меня все есть…

Девушку била мелкая дрожь. Она подняла голову, попробовала улыбнуться и попросила:

– Довезите меня до аптеки. Мне надо купить лекарства, которые я обычно принимаю. Пожалуйста, давайте обсудим все потом. Сначала аптека, а затем, – при этих словах Аня мечтательно зажмурилась, – если можно, я хотела бы принять горячую ванну.

– Без проблем, – откликнулась я, усаживаясь за руль. – Маша, ты едешь?

Шихина отрицательно покачала головой и, кивнув на оставшийся за нашими спинами дом, виновато пожала плечами. Ей предстояло еще разбираться с кипевшим безысходным гневом папашей-алкоголиком.