Антиквар

Антиквар
Марина Юденич

Когда началась эта странная, почти мистическая история? Сейчас, когда дерзкие преступники разгромили салон известного столичного антиквара?

Или двадцать пять лет назад, когда родители этого антиквара стали жертвами так и не найденных убийц и грабителей, похитивших уникальную коллекцию картин?

А может, и вовсе двести лет назад, когда гениальный крепостной художник создавал тайком портрет своей возлюбленной – создавал, еще не зная, что ценой этого шедевра станет жизнь его музы?..

Как вышло, что немыслимый клубок человеческих судеб, трагедий и грехов, который запутывался десятилетиями, должен распутаться именно теперь?

Быть может, это – судьба.

Быть может – вмешательство высших сил.

Но орудием этих сил так или иначе придется стать именно ему – антиквару…

Марина Юденич

Антиквар

Часть первая

Санкт-Петербург, год 1831-й

Серый петербургский день, короткий и хмурый, каких большинство выпадает на долю имперской столицы, медленно перетекал в сумерки. Промозглые, подернутые сырой холодной дымкой, опускались они на торжественные проспекты и убогие задворки, одинаково окутывая все густым темно-синим туманом.

Был ноябрь.

Первый снег уже упал на Северную Пальмиру с бесцветных небес, лежащих низко и угрюмо.

Но не прижился.

Расплылся грязной кашицей на мостовых, канул в тяжелых черных водах Невы.

Неуютной была эта пятница, 11 ноября 1831 года.

Неприветливой и унылой.

Однако ж не всюду.

Вереница роскошных экипажей – один наряднее другого – неспешно двигалась по Английской набережной. Кучера, красуясь, поигрывали вожжами, сдерживая ретивую прыть лошадей, запряженных по большей части цугом – шестеркой в упряжке с двойным выносом. Процессия тянулась к ярко освещенному подъезду дома № 44, известного всему Петербургу как дом графа Николая Петровича Румянцева.

Сам граф, старший сын екатерининского героя, фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского, министр коммерции и государственный канцлер государя Александра Павловича, просвещенный русский вельможа, много послуживший на пользу государству Российскому, благополучно дожил до семидесяти трех лет и скончался спустя год после восшествия на престол нынешнего государя Николая Александровича.

Пять лет минуло с той поры.

Прах графа упокоился с миром вдали от суровой северной столицы, в любезном его сердцу имении под Гомелем.

И – правду сказать – с той поры затих и будто обезлюдел торжественный дом, один из самых заметных на Английской набережной. Хотя нарядный портик дворца, увенчанный фигурой Аполлона в окружении муз, неизменно заставлял людей, не чуждых эстетическому наслаждению, замедлить шаги.

Сегодня, однако, прошлое будто вернулось.

Как некогда, весь петербургский свет устремился к румянцевскому порогу.

Ловко соскакивали с запяток ливрейные лакеи, сноровисто помогали господам выйти из экипажей. Радовались зеваки, зябко мнущиеся у сияющего подъезда, – узнавали прибывших. Суетились юркие газетчики, силились как следует разглядеть всех и каждого…

Событие и впрямь происходило выдающееся.

Богатейшее собрание рукописей, книг, картин, монет, минералов и прочих ценнейших древностей – дело всей жизни графа Николая Петровича, согласно его же воле, открывалось для широкой публики.

Исполненные сознанием происходящего, именитые гости речи произносили с пафосом. Меж собой беседовали негромко, но все более о вещах возвышенных.

Торжество – по всему – близилось к завершению, когда князь Борис Александрович Куракин тронул за рукав нынешнего хозяина дома, младшего брата Николая Петровича – Михаила.

– Устал, Михайло Петрович?

– Устал, не скрою. Que veus-tu?[1 - Что ты хочешь? (фр.)] Хлопот последние дни было не перечесть. Впрочем, хлопоты приятные. Посему – не ропщу.

– Одно дело – приятные, так ведь и полезные, cher ami[2 - милый друг (фр.).] Не токмо нам, но и потомкам далеким. Им – определенно – более даже, чем нам.

– C’est bien beau ce que tu viens de dire![3 - Прекрасно сказано! (фр.).] Брат то же говорил. Одно жаль, сам не дожил до светлого дня.

– Не жалей о том, граф. Надгробный памятник Николаю Петровичу может обратиться в прах, но память – память! – его не истлеет на страницах истории российской.

– Спасибо, Борис. Однако погоди… Давеча, au bal des Сhahovsky[4 - …на балу у Шаховских (фр.).]… ты говорил мне о каком-то деле, а я вот за своими хлопотами позабыл обо всем. Прости.

– Пустое. Да и не время теперь.

– Eh bien, mon prince![5 - Ну, князь! (фр.)] Дело-то было важное, я теперь припоминаю.

– Как для кого. Я полагаю – важное, но не безотлагательное.

– И все же?

– Художник, Michel. Иван Крапивин. Крепостной князя Несвицкого, по общему мнению – большой талант, быть может – великий. Год назад был принят в Академию, и сразу же о нем заговорили как о самородке. Большие надежды подавал. Огромные.

– C’est bien, с’est bien[6 - Хорошо, хорошо… (фр.)]… и что же?

– Старик Несвицкий, как ты знаешь, умер. А сын, que je n’ai pas I’honneur de connaоtre,[7 - …которого я не имею чести знать (фр.).] он мало где принят и с’est un pauvre sire… Et joueur ce qu’on dit.[8 - …кажется, ничтожное существо… К тому же игрок, говорят (фр.).]

– Увы!

– Сher ami, nous y voillons,[9 - Дорогой друг, в этом-то все и дело (фр.).] я знаю, вышла какая-то история – ты ссудил его деньгами и тем спас.

– Mon prince, что сделано, то забыто.

– Да, да, не спорю. К тому же твое благородство известно… Да Бог бы с ним! Однако этот человек добра, похоже, не оценил. Возненавидел теперь весь белый свет, удалился в орловское имение, но – главное! – Крапивина из академии забрал и увез с собой. Ничего не стал слушать и был возмутительно груб с теми, кто ходатайствовал…

– Mon cher Boris, возможно, Юрий Несвицкий возненавидел не весь белый свет, а общество, которое отвергло его так жестоко. А вернее, так называемое bonne sociеtе.[10 - хорошее общество (фр.).]Не спорю, он заслуживал порицания, но то, как обошлись с ним, право же, было слишком. Игрок? Да, всего лишь игрок. Но не преступник же! Однако ж речь теперь не о том. Его крепостной – талантливый художник, ты говоришь?