Снежные дороги судьбы

– Так много ли купчих знаешь? – повторил он вопрос.

– Ну как же – тетя Васса Железнева например, – вспомнила она приезжавшую к ним не раз хозяйку волжского пароходства – та была очень приветлива с ней и отцом, и даже ходили слухи что еще нестарая вдова имеет с промышленником Баранцовым не одни лишь деловые интересы, а еще и амурные.

– Ну а еще вспомнишь кого?

Мария запнулась – ибо кроме госпожи Железневой навскидку назвать никого не могла.

– А… Кабаниха! – пробормотала она в некоторой растерянности.

И тут же поняла что ошиблась.

«Грозу» она обожала, и еще когда вела дневник, время от времени писала на его страничках своим четким почерком слова главной героини: «Отчего люди не летают как птицы?». А вот батюшка сильно недолюбливал господина Островского вообще, а эту вещь в особенности. Катерина была в его глазах безмозглой потаскухой, которую от доброго и надежного мужа увел никчемный слизняк; ну а уж сам Борис – возлюбленный Кати… так лучше и не говорить вслух.

– Вот то-то и оно, – проворчал он. Больше и вспомнить нечего!

– Но ведь есть такие! – почти возмутилась Маша.

– Ты права – ба… женщины в нашем купеческом сословии наличествуют, – согласился Михаил Еремеевич, согнав суровость с лица. Само собой не такие, как у этого вашего Чернышовского. Так вот – расскажу тебе, как оно бывает. Сейчас дочка я объясню оттуда они берутся – а ты уж сама поймешь что да как и почему.

Если скажем купец – обстоятельно начал он – обычно не такой молодой, женится на умной барышне – из такой же купеческой семьи… Ну вот – лет с десяток она ведет его дом, растит деток и одновременно приглядывается к мужниным делам. Потом муж начинает доверять женке присматривать за делами в свое отсутствие – когда за товаром уехал или еще куда. Не за важными делами само собой по-первости – но потом и до серьезных вещей доходит.

А когда годков двадцать а то и тридцать пробежит… Бывает что помирает купчина и вдова берет дело в свои руки, а бывает – стар стал и хворает – и тогда жена делами заправляет с сыновьями…. Аль с зятьями коли дочек одних Бог послал! – чуть посмурнев добавил Баранцов.

Вот только так в купчихи и выходят и никак иначе. Если доченька, я тебя сейчас обучать возьмусь – ты только лет через десять а то и пятнадцать на что-то годиться станешь. Вся увянешь, усохнешь и пожелтеешь а чего лучше – так и чахотку наживешь. А я вот знаешь хочу еще на свадьбе твоей погулять, внуков потетешкать… – добродушно закончил он, и хлопнул ладонью по столу показывая что разговор окончен.

В тот раз Маша может и не соглашаясь с отцом до конца, все же признала что в его словах есть некий резон.

Но теперь как же она злилась и на него и на себя – что не настояла в тот раз! Может быть теперь она смогла бы взять дело в свои руки – пусть и не сразу, пусть с помощью друзей и компаньонов батюшки. А теперь она беспомощна и всецело во власти Корфа.

Решительно встав, она перекрестилась, поклоняясь до земли…

Помолчала с минуту потом прошептала:

– Прости, батюшка!

В чуткой тишине утра голос прозвучал глухо и хрипло – куда и пропал её прежний, ясный и звонкий голос?

Помолчав еще, девушка повторила громче:

– Прости, батюшка!

И – зарыдала, горько, по-бабьи всхлипывая. Ибо ей как ни тяжело – придется нарушить последнюю волю отца. Они с Дмитрием должны быть вместе до гроба – и они будут вместе!

Часть вторая. Ветры Аляски

1898 год, август, Сан-Франциско.

– Осторожнее, мисс…

Хотя утренний туман белой ватой лежал на низких волнах, но в порту уже по муравьиному суетился народ. Люди энергично толкались и пихались, чтобы пробиться ближе к кораблям, мешая проехать телегам и пробиться грузчикам.

Девушка напряженно вглядывалась в толпу, думая о том, как сейчас поживает тетя Капитолина, и не пострадала ли Марта – с разгневанной тетушки стало бы прогнать бедолагу – несмотря на оставленное письмо, в коем девушка брала всю вину на себя.

– Посмотрите на них, – говорил между тем пароходный агент Джим Прайс взявшийся за три доллара помочь ей с посадкой. – Они готовы давить и топтать друг друга как взбесившееся стадо, чтобы добраться до Юкона. Хотя – стадо и есть! Что делает с людьми золото!

Я читал в газете заметку о человеке, который нашел самородок весом в четыреста унций! Он размером с небольшую дыню, даже больше.

Джим Прайс осторожно прокладывал путь через толпу.

– Сестра – она замужем за торговцем солониной который ведет дела на Аляске мне рассказывала, как они там добывают золото… Мрут как мухи… Один золотоискатель замерз насмерть прямо в шурфе – его так и нашли сидящим на добытых самородках. Интересно, каково это – испустить дух сидя на куче золота? Как вы думаете?

Но Марии было неинтересно, как это – умереть сидя на куче золота. Она не собиралась умирать да и золото её не очень волновало.

Джим резко вывернул вбок, чтобы не столкнуться с телегой, набитой деревянными клетками с живыми курами и поросятами. За ними выстроился целый ряд перегруженных рыдванов, которые тоже не могли проехать из-за давки. Извозчики орали друг на друга и на запрудившую пристани публику, бранились однообразной английской бранью с её сплошными «shit» и «аss» * и даже потрясали кнутами – хотя в ход не пускали лишь изредка в сердцах щелкая по мостовой.

Проявив немалую ловкость Джиму Прайсу удалось подобраться почти вплотную к «Онтарио».

– Все, дальше не пройти, мисс Мэри. Надо переждать – пробраться через этакую толпу вам будет нелегко.

– Ничего, как-нибудь проберусь.

– Это совсем неподходящее место для леди, мисс.

Мария постаралась придать своему голосу больше уверенности.

– Мистер Джим, все будет в порядке. И, пожалуйста, поторопись! Не хватало еще, чтобы мы опоздали!

Пока они толкались в галдящей толпе, она почему-то вспоминала дорогу до этого суматошного города – с того самого момента как одурев совершенно от морской болезни, она сошла на берег в Нью-Йорке с борта восьмитысячника «Галле» Гамбургских линий.

Пароход вошёл в Нью-Йоркскую гавань ясным, холодноватым утром. Лёгкий туман носился над водой. Мелкие волны, зелёные и прозрачные, тихо плескались о корпус «гамбуржца». Перед ними развернулся во всей его красе величественный Нью-Йорк – город, равного которому по населению не было в целом мире. Казалось прямо из волн поднимаются ряды высоких домов – в семь или даже десять этажей над которыми как настоящие исполины возвышались знаменитые американские «скайскрэперы» по пятнадцать, двадцать и даже совершенно безумной высоты в тридцать этажей! А по всему заливу сновали сотни пароходов, пароходиков и совсем маленьких пароходишек, с товарами и людьми. Ажурная дуга Бруклинского моста обрисовывалась вверху над крышами и трубами… А на фоне всего этого великолепия на крошечном островке поднималась высокая женская фигура в мешковатой хламиде и с факелом, высоко поднятым к небу – Свобода. Как знала Мария её прислали в дар Североамериканским свободным Штатам французы к сотой годовщине независимости.

А на берегу уже клубилась встречающая толпа – носильщики, комиссионеры, вербовщики, извозчики, матросня и прочий сомнительный люд – готовый ринуться на пассажиров, как волки на овец как только те сойдут на берег.

На чистенькой верхней палубе толпилась публика из первого класса, разряженная, как на бал.

Мужчины в сьютах и белых шёлковых цилиндрах были сама элегантность, а женские головки украшали шляпки, купленные в лучших лондонских и парижских магазинах, и стоившие столько что мысль купить такую вызвала бы лишь смех у её отца – выскажи Мария её при жизни Михаила Еремеевича.

Все они чинно прохаживались от борта к борту, чопорно раскланивались со знакомыми – а ливрейные слуги уже выносили дорогие кофры с вещами…

Девушка впрочем взирала на это с юта – отведённого как и бак для публики второго класса.

Тут народу было побольше а публика поскромнее – коммивояжеры, туристы, да несколько посольских чиновников из Вены и Лиссабона.

Ну а ниже – то что отвела судьба для пассажиров третьего класса – узкие галереи двух нижних палуб забранные крупноячеистой проволочной сеткой. И не для красоты – даже при небольшом волнении море захлестывало неширокие проходы а в качку запросто могло бы смыть неудачливого пассажира… Сейчас там теснилась толпа эмигрантов добравшихся в вожделенную Землю Обетованную прижимая радостные лица к таящей ржавчину под слоем сурика сетке – то ли арестанты на прогулке то ли цыплята или кролики в клетке доставленные на ярмарку рачительным фермером.

Люди с угрюмыми испитыми лицами в грубой матросской или рабочей одежде, и обтрепанных кепках.

Работницы с английских и немецких фабрик – худые с натруженными руками в чистеньких хотя и заштопанных бобриковых жакетах и шляпах, из-под которых торчали волосы давно не знакомые с расческой и уж точно не знавшие услуг куаферов.