Купель Офелии

В дороге раздражение усилилось. Машину сумасшедшая готка вела так, словно стремилась как можно быстрее попасть в царство той самой Персефоны, изображенной на ее коробке с колесами. Может, она туда активно стремилась, но у Ваньки были другие планы. Представить страшно, как она каталась на скоростной тачке. Неудивительно, что «БМВ» разгрохала. Дура! Идиотка несчастная! Зараза придурочная!

Благо ехать предстояло недолго, по ночной Москве от Воробьевых гор до Филей он обычно добирался на «извозчике» минут за пятнадцать. Сумасшедшая Кристина ухитрилась домчать их до места за семь.

Она припарковалась у подъезда и выбралась из тачки вместе с одуревшими молодыми людьми. Лукин пучил в ужасе глаза, Пашка часто моргал и странно пританцовывал, а Ванька забыл, что собирался послать Сеню с Павлушей домой.

Кристина величественно окинула взором притихших друзей и широко улыбнулась. Терехин вспотел и отпрянул от нее, как от чумы. Как же он сразу не заметил, что у девки во рту клыки?

– Круто! – отмер Семен, невежливо тыча пальцем девушке в рот.

– Спасибо, – обрадовалась готка. – Если хочешь, могу координаты отличного протезиста дать. Только, правда, он берет дорого. Ой, слушайте, ребята, можно, я к вам загляну? Мне в туалет надо. Зря я все-таки сливы жрала… – Кристина умоляюще посмотрела на Ваньку и затанцевала на месте.

Удивительная девушка, откровенна до неприличия.

– Беременным терпеть вредно, – напомнила она на всякий случай, уловив в глазах Терехина сомнение.

– Ладно, пойдем, – обреченно кивнул Ванька. – Умоешься заодно.

Кристина выудила из багажника винтажный кожаный саквояж и направилась к подъезду.

Жить, что ли, у меня собралась? – рассеянно подумал Ванька. И поплелся вслед за некультурной девицей.

Настроение окончательно испортилось.

Глава 6

ОТДЕЛЬНАЯ ЖИЛПЛОЩАДЬ

В отличие от своих друзей, не имевших собственного угла, Николай Васильевич был счастливчиком – он владел отдельной московской жилплощадью. Поэтому все попойки, тусовки и гулянки происходили у него.

Однокомнатная квартира досталась Терехину в наследство от троюродной бабки Софьи Никитичны Бурмистровой. Случилось сие радостное и одновременно скорбное событие год назад, но до сих пор Николай Васильевич не мог поверить своему счастью, которое нежданно-негаданно свалилось на его голову.

Нрав старушка имела прескверный и на склоне лет ухитрилась переругаться в пух и прах со всеми своими близкими – с дочерью, братом, зятем и двумя племянниками, а потому прозябала в гордом одиночестве, отягощенном манией преследования. Софья Никитична полагала, что родственники хотят бедняжку прибить, дабы завладеть ее жилплощадью. И в отместку негодяям решила отписать квартиру не им, а единственному человеку, которому доверяла, – доброму и порядочному мэру Лужкову лично, в благодарность за надбавку к пенсии и заботу о столичных дорогах. Настроена старушенция была весьма решительно, но, так как опасалась выходить на улицу и никого не впускала в квартиру, за исключением соседки, снабжавшей ее продуктами, и почтальонши с пенсией, завещание на дядюшку-мэра она так и не оформила.

Знакомство Терехина с Софьей Никитичной случилось четыре года назад. Ванька только прибыл в Москву и явился к родственнице выразить ей свое почтение. Старуха его даже на порог не пустила и, не смущаясь, обозвала несчастного парня голожопым оборванцем. В общем, при жизни Бурмистрова не отличалась мягкосердечием и распивать с ней чаи у Терехина желания после не возникало.

В тот судьбоносный вечер, год с небольшим назад, Николай Васильевич появился у дома на Филях случайно, но очень вовремя. Что подвигло его на столь сомнительное мероприятие, Терехин помнил смутно. С трех часов пополудни он пил с друзьями в кафе с загадочным названием «Бегония». Кафе располагалось неподалеку от дома Софьи Никитичны, что очень сильно действовало Терехину на нервы. После пятой пол-литровой кружки пива нервы у Николая Васильевича окончательно расстроились, и его понесло на подвиги. В груди Ваньки клокотало колкое чувство прошлой обиды, вот он и спер в кафе кактус с подоконника, а затем и явился к дальней родственнице, дабы торжественно его вручить.

