Тюремный дневник

Вдруг раздался страшный грохот в дверь. «Господи, – вздрогнув, подумала я, – наверное что-то случилось. Может, пожар? Верно, кому-то нужна моя помощь!». Так, в кухонном переднике, я побежала к совсем тоненькой, деревянной, покрытой толстым слоем белой краски двери, которая вот-вот должна была вылететь вон, сотрясаясь от сильных ударов… Я была научена родителями сперва выяснить, кто и зачем пришел нарушить мой покой – хотела было глянуть в глазок, но побоялась, что дело кончится выбитым глазом, а потому тихонько спросила: «Кто там?». В ответ раздался грубый мужской крик: «ФБР! Немедленно откройте. У нас есть ордер на обыск!».

Трясущимися руками я повернула замок, и дверь широко распахнулась. Я едва успела отскочить в сторону, как в мой дом ворвались человек десять в бронежилетах с винтовками наперевес. Вся эта братия окружила меня, в кухонном переднике. Я ничего лучше не придумала, чем дрожащим от шока голосом сказать, мол, присаживайтесь, дамы и господа… В итоге присела только я, когда мне ногой подвинули кухонный стул. Я тихо приземлилась и недоуменно уставилась на отряд агентов ФБР. Из-за спин военных появилась молодая девушка в черном костюме и протянула мне листок бумаги – ордер на обыск моей квартиры. Так я познакомилась с Мишель Болл. Рядом с ней, как я предположила, стоял ее напарник – высокий статный широкоплечий мужчина-блондин в черном костюме, на вид лет сорока пяти с чистыми, будто прозрачными голубыми глазами.

– Агент ФБР Кевин Хельсон, – представился он, показав мне удостоверение. И стал объяснять, в чем дело. Оказалось, что меня подозревают в шпионаже и намерены обыскать мое жилище.

– Мария, я должен вас спросить, – серьезно сказал он, – нет ли у вас в доме оружия или иных предметов, которыми вы могли бы нас ранить?

Оружие у меня, конечно, было. Только не в США. Охотничье ружье отечественного производства ТОЗ-34 двенадцатого калибра хранилось у меня дома, в Барнауле, в сейфе, как и положено по российскому закону. Легендарная тульская двустволка-вертикалка стала моим первым оружием. Оригинальная конструкция, надежность, высокая кучность и прекрасный баланс, а главное – доступная цена: все это сделало из ружья легенду и одним из самых известных ружей в СССР и в современной России. «Тозик», как его любя называют россияне, достался мне от папы, открывшего для меня прекрасный оружейный мир. Оружие дома было всегда, сколько я себя помню. Папа не был заядлым охотником – такое увлечение вряд ли разделила бы мама, переживавшая за бедных зверушек. Но зато периодически совершались выезды на стрельбу «по тарелочкам» или спортинг, как это называется на профессиональном языке оружейников.

Мне было не больше десяти, когда папа заметил мой интерес к оружию. Перед ним встал непростой выбор: учить ребенка, к тому же девочку, обращаться с оружием или дать, так скажем, по рукам и запретить подходить к опасному предмету раз и навсегда. Отец выбрал первый вариант и однажды взял меня с собой пострелять. В качестве мишени передо мной оказалась пустая бутылка из-под минеральной воды. Первый выстрел из двенадцатикалиберного ружья разнес пластик в пух и прах. Папа подвел меня к уничтоженной мишени и сказал: «Вот тебе, Маша, главный урок: оружие – не игрушка. Если обращаться с ним неосторожно, можно серьезно ранