в Ханое – грязно, в Лиме – суета,
такие разные, такие схожие места,
такие разные и вечные мы сами.
Стихотворение без конца.
чувства, к слову, застегиваются на зиплок,
чтоб никто не увидел, не уволок,
чтобы больше никто таких чувств не смог
раздобыть себе,
чтоб сидели все в зависти и злобе,
чтобы блюз вечерний на ржавой печной трубе,
чтобы город стал наконец тебе
хоть слегка родней,
чтобы нерв не пружинил, когда говоришь о ней,
чтобы не делалось тошно, если делается темней,
но ещё не горят фонари,
чтобы любовь проживала все тридцать три,
(а не три), как всем Бегбедер говорил,
закрывай свои чувства, да впредь смотри,
чтоб никто не взломал замок.
•••
ночь захватывает власть в городах,
ветер доносится привычным смрадом,
проститутки, словно птицы на проводах,
ютятся по автострадам.
музыка режет лезвием раздражённый нерв,
издалека отражается звук молитвы,
убираются полчища старых дев
с поля битвы.
война, как обычно, заканчивается ничьей,
вера лишается верных своих столпов,
девочки отращивают волосы до плечей,
надеючись на любовь.
жизнь произвольно решает, в кого стрелять,
кому побольнее поддать под дых,
я почему-то оказываюсь этим кем-то опять,
и боль укладывается в стих.
я, как всегда, не в силах ей дать отпор,
только руки – в кулак: «давай в этот раз
без канители, стреляй в упор,
в левый косящий глаз».
Самой себе прошедших лет
мысли сходят с привычных рельс,
щебечут соловьями в голове раздувшейся,
становится видно, что вся прелесть
жизни скоплена в осклабившейся кондукторше,
и фонари не газовые, но электрические,
и все фонарщики потеряли свою работу,
так и я выплываю из ямы своих привычек…
пережить бы пятницу да субботу,
в воскресенье – известно: всегда хреново,