Нестрашный мир

* * *

Дорогой Лёва!

Я тут написала статью о том, как я начинала работать с аутистами. Получилось немного длинно, но зато честно. Скоро три года исполнится, как я пришла в Фонд.

О том, чего я не знаю

1. Прийти

Из ЖЖ:

«Денег не платят, но это очень интересно и полезно – главное, что любой новый человек, ищущий лазейку в их мир, кажется, важен для этих детей… В общем, это возможность научиться новому, и вдобавок кому-то помочь, ну хоть чуть-чуть». К.

В начале марта 2004 года мне позвонил знакомый и говорит:

– Не хочешь посмотреть на детей-аутистов?

– А зачем? – спрашиваю.

– Ну, как… Узнаешь, кто такие аутисты и как выглядят те, кто с ними работает, – и рассказал мне про объявление:

Требуются:

психолог, врач, логопед, педагог, работники творческих специальностей (возможно студенты) для работы с аутичными детьми.

Условия:

Волонтерская работа сроком до двух месяцев. В дальнейшем возможно трудоустройство. Летом выезд в интегративный лагерь на берегу Онежского озера.

Контактное лицо: Ирина Борисовна

Я тогда училась на втором курсе дефектологического факультета. Работать с детьми мне почти не приходилось, и я испытывала потребность в любой практике. Гадала, смогу ли я работать по специальности? Может быть, я ошиблась в выборе? Нужно поскорее это выяснить, пока ещё не поздно сбежать.

И вот тут такая возможность. Надо воспользоваться. В конце концов, почему не аутисты?

Я позвонила Ирине Борисовне.

– Здравствуйте. Я учусь на втором курсе факультета коррекционной педагогики. Видела ваше объявление. Можно мне прийти?

– Приходите.

Я пришла.

2. Начать

Нельзя сказать, что я тогда совсем ничего не знала об аутизме. Время от времени о нём упоминали в лекциях. В детстве я любила читать американские «книжки для родителей» – по семейной психологии, где автор нет-нет да затрагивал тему аутизма. Но всё это было случайно и вскользь. Иными словами, я слышала звон, но не знала, где он. Представляла, что аутисты сидят в углу спиной ко всем и каменно молчат. И больше ничего.

«Ну ладно, – думала я, – на месте всё объяснят».

Но вместо того, чтобы объяснять, меня отправили смотреть занятие.

Это занятие было как сон.

Я вошла в игровой зал следом за психологом и села на стул в углу. Оттуда было хорошо видно и слышно всё, что происходило в комнате.

Первое, что меня поразило, – тишина. В комнате нас было пятеро: трое детей лет пяти-семи, психолог и я. И при этом было очень тихо. Дети двигались по залу и что-то делали, но я не понимала, что. На мой тогдашний взгляд, в их действиях не было никакого смысла: они бесцельно бродили по комнате, брали какие-то игрушки, крутили в руках, бросали. Садились на качели и неподвижно сидели, не пробуя качаться. Подходили ко мне, но, казалось, не замечали. Время от времени они произносили какие-то слова (или слоги? или звуки?), которых я тоже не понимала.

«Как на космическом корабле», – подумала я.

Действия психолога были ещё загадочнее.

Что конкретно входит в его обязанности?

Почему психолог подолгу наблюдает за тем, как ребёнок вращает перед глазами красную телефонную трубку, и не вмешивается?

А сейчас почему вмешался?

По какому плану или программе он работает? Какова цель занятия? Задачи?

Нам в нашем педагогическом без конца внушают, что у всего есть чёткая цель, задачи и план.

Здесь я этого не вижу.

Единственное, что я поняла: и психолог, и дети находятся в неизвестном мне мире. Этот мир существует по своим правилам; в нём иные закономерности, другая логика. Я вижу только внешнюю сторону процесса. Суть от меня спрятана, поэтому я ничего не понимаю. Всё происходящее в комнате кажется мне диким – как пришельцу с другой планеты.

Как только я почувствовала себя пришельцем, сразу стало неуютно. Что я здесь делаю?

И чтобы хоть как-то оправдать своё пребывание в комнате, я подошла к качелям, на которых сидел ребёнок, и стала их качать.

3. Делать

Диалог с психологом:

– Мне казалось, что наша задача – заставить их сделать что-то конкретное. Например, сложить башню из кубиков.

– Конечно, нам так легче.

– Твоя ошибка в том, что это не ребёнок делает, а ты. Ты делаешь через него…

Когда я начала качать ребёнка на качелях, я сразу почувствовала себя увереннее.

Моё место в процессе определено. Я делаю. Я ведь пришла сюда для того, чтобы что-то делать, разве нет?

Это меня воодушевило, и на следующих занятиях я только и делала, что делала.

Я считала, что если я покатала ребёнка на качелях, дала ему в руки куклу или его руками сложила пирамидку, я оправдала своё присутствие в игровом зале. А если я просто стояла в стороне и наблюдала, время потрачено зря. Всё это усугублялось страхом сделать что-то неправильно. Но когда я ничего не делала, страх усиливался в несколько раз.

Конечно, делать было проще, чем чувствовать. Я не пыталась понять ребёнка, а заставляла его. Как для аутиста первой группы человек может служить каруселью и подставкой для лазанья, так для меня аутичный ребёнок был инструментом действия.