Последний дон

Между ними никогда не возникало разговоров о «любви до гроба» или о «серьезных отношениях». Клавдии это было не нужно, а для Вейла подобные термины существовали лишь в области писательского труда. Они оба понимали, что он на тридцать лет старше ее, не говоря уж о том, что он не мог ей дать ничего, кроме своей славы. У них не было ничего общего, кроме литературы, а это, по мнению обоих, был самый ненадежный фундамент для строительства семьи.

Однако ей нравилось спорить с ним по поводу фильмов. Вейл настаивал на том, что кинематограф, эти движущиеся картинки, не является искусством, а представляет собой возврат к наскальным росписям, найденным в древних пещерах. В фильмах, по его мнению, не существует нормального языка, а поскольку язык является необходимым условием для развития человеческой расы, стало быть, кино олицетворяет собой регресс и малозначащее явление.

– По-твоему, выходит, что живопись тоже не искусство, и Бах, и Бетховен – тоже, и Микеланджело. Что за чушь!

И только спустя некоторое время до нее доходило, что он просто смеется над ней. Ему действительно нравилось подзуживать ее, но делал он это исключительно после того, как они позанимались любовью.

К тому времени, когда их обоих отстранили от работы над сценарием, они успели стать близкими друзьями, и накануне своего возвращения в Нью-Йорк Вейл подарил Клавдии маленькое несимметричное колечко с четырьмя драгоценными камушками разного цвета. Оно не выглядело дорогим, но являлось антикварной вещицей, и Вейлу пришлось потратить немало времени, чтобы отыскать его. С тех пор Клавдия носила колечко постоянно. Оно в ее представлении стало чем-то вроде счастливого талисмана.

Но после отъезда Вейла интимным отношениям между ними пришел конец. Когда – и если – он снова вернется в Лос-Анджелес, у Клавдии будет уже в разгаре новый роман. Вейл и сам понимал, что секс между ними являлся скорее проявлением дружбы, нежели страсти.

Ее прощальный подарок Вейлу был довольно своеобразен: Клавдия подробно рассказала ему, что и как делается в Голливуде. Поведала Вейлу о том, что написанный ими сценарий уже переписывается великим Бенни Слаем, легендарным мастером по этой части, который за переписывание чужих сценариев как-то раз даже выдвигался на получение «Оскара» и был знаменит тем, что из невинных и трогательных жизненных историй умеет делать ударные бестселлеры стоимостью в сто миллионов долларов. Можно не сомневаться, что он и из этой книги состряпает фильм, который покажется самому Вейлу отвратительным, а киностудии принесет кучу денег.

– Ну и пусть, – пожал плечами Вейл. – Зато я буду богат. У меня – десять процентов от чистой прибыли.

Клавдия посмотрела на него с нескрываемым сожалением.

– От чистой прибыли? Неужели ты всерьез в это веришь? Ты не получишь ни гроша, сколько бы денег ни принесла эта картина. В «ЛоддСтоуне» сидят гении по умению прятать деньги. У меня были права на прибыль от проката пяти картин, давших колоссальные сборы, но я не увидела из них ни единого цента. И ты тоже не увидишь.

Вейл снова пожал плечами. Казалось, что эта проблема его ничуть не занимает, отчего его поведение на протяжении следующих лет выглядело еще более необъяснимым.

Очередное любовное приключение заставило Клавдию вспомнить слова Эрнеста о том, что жизнь похожа на ящик гранат. Впервые в жизни, несмотря на весь свой ум, она связалась с человеком, который не подходил ей ни по каким статьям. Это был молодой и «гениальный» кинорежиссер. После него Клавдия по уши влюбилась в другого мужчину, перед чарами которого не устояла бы ни одна женщина на земле, но такого же не подходящего для нее.

Режиссер, молодой человек, всего лишь несколькими годами старше Клавдии, успел снять три удачных фильма, не только заслуживших восторженные похвалы критиков, но и принесших высокие сборы. После этого новоиспеченный гений стал нарасхват. Компания «ЛоддСтоун» заключила с ним контракт на производство трех картин и дала ему в помощь Клавдию, которая должна была переработать сценарий для одной из них.

Одним из элементов гениальности молодого таланта являлась его способность четко представлять, что ему нужно. Он с самого начала в отношениях с Клавдией взял покровительственный тон. Она сценарист и к тому же женщина, а значит, по всем статьям, в соответствии с принятой в Голливуде иерархией, стоит гораздо ниже его. Они начали ссориться с первых же встреч.

Он велел ей написать сцену, которая, по ее мнению, никак не ложилась в канву всей сюжетной линии. Клавдия сразу сообразила, что эта сцена нужна ему лишь для того, чтобы лишний раз блеснуть своим режиссерским мастерством, и сказала:

– Я не могу написать ее. Она не имеет ничего общего с нашим сюжетом. В ней – только действие и работа для камеры.

– Из этого и состоит кино, – бросил он. – Делай как велено.

– Не буду, – заупрямилась Клавдия. – Не хочу попусту тратить свое и твое время. Если надо, бери свои чертовы камеры и снимай как хочешь.

Режиссер не стал тратить время даже на то, чтобы толком разозлиться.

– Ты уволена. Прочь из кадра! – И хлопнул в ладоши, как на съемках.

