Призраки летнего сада

Призраки летнего сада
Марина Важова

Всегда ли человек может объяснить, кто он такой? Порой генетическая память хранит имена предков, их деяния, забытые историей. Вдруг в каждом есть кто-то Другой, выскакивающий временами, как чёртик из табакерки? Как решить: кто ты и зачем пришёл в этот мир?Герой романа Леонид Батищев, Лёсик, попадает в череду загадочных событий, которые он не всегда может вспомнить. Зато видит то, что недоступно другим. Действие происходит на фоне реконструкции Летнего сада, рядом с которым поселила его Судьба.

Призраки летнего сада

Марина Важова

Возможно, и мы… возникаем только время от времени. Подчас мы просто исчезаем, растворяемся, а потом внезапной судорогой, внезапным усилием, соединяя на минуту распадающееся вместилище памяти… на день становимся собой…

    Станислав Лем, «Расследование»

Редактор Маргарита Сарнова

Фотограф Дока Наталья и Константин

Корректор Ирина Боброва

© Марина Важова, 2021

© Дока Наталья и Константин, фотографии, 2021

ISBN 978-5-0053-6916-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ 1. СУМЕРКИ НАД НЕВОЙ

Путаница

Если бы князь Меншиков из соображений экономии не саботировал устройство каналов на Васильевском острове, а его верная подруга Марта – к тому времени императрица Екатерина – не приказала засыпать уже прорытые, тогда бы план Трезини осуществился, и сейчас Лёсик, возможно, плыл бы к метро на гондоле. Хотя, учитывая угрозу наводнения, метро в этом случае вряд ли бы построили. Но ведь именно каналы должны были избавить остров от стихии воды! И подражание Венеции являлось скорее прагматичным шагом, а вовсе не завиральной идеей русского царя, как это трактовали его недруги…

Лёсик шёл проходными дворами на седьмую линию. Не любил он суету Среднего проспекта, столкновения с потоками пассажиров, заминки на светофорах. Его высокую, характерную фигуру можно было узнать издалека: голова с развевающимися волосами, острый кадык, выступающий из воротника чёрного пальто, и руки в карманах. Всегда руки в карманах, там им и место.

Вот сейчас он пройдёт последнюю арку, за ней будет тихий двор со скамейкой, можно присесть на минуту перед броском в подземелье. Обдумать положение.

Утром едва не поругался с матушкой, и всё из-за проклятой учёбы! Из гимназии, скорее всего, вежливо попросят. Ну и правильно, зачем им такой ученик?! По трём предметам на экстернате – чтобы учителям не досаждал – остальные посещает время от времени. И не важно, что с отметками порядок, он там – не ко двору, это факт.

Было ещё кое-что, о чём Лёсик старался не думать. Все стычки с преподавателями… он не помнил о них, узнавал потом из рассказов ребят, в основном, дружка Ванича. Хотя после того, как узнает, что-то вспоминалось. Но только с позиции свидетеля. Сам бы так никогда не поступил, чтобы там ни говорили одноклассники, азартно поддерживающие этого выскочку, Леона.

Лёсик уже перешёл пятую линию и, направляясь к арке проходного двора, огибал детскую площадку. И тут боковым зрением зацепил нечто странное. В глубине двора рабочие возились с кабелем, собираясь, видимо, его закладывать в штробы на стенах. Тут не было ничего особенного, скорее, его внимание привлекло какое-то резкое движение. Лёсик мог бы поклясться, что секунду назад видел человека, точнее, высокого мужчину в кожаной куртке, с дипломатом в руке. А сейчас его нет. И проскочить пространство двора за это время он не мог. За бухтой кабеля, что ли, спрятался?