Дверь никто не открыл. Терехин потоптался на лестничной клетке, в отместку напрудонил на бабкин половичок и с чувством выполненного долга собирался отчалить. В этот момент из квартиры послышались старческое кряхтение и стоны. Николай Васильевич слегка протрезвел, вызвал «Скорую» и спасателей.

Вскрыли дверь, бабку в тяжелом состоянии транспортировали в больницу с диагнозом перелом бедра, двух ребер и ключицы – несчастная поправляла карниз и грохнулась со стремянки. Умирать Софья Никитична, однако, не планировала, мириться с родственниками тоже. Испытав к Ваньке внезапное благоговение, как к спасителю и мессии, она предложила сделку: Терехин станет ее сиделкой, а в благодарность она отпишет ему квартиру. Ванька пригорюнился. Предложение казалось заманчивым – слоняться по чужим углам и общагам надоело до зубовного скрежета, но ухаживать за лежачей больной, к тому же за столь вредной старухой, дело хлопотное и опасное. Опасное, потому как Ваньке отчаянно не хотелось брать на душу грех. Он успел тесно пообщаться с бабкой от силы неделю, а внутри все звенело от раздражения. Терехин опасался сорваться и бабку прибить. В мозгу Николая Васильевича то и дело воскресали трагедии Шекспира. Софья Никитична живописно представлялась ему в ролях мертвых Офелии и Дездемоны. Не дай бог, нервы сдадут после очередного закидона подопечной. Что тогда? Размышляя о последствиях, Николай Васильевич переключал воображение с Шекспира на Достоевского.

Переживаниями Терехин терзался неделю, пока мамуля не помогла принять решение, насев на сына нехилым стопятидесятикилограммовым авторитетом и внушив, что другой перспективы обзавестись собственным жильем в столице ему никогда не представится. Мамуля также пообещала в случае чего приехать на помощь. И Ванька сдался, настроился на патронаж. Но ухаживать за старушенцией не пришлось: буквально на следующий день после того, как в больнице побывал нотариус и была оформлена сделка, Софья Никитична скончалась от сердечной недостаточности. Это было так странно! От ощущения, которое Ванька испытал в тот миг, когда узнал о кончине бабки, ему до сих пор делалось не по себе. Радость была настолько сильна и неуправляема, что, опомнившись, Терехин расплакался от омерзения. Человек умер, а он испытывает облегчение и счастье только потому, что не пришлось выносить горшки, менять грязное белье и смазывать мазями пролежни. Человек умер! Человек! Как страшен этот мир…

Человек умер, и Ванька стал законным владельцем просторной однокомнатной квартиры на Филях – с потолками в три метра, окошком между кухней и ванной, газовой колонкой, унитазом со сливом на цепочке и старомодными, выкрашенными белой масляной краской встроенными шкафами в прихожей. Разглядывая свои владения, Терехин кожей чувствовал, как переполняет его счастье. Однако он даже представить не мог, что ждет его впереди.

Узнав о завещании, родственники пришли в ярость и чуть не закопали несчастного парня по соседству со старухой. Угрозы, судебные тяжбы, клевета… Они пытались доказать незаконность сделки, невменяемость старухи на момент оформления завещания, даже обвиняли Терехина в убийстве Софьи Никитичны. С другой стороны его обрабатывала мама – чтобы не вздумал отказаться от квартиры. Поначалу Ванька чувствовал себя виноватым, что захапал чужое. Особенно было жалко дочь Софьи Никитичны. Немолодая, нервная, усохшая от жизненной безнадеги дама ютилась с мужем и детьми в малогабаритной хрущевке где-то на окраине города. Однако, прожив год, как в аду, познакомившись короче с близкими родственниками усопшей, Ванька так люто возненавидел все ее семейство, что перестал терзаться и успокоился. За квартиру он заплатил сполна испорченной кровушкой и нервами. К счастью, его наконец оставили в покое. Лишь изредка наведывался престарелый братец Софьи Никитичны. Визит происходил по одному сценарию: дед колошматил кулаками по дерматиновой обивке двери и обзывал Ваньку гадкими словами. Побузив минут десять, утихал и робко просил рублик на лекарство. Терехин выдавал ему пузырек медицинского спирта. Засим враждующие стороны мирно прощались.

