Один из застывших солдат тут же отмер, тоже поклонился и с приветливым:
– Прошу вас, госпожа, – открыл дверь, пропуская её внутрь.
С некоторым внутренним недоумением – что, всё так просто? – она вошла.
Дальше последовал частично знакомый путь – однажды она пробиралась здесь с владыкой на крышу, поэтому кое-что помнила, – но с него они быстро сошли, и вскоре Ланс оставил её на каком-то диванчике, а сам прошёл дальше, чтобы через минуту вернуться и вновь распахнуть перед нею двери.
Замирая от некоторого внутреннего трепета, Эсна вошла.
Покои, которые перед нею открылись, были рабочим кабинетом Грэхарда. Светлые – благодаря большим окнам и белёсым деревянным панелям, которые его обивали. Просторные – здесь явно можно было не только сидеть за столом, но и расхаживать, размышляя. Все устланные мягкими коврами – Грэхард предпочитал при первой возможности скидывать обувь.
Надо признать, что босой, поджавший под себя ногу и улыбающийся владыка выглядел совсем даже не грозным и не страшным – что, впрочем, не слишком-то ободряло Эсну, которая успела насмерть перепугаться собственной дерзостью, и теперь едва держалась на дрожащих ногах.
– Солнечная! Вот так сюрприз! – меж тем, совершенно неприкрыто обрадовался Грэхард и дружелюбно указал ей на ближайший к нему стул.
У неё хватило сил добраться туда и сесть. Это было своевременно, потому что ноги, однозначно, подгибались.
– Что-то случилось? – нахмурился владыка, приняв её молчаливость и подавленность за дурной знак.
– Нет, всё хорошо, – покладисто отозвалась Эсна, мирно складывая руки на коленях и успешно изображая, что пришла сюда просто потому, что ей положено в этот час сидеть конкретно на этом месте исключительно с таким самым видом.
Пронзив её острым взглядом, Грэхард не стал вдаваться в подробности, пожал плечами и вернул своё внимание бумаге, с которой работал, согласившись, тем самым, играть в игру «не обращай внимания, я просто новая деталь интерьера».
На то, чтобы изображать деталь интерьера ей наскучило, ушло четверть часа. Затем без вступлений и переходов она неожиданно заговорила:
– Я думала, мне сюда нельзя.
Он нахмурился, закончил выводить на бумаге ту фразу, на которой она его прервала, затем повернулся, внимательно посмотрел на неё и отметил очевидное:
– Можно, но только я почти наверняка буду чем-то занят.
Эсна не стала расшифровывать, что именно из этого исходного постулата сделала вывод, что ей нельзя его тревожить и отвлекать от дел, и сразу перешла к вопросу, ради которого, собственно, и явилась:
– Я подумала, что, возможно, вы могли бы… ужинать у нас, нет? – сбилась всё же к концу она, сконфузившись.
Он медленно моргнул, обдумывая это предложение, потом уточнил:
– Зачем?
Она закраснелась, разглядывая свои руки, и промолчала.
Он выразительно вздохнул.
Она поддержала тему мучительным вздохом.
Затем всё же изволила расшифровать свою мысль:
– Мы могли бы разговаривать за ужином.
Действительно, разговаривать после ужина у них не очень-то получалось – всё время уходило на постельные утехи – а в другое время, как уже отмечалось, Грэхард бывал изрядно занят.
Надо признать, что до этого момента ему в целом не приходила в голову мысль, что с женой можно и нужно разговаривать. Да и о чём вообще можно разговаривать с женщинами, он, толком-то, и не знал.
– Я попробую, – осторожно пообещал он, оставляя себе лазейку дать задний ход, поскольку ужины и разговоры с женской частью семьи казались ему чем-то весьма сомнительным и утомительным.
Эсна несмело улыбнулась, бросая на него из-под ресниц благодарный взгляд.
Взгляд этот незамедлительно выжег в нём искру.
– Иди-ка сюда, – потребовал он, распахивая руку ей навстречу.
Она послушно встала и подошла; он устроил её у себя на руках, с самым довольным видом вдохнул запах её волос и вернулся к своей бумаге.
Эсна почувствовала себя совершенно счастливой. Грэхард был тёплым, его сердце билось непривычно спокойно и размеренно, а грудь вздымалась равномерно, в такт неспешному дыханию. Скрипело перо, из окон задувал освежающий ветерок, доносилось чириканье голодных птенцов – кажется, где-то неподалёку птицы устроили свои гнёзда. Наверно, никогда в жизни Эсне не было так уютно, как сейчас.
Признаться, самому Грэхарду было не так удобно и уютно, потому что приходилось прикладывать силы на то, чтобы с рабочих дел не переключиться на поцелуи и ласки: нежное доверчивое женское тело так и манило воображение. Однако владыка всегда уделял большое внимание дисциплине своего ума, так что вполне справлялся с этой нелёгкой задачей.
…на ужин он, и в самом деле, явился в Нижний, чем произвёл суету и перестановки. Центр стола, естественно, выделили ему, Эсну оставили на её месте – по правую руку от него, – а вот весь «левый фланг» сдвинулся на один стул в сторону.
Дамы были очень оживлённы: их быт редко радовал столь яркими событиями. Сам Грэхард чувствовал себя несколько смущённым, что умело скрывал привычной каменной физиономией и слегка хмурыми бровями.
Больше всех довольна оказалась княгиня, что и выразила своей любезной фразой:
– Отрадно видеть тебя с нами, о грозный владыка.
В присутствии третьих лиц она всегда титуловала его исключительно официально.
Грэхард поубавил хмурости у бровей и прибавил немного улыбки, отвечая:
– Солнечная госпожа заметила, что моё присутствие здесь будет желанно.
В разговор вступила сумеречная принцесса:
– Это так, брат, – тихо сказала она.
Эсну всегда удивляло, как при её довольно могучем виде она умудряется говорить тонким нежным голоском, который столь ей не шёл.
– А я считаю, – наставительно подняла палец боевая бабушка, – Арди мог бы приходить к нам и чаще!
Брови Эсны удивлённо поползли наверх от этого столь неподходящего грозному владыке «Арди», но сам он остался вполне невозмутимым – как будто такое было в порядке вещей, – и спокойно ответил:
– Полагаю, звёздная, теперь у меня есть повод к вам захаживать, – и, повернувшись к Эсне, заговорщицки ей улыбнулся ей краешком рта.
Тем временем, застольную беседу умело взяла в свои руки небесная княгиня. С присущим ей тактом она задала тему, вполне уместную и интересную для собравшегося круга:
– Грозный владыка, мы слышали, что ваши каравеллы успешно прошли первые испытания?
Всякая хмурость исчезла с лица Грэхарда; каравеллы были новым типом судов, которому ньонские знатоки прочили великое будущее.