Он хотел уже двинуться дальше, как вдруг заметил открытый люк. Сопоставив промельк фигуры и расстояние до люка, он понял, куда делся мужчина. Рот мгновенно наполнился рвотной горечью, как это бывало в минуты испуга. В мозгу стучало: что-то не так, что-то не так… Работяги могли и не заметить, но мужчина ведь должен был закричать. Хоть раз крикнуть, даже если потерял сознание от удара.

И тут же увидел: к открытому люку направляется женщина. Лёсик знал эту женщину, вернее, часто видел у метро. Она продавала семечки, всегда весёлая, задиристая. Рабочие по-прежнему были заняты делом: раскручивали и отмеряли кабель. Один, видимо, бригадир, держал в руках блокнот и ручку.

Лёсик крикнул… он потом не мог вспомнить, что кричал. Вроде: осторожно, люк открыт! Но никто и головы не повернул в его сторону, работяги возились с проводом, бригадир отмечал что-то в блокноте, а женщина продолжала свой гибельный путь. Вот она уже занесла над люком ногу и беззвучно скрылась. Будто снимали фильм, и ей там, на дне люка, был приготовлен пружинящий матрас. Эту спасительную мысль опровергало отсутствие съёмочной аппаратуры.

В следующую секунду Лёсик уже стоял рядом с бригадиром, зачем-то глянул в раскрытые записи и с изумлением прочёл: 9. 24 – мужчина с дипломатом, 9. 31 – продавщица семечек.

– Вы что тут делаете? Почему у вас люк открыт? Туда же люди падают!, – закричал Лёсик, но бригадир будто не слышал его, хотя смотрел внимательно.

– Всё, двое уже есть, – крикнул он, повернувшись к рабочим. Тот, кто измерял провод, недовольно откликнулся: «Нам что, тут целый день торчать?». И продолжил работу.

Отчаявшись вразумить работяг, Лёсик останавливал прохожих, но все торопились и пробегали мимо. Тогда он кинулся на шестую линию, в ближайшее отделение милиции. И там сжато, но убедительно рассказал дежурному, как люди проваливаются в открытый люк, а рабочие, прокладывающие кабель, вместо того, чтобы огородить это место, ведут учёт пострадавших, не оказывая им никакой помощи. Дежурный недоверчиво ухмылялся, но на всякий случай решил направить по указанному адресу наряд. Тут, к радости Лёсика, в отделение заглянул Михаил Егорович, участковый, живущий с ними на одной площадке.

– Стругацкими увлекаешься? – с улыбкой спросил дядя Миша, выслушав сбивчивый рассказ. Лёсик мгновенно потух лицом и, не отводя удивлённого взгляда, кивнул. А потом ещё раз кивнул, горестно вздыхая.

Такое с ним уже случалось. С раннего детства, читая запоями, Лёсик с трудом отрывался от выдуманных обстоятельств, и подчас ему требовалось время, чтобы осознать, где он и что происходит вокруг. Окружающие над ним посмеивались, но когда подошла его очередь провести обзор новостей за неделю, и он принялся рассказывать про «Летучего голландца»[1 - Летучий голландец – парусный корабль-призрак, который не может пристать к берегу и обречён вечно бороздить моря.], классная дама встревожилась. В школу была вызвана Дарина, и Лёсик признался, что про исчезнувшую с корабля команду он узнал вовсе не из вечерних новостей, а прочёл в книге. Говорил с вызовом в голосе, как будто тот факт, что события произошли три века назад, не имел особого значения…

В тот раз дальше разговоров и насмешек дело не пошло, а тут чуть не взбаламутил отделение милиции! Вечером Михаил Егорович зашёл по-соседски и на кухне за чаем расспрашивал Дарину Александровну, чем сын занимается, есть ли друзья и как со здоровьем. Лёсика не позвали, и он из своей комнаты слышал лишь интонации, по которым понял, что матушка очень встревожена.

На другой день они поехали на консультацию к Лине Белецкой. Лина была семейным доктором Дарьиной архитектурной мастерской. Пациенты держались за неё крепко. Причиной этого было горячее участие в их делах, почти дружеское участие. В любое время дня и ночи можно было набрать её телефон и получить ценный совет. При надобности Лина могла и на дом приехать на своей серебристой Хонде.