Денег на ремонт у Ваньки не было, и в его апартаментах преобладала такая же революционная аскетичность, как и в собственном гардеробе. Старухину мебелишку Терехин почти всю выкинул, оставил лишь матерчатый торшер цвета фуксии, круглый стол с бархатной зеленой скатертью, пару потертых колченогих стульев да шкаф, вопящий мартовским котом в момент открытия дверцы. Особой гордостью Николая Васильевича была кровать с пружинным матрасом и кованой спинкой. Он выдвинул ложе на середину комнаты, как декорацию к авангардистской пьесе, под кровать для прикола поставил утку, прикупил кумачовое белье и не без успеха ронял на него офигевших от подобного креатива девушек. Обои в жилище Терехина тоже были авангардные: стены он обклеил старыми пожелтевшими газетами «Известия», «Правда», «Вечерка» и листками из журнала «Крокодил», кои нашлись во встроенном шкафу.

Шкаф был поистине волшебным. Помимо газет в нем Терехин обнаружил стратегический продуктовый запас на случай военных действий: заплесневелые крупы, мешок окаменевшей соли, отсыревшие спички, консервы и сухие пайки с пометкой «USA Army». Как у российской пенсионерки оказались пайки, которыми кормили американских солдат, для Ваньки навсегда осталось загадкой. По слухам, их, как помощь малоимущим, распределяли социальные службы еще в 90-х годах. Другие источники утверждали, что агитаторы одного из депутатов в Госдуму перед выборами пытались подкупить штатовскими консервами пенсионеров и малоимущих граждан. Выходило, ржал Терехин, что бывшая рьяная коммунистка Софья Никитична Бурмистрова продалась врагу, давясь макаронами с просроченной американской тушенкой. Он частенько представлял, как позже, когда станет богат и знаменит, расскажет журналистам светской хроники о своей романтической голодной молодости…

– Где? – сквозь зубы спросила Кристина, озираясь по сторонам, словно у него было десять комнат. И, прежде чем Терехин ответил, швырнула сумку на пол и бесцеремонно распахнула встроенный шкаф.

– Тебе не сюда! – Ванька за шкирку вытянул Кристину из встроенного шкафа в прихожей, взял под локоток и проводил к двери, расположенной рядом с кухней.

Готка вломилась в туалетную комнату и заперлась изнутри. Из-за двери послышались охи, вздохи и стоны.

– Бедняжка, – хмыкнул Терехин и поплелся в комнату.

Он включил музыку, чтобы не смущать девушку и самому не смущаться, достал со шкафа доисторический чемодан, обитый дерматином, и выудил из него заначку.

В комнату влетели Лукин – с румянцем от предвкушения скорой попойки, а за ним Хлебников – бледный и потный от хотения по нужде. Сеня завалился на Терехинскую кумачовую кровать, закинув ноги на высокую спинку, Пашка, пританцовывая, закружил вокруг.

– Ты, что ли, тоже слив объелся? – пошутил Лукин.

– Пирогов он объелся, сволочь прожорливая, – уточнил Ванька.

Затем сбегал на кухню за стаканами, штопором и американской просроченной тушенкой, той, что сохранилась еще от бывшей хозяйки дома. Он элегантно вскрыл банку, раздал всем вилки. Откупорили бутылку и разлили вино по стаканам. Молча выпили. Ванька снова разлил. Выпили.

Прошло пять минут.

Перекусили.

Прожорливый Хлебников тушенкой тоже не побрезговал, но после еды ему стало совсем лихо.

Прошло десять минут.

– Ну скоро она там? – ныл Пашка и продолжал жрать и пить. Услышав шум воды, сливающейся в унитаз, Хлебников расцвел и унесся к туалету.

Прошло еще пять минут.

В комнату вернулся Пашка, совсем бледный и несчастный.

– Она, кажется, помыться решила, прикиньте! – раздраженно доложил он и снова убежал на пост. – Кристина, имей совесть, ты тут не одна! – завопил он на всю квартиру и опять вернулся.

От Пашкиной суеты у Терехина голова пошла кругом. Лукин, размякший было от портвейна, тоже напрягся.

– Слушай, Пашутка, шел бы ты со своими, блин, проблемами, на хрен отсюда. Оставь девушку в покое, скотина некультурная.

– Она уже полчаса там торчит! – возмутился Пашка.

– Потому что ты ее дергаешь все время, – промурлыкал Ванька. – Когда кто-то под дверью торчит, сосредоточиться на процессе сложно. Правда, Паш, иди уже во двор, что ли. Ночь и кусты – друзья наши. Как ребенок, в самом деле. Или тебе утку дать? – хихикнул он, кивнув в сторону кровати.

– Какой на фиг процесс? Она ванну принимает! – заорал Хлебников. – Это нормально по-вашему?

– Че она делает? – насторожился Лукин.

– Твою мать! – Ванька зажмурился. Он вдруг понял, для чего Кристина напросилась в гости. Ей не туалет был нужен, а ванная! От приятного опьянения не осталось и следа.