– Еще позавчера. А ты только заметил? – вжимает голову в плечи, ожидая еще одного раската в свой адрес.
– Ой-йой! Понаехали тут! Порядки она тут свои устанавливает…
Стук. Бряк. Хлопок двери. Мы синхронно поворачиваем головы в сторону недвусмысленных звуков.
– Проверять пошел, – облегчённо выдыхает девушка.
– А ты, правда, собаке его миску отдала? – свой взгляд снова перевожу на Алину.
– Нет. Я ее просто спрятала, – полуулыбка мелькает на ее лице. – Она такая страшная была. Старая. Погнутая. Как старуха Изергиль.
– Странное сравнение.
– Обычное, – подсовывается ближе, набирает ложкой суп и…
– Не надо, – успеваю перехватить ее руку в этот момент и медленно скольжу пальцами вверх поглаживая нежную кожу.
От чего Алина вздрагивает словно от удара током. Мне не совсем понятна ее реакция. Это должно было быть приятно.
– Я сам, – опускаюсь вниз и забираю столовый прибор из ее рук. – Не хочу казаться беспомощным перед тобой.
Несколько секунд она наблюдает за моей ладонью. Затем замирает. Я, черт знает почему, но сейчас боюсь дышать.
– Я не считаю тебя беспомощным. Ты только больше не бери меня так за руку. Хорошо? – в глаза мне не смотрит.
– Понял, – хотя, если честно, то я ничего не понял. Что я такого плохого сделал?
– Алинка! А ну иди сюда! – дед кричит с порога так, что она практически подпрыгивает на стуле.
– Чего? – повышает голос в ответ.
– Я тебе в детстве язык перцем мазал, за вранье? Мазал. У меня и сейчас рука не вздрогнет. Ты зачем мне соврала? Я тебе что, шестнадцатка, так бегать?
Алина сникает еще больше: «Дед, совесть имей. Что я такого сделала? Просто хочу, чтобы ты ел с красивой посуды. Зачем ее хранить? Жить надо каждый день, а не отживать. Я тоже скучаю по бабушке, но…»
– Много ты понимаешь! Поживешь с моё, тогда поговорим, – слышу, как он снимает сапоги и бросает их в сторону.
– Миска в тумбочке, внизу, – она шмыгает носом, а ее глаза начинают блестеть от появившейся в них влаги. – Ешь ты из чего хочешь. Хоть, вон из кастрюли половником хлебай.
– Алин, ну ты чего? – снова беру ее за руку. – Не плач.
– Я не плачу, – дрожит ее подбородок.
– Я же вижу. Вон, твои слезы в суп мой катятся. Я не хочу есть пересоленный, – в ответ девушка смотрит на меня непонимающе. – Глупая шутка, согласен. Поставь куда-нибудь эту тарелку и иди сюда, кудрявая, – она отставляет ее в сторону. Я тяну Алину на себя и осторожно обнимаю.
Господи, какой же это кайф! Как вкусно она пахнет. Кажется, персиком. Прикрыв глаза, нюхаю ее волосы. Хочу впитать в себя весь ее аромат. Главное, чтобы Алина сейчас ничего не заметила и не подумала, что я какой-то ненормальный.
– Ты же взрослая, и должна понимать, что у Степаныча возраст. Нервы. Все дела, – хрипло шепчу где-то в районе виска и провожу рукой по темным волнистым локонам. Параллельно давлю в себе желание запустить свои пальцы в ее волосы, и собрать их на затылке. Чтобы они не мешали брать в плен ее ротик.
– У меня тоже может быть нервы, – она расслабляется и кладет голову мне на грудь.
Боже, дай мне сил!
– Конечно… – своими губами легко касаюсь кромки ее ушка и понимаю, что сейчас просто спущу, как подросток на карты с голыми бабами.
4.
Алина
– Не обнимай меня так больше, ладно? – сбрасываю его руки со своих плеч и вытираю слезы.
– Ладно. Больше не буду, – парень резко выдыхает. Между нами появляется ощутимое напряжение. Ну, давай. Скажи мне еще что-нибудь. Я пододвигаю стол ближе к кровати, на которой лежит Костя и ставлю на него тарелку. Все. Пусть ест сам. Не инвалид. Ложка из рук не выпадает. Ко рту донести может. Мимо не промахнется.