Консультация проходила в парке возле её дома. Лёсику очень понравилась Лина, чуть насмешливый взгляд её голубых холодноватых глаз, умение совсем не обидно говорить малоприятные вещи. Он старался как можно честнее отвечать на вопросы и даже рассказал про Леона, выпрыгивающего временами, как чёртик из табакерки. Правда, матушка считает, что у всех есть альтер-эго, просто нужно держать себя в руках. Но в том-то и дело, что он не замечает этого перехода и не всегда помнит, что произошло.

Лина посоветовала вести более активную жизнь: путешествовать, заниматься спортом, знакомиться с девушками, побольше ходить пешком. Из всего этого Лёсик выбрал лишь последнее, но зато возвёл в принцип – городским транспортом почти не пользовался. Матери было велено сына не дёргать, разговорами не докучать, а на выходные вывозить куда-нибудь на природу, менять обстановку. Это возрастное, пройдёт со временем, подвела итог Белецкая.

Пешие прогулки сделали своё дело. Лёсик окреп, у него появились любимые маршруты. Выходя из дома, он шёл по первой линии Васильевского, потом по набережной, мимо здания Двенадцати коллегий, с Дворцового моста поворачивал налево, проходил вдоль Эрмитажа и, огибая Летний сад, направлялся через Марсово поле в обратный путь. Но в Летний сад почему-то никогда не заходил. Смотрел сквозь прутья ограды на белеющие скульптуры, и этого было достаточно, чтобы представлять гуляющих дам в кринолинах с кавалерами в завитых париках…

История с падающими людьми теперь вспоминалась, как кошмарный сон. Проходя мимо станции метро, Лёсик с боязливым любопытством поглядывал на продавщицу семечек, будто она каким-то образом могла пострадать от игры его воображения. Но каждый раз, услышав шутливое: «Пощёлкай, пощёлкай, соловушка!», – успокаивался и на время забывал про падение в люк. И двором тем частенько проходил, щели в стенах уже были заделаны, из чего Лёсик заключил, что рабочие ему не пригрезились.

Как ни странно, советы Лины помогли. В событиях и временах он почти не путался. Только чаще задумывался, прежде чем что-то сказать, «тормозил». А потому предпочитал одиночество. Общение ограничил до минимума: раз в неделю навещал отца в его мастерской, где иногда встречал сводного брата Гриню, с которым обычно проводил лето на даче в Борках. Но после серьёзной размолвки стал его избегать, так что этот еженедельный родственный визит сошёл на нет. Была, правда, ещё двоюродная сестра Ленка, с которой они в детстве носились с общими тайнами, вымышленными странами, где Ленка превратилась в Ленон и на своё настоящее имя отзываться не хотела. Но детство прошло, и теперь они встречались очень редко.

Самым близким человеком оставался школьный друг Ванич. Вдвоём они наматывали километры, обходя питерские дворы-колодцы. Вели «дворовый реестр», который насчитывал более шестидесяти единиц и содержал описания, обмеры и фотографии. Но проходные дворы один за другим закрылись, и «научные изыскания» пришлось оставить.

Однако собранного материала вполне хватало на издание книги, и Дарина уже придумала ей название: «Дворы Петербурга. Запретная зона», в которой фразы типа «Чтобы навестить Родиона Раскольникова, надо зайти во двор Столярного переулка, подняться на четвёртый этаж…», – были оставлены намеренно, ради исторического духа. И только сам Лёсик отлично помнил, как несколько дней подряд пытался застать Родю, и лишь один раз ему это почти удалось: он успел разглядеть худого и мрачного студента, на миг приоткрывшего засаленную дверь своей каморки.

Из дневника Лёсика

24.09.199… г.

Вот что мне сегодня приснилось. Помню так ясно, что решил записать: вдруг пригодится в будущем. Потому что во сне я был намного старше, и даже об этом подумал тогда же: вот, мне уже двадцать лет.

Зима, и я в каком-то парке. Вдоль длинной аллеи будок наставлено, вроде деревенских туалетов с продушинами в виде сердечек. И все заперты – я подходил, за ручку дёргал. Вдруг смотрю: в конце аллеи люди с носилками появились. Останавливаются возле каждой будки, один ключиком дверку открывает, а другой оттуда палки какие-то вынимает и на носилки кладёт.

А мне почему-то идти туда не хочется, вроде как боюсь увидеть что-то неприятное. Тот, что дверки открывал, крикнул мне: помог бы лучше, а то нам до темноты не справиться. Что делать-то, спрашиваю, а сам подошёл и на носилки смотрю: там костей полным-полно, и все белые. Пригляделся, а это части мумий, даже ткань и волосы местами сохранились. На что вам это, спрашиваю, а они молчат, в глаза не смотрят. А тот, что звал, вдруг бросил мне в руки связку ключей и знак своим подаёт: мол, пошли отсюда. Так я с этими ключами один в парке остался. Снег идёт, быстро всё вокруг заметает, но мне нельзя уходить. Не знаю почему, но нельзя.

И вот ещё что. Во сне я не догадался, а утром вспомнил, на кого этот мужик, что ключи мне бросил, похож. На Стаса, старого матушкиного друга.

Приступ

В конце девятого класса с Лёсиком произошёл тот самый знаменательный случай, после которого начался в его жизни обратный отсчёт. Но это потом стало понятно, что отсчёт начался, а тогда казалось, что случился временный сбой, единичный и потому не очень существенный. Хотя дальнейшие события должны были насторожить, только они поначалу не связывались в единую картину.

Была суббота, и Дарина затеяла уборку, стирку, готовку на неделю вперёд, чтобы, не отрываясь на приземляющий быт, править своим архитектурным царством. И вдруг – звонок домофона. Без предварительных договорённостей к ней никто не приходит, Лёнчик с пятницы у отца, да у него свой ключ. Значит, какая-нибудь служба: почта или сантехники. Пустила без вопросов – пусть идут. Через некоторое время – звонок в дверь. Посмотрела в глазок – темно, лампочка на лестнице перегорела, но видна высокая фигура, вроде бы мужская. Только хотела спросить: «Кто там?», – как за дверью протяжно завыло каким-то потусторонним голосом: «Мма-а-м…». Сердце так и ухнуло вниз, в висках застучало. И опять: «Ма-а-ама, это я-а-а…». Вгляделась получше: рост, волосы длинные… «Лёнча, это ты?», – а сама уже открывает и вся трясётся.

Сын стоит на пороге, прислонившись к косяку. Смотрит и улыбается, а взгляд проходит насквозь, и губы чёрные-чёрные. Пальто грязное, брюки, ботинки тоже в грязи, как будто валялся в канаве. Руки как в саже, и ногти обломаны. Потянула за рукав в прихожую – он так на пол и повалился. Силится встать, на локте приподнимется и опять соскальзывает.

Надо «скорую» вызвать. Только подумала, тут же сын ей враспев: «Не на-а-а-до ско-о-орой…». Вмиг мелькнуло: наркотики. Тогда «скорой» действительно не надо, а нужна Лина. Её номер и набрала дрожащей рукой. Пока Лина добиралась, удалось перетащить сына в спальню. Он едва передвигал ноги, всё время падал, увлекая мать за собой. Пропитанное грязью и водой пальто сняли в прихожей, а ботинки в спальне. Лина потом ругалась, что вообще трогала, надо было оставить лежащим, как есть. Но тогда Дарине казалось, что достаточно ликвидировать видимые неполадки – и всё само собой начнёт выправляться.