Однако Скиппи Дир и Бобби Бентс заставили их помириться, а это, в свою очередь, стало возможным лишь потому, что режиссер был заинтригован упрямством Клавдии. Картина добилась успеха, и Клавдия была вынуждена признать, что этим фильм был обязан скорее таланту режиссера, нежели ее дарованию сценариста. Неудивительно, что она не смогла увидеть будущий фильм глазами режиссера.

Они очутились в постели по чистой случайности, но тут Клавдию поджидало разочарование. Режиссер оказался не на высоте. Наотрез отказался раздеться и занимался любовью, не снимая рубашки. И все же Клавдия продолжала упорно цепляться за свою мечту, представляя, как вдвоем они создают великие кинематографические полотна. Самый великий дуэт сценариста и режиссера всех времен и народов. Она была готова занимать подчиненное положение и добровольно принести свой талант на алтарь его гения. Объединив свои усилия, они смогут создать невиданные раньше картины и превратятся в живую легенду.

Их связь продолжалась в течение месяца, пока Клавдия не закончила работу над сценарием «Мессалины» и не показала его любовнику. Он прочитал его и отшвырнул в сторону.

– Ты умненькая девочка, но я не стал бы выбрасывать год своей жизни на постановку такого фильма.

– Это всего лишь черновые наброски, – сказала Клавдия.

– Господи, до чего же я ненавижу людей, которые пользуются личными отношениями для того, чтобы любой ценой пролезть в кино! – патетически воскликнул режиссер.

В ту же секунду любовь Клавдии испарилась, словно капля воды на раскаленной плите.

– Мне вовсе не нужно было трахаться с тобой, чтобы работать в кино! – взорвалась она.

– Конечно, не нужно. У тебя есть талант, твоя попка пользуется самой грандиозной репутацией во всем кинобизнесе.

Клавдия просто ужаснулась. Сама она никогда не сплетничала по поводу своих партнеров по сексу. Ей очень не понравился его тон, намекавший, что женщине стыдно заниматься тем же, чем занимаются мужчины.

– У тебя тоже есть талант, но мужчина, который трахается, не снимая рубашки, имеет не в пример худшую репутацию. По крайней мере, меня никогда не укладывали в койку за обещание кинопроб.

Это стало концом их романа, и Клавдия начала подумывать о Дите Томми в качестве постановщика для своей «Мессалины». Она решила, что только женщина сумеет по достоинству оценить написанный ею сценарий.

Ну и черт с ним, подумала она о бывшем любовнике. В конце концов, этот ублюдок никогда до конца не раздевался, да и разговаривать после секса не любил. Может, в кино он и гений, но говорить не умеет. Для гения он слишком неинтересная личность, если не считать тех моментов, когда он рассуждал о кино.

Теперь Клавдия подъезжала к широкому плавному изгибу Тихоокеанского шоссе, после которого океан превращается в огромное зеркало, отражающее высокие скалы, взметнувшиеся в небо с правой стороны дороги. Это было ее любимое место, и от его неописуемой красоты Клавдию всегда бросало в дрожь. До Малибу, где жила Афина, оставалось всего десять минут езды.

Клавдия думала о том, какие слова помогут ей убедить Афину вернуться и спасти наполовину снятый фильм. Ей вспомнилось, что в разное время у них был один и тот же любовник, и она испытывала неподдельную гордость от того, что человек, некогда любивший Афину, теперь полюбил ее.

Солнце достигло зенита, превратив прозрачные океанские волны в гигантский бриллиант. Внезапно Клавдии пришлось резко нажать на тормоз. Ей показалось, что один из дельтапланов опускается прямо перед ее машиной. Она отчетливо увидела пилота – молоденькую девушку, одна грудка которой выскочила из-под блузки и болталась туда-сюда. Девушка приветливо помахала ей рукой и спланировала на пляж. Почему им позволяют подобное? Куда смотрит полиция? Клавдия с негодованием покачала головой и снова нажала на газ. Машин на дороге становилось все меньше. Вскоре шоссе сделало поворот, и океан скрылся из глаз. Он появится снова примерно через полмили. Как преданный любовник, с улыбкой подумала Клавдия. Преданные любовники, однажды исчезнув из ее жизни, со временем неизменно появлялись в ней снова.

Первая настоящая и глубокая любовь Клавдии стала для нее болезненным, но весьма поучительным уроком. В этом не было ее вины, поскольку мужчиной оказался Стив Столлингс, Суперзвезда и идол всех женщин планеты, наделенный красивой мужественной внешностью, природным обаянием и завидной жизнерадостностью, которую он поддерживал в себе с помощью интенсивного потребления кокаина. И безусловно, у него был большой актерский талант. Стив настоящий донжуан. Он считал своим долгом переспать со всеми женщинами, попадавшимися ему на глаза: на съемках в Африке, в маленьком городишке американского Запада, в Бомбее, Сингапуре, Токио, Лондоне, Риме, Париже… Он делал это так, как джентльмен подает милостыню бедняку, как христианин помогает обездоленному. При этом не могло быть и речи о каких-либо «отношениях». Все было так, как в тех случаях, когда нищего приглашают на благотворительный обед к богатею. И все же Клавдией он увлекся до такой степени, что их роман продолжался целых двадцать семь дней.