Вы спросите меня почему? Почему я так реагирую на его проявление внимания. Да все на самом деле очень просто. Это нечестно. Просто нечестно. И в первую очередь по отношению к себе самой. Если бы я не сидела тут как взаперти, и чаще выезжала в город. Общалась с другими людьми. Парнями. Мужчинами. Возможно, не было бы всего этого. И я бы не думала все время о Косте. Не зацикливалась только на его персоне и на его проблемах. Не жалела бы его. Не думала до утра о том, что через стенку лежит безумно красивый парень. И не сходила бы с ума от своих ночных фантазий, в которых он главный герой. Ведь я его даже толком не знаю. А он, как назло, берет и обнимает меня. Превращая мои ночные фантазии в реальность. Я не знаю о чем он думает. Не знаю, что у него в голове. Я ему нравлюсь? Или нет? А если это вообще все по-дружески? Или того хуже и у него кто-то есть. Нет. Я не готова к новым моральным страданиям. Хватит с меня одного разбитого сердца.
Время бежит неумолимо быстро. С каждым днем Котову становится все легче. Дед разрешил ему ненадолго вставать и даже выходить на улицу. Все эти дни мы практически не разговаривали. Нет. Не игнорировали. Именно не разговаривали. Мне так было легче. Потому что разговоры сближают людей. А я ни с кем сближаться не хочу. Дед, конечно же, понимал, что, между нами, что-то происходит. Но в душу с расспросами не лез.
– Алинка, подойди сюда, – зовет меня дед Иван в тот момент, когда я набираю воду.
– Сейчас, – отставляю ведро с ледяной водой в сторону и закрываю крышку колодца. От мороза сводит пальцы. Натягиваю шапку на уши и иду прямиком к сараю, в котором копошиться дед.
– Я это… с Васильевичем на охоту собираюсь, – говорит дед, когда я захожу внутрь. Вижу, что он достает какие-то коробки с полки. – На зайца хотим сходить, – сдувает с них пыль и достает оттуда разные железяки. – Меня дня два не будет. Ты за квартирантом нашим пока пригляди.
– Присмотрю, – прохожу между стеллажей, провожу пальцами по запыленной поверхности, а затем стряхиваю с них пыль. – А почему именно сейчас?
– Мы давно с ним договаривались, – прокашливается. – Не ломать же из-за вас планы. Вы что, дети малые? Толку себе сами не дадите?
– Дадим, – раздается за спиной мужской голос, и я вздрагиваю от неожиданности.
– О! Ты как раз вовремя, квартирант. Хочу тебя предупредить, друг мой сердечный. Если твой пистолет, – дед опускает глаза и смотрит на Котова, точнее, в район его поясницы, – хотя бы посмотрит в ее сторону, то я отстрелю тебе все твое богатство. Усёк?
– Усёк, – Котов смотрит туда же, куда и дед. Сглатывает. Наверное, то, что он только что себе представил, оказалось малоперспективным. – Не волнуйся Иван Степанович, – он медленно переводит свой взгляд на деда, – все нормально будет.
– Надеюсь, – недовольно кряхтит старик и возвращается к своим коробкам.
– Алин, на два слова, – тихо говорит и входит из сарая. Я следую за ним.
– Что? – спрашиваю, когда парень резко останавливается, а я практически впечатываюсь ему в спину.
Мы сейчас на опасно близком расстоянии. Мне кажется, что я чувствую его дыхание на своей коже. И от этого целое стадо мурашек разбегается по коже. От него идет тепло.
– Не хочешь, немного со мной пройтись? – спрашивает и смотрит с какой-то надеждой в глазах.
Чувствую, что не смогу отказать. Но и соглашаться боюсь.
– Тебе еще нельзя много ходить, – делаю шаг назад и сразу же становиться холоднее.
– А мы немного, – улыбается Костя и на его лице появляются две умопомрачительные ямки. – Вон к тому лесу, – показывает рукой на посадку из заснеженных елок. – Туда и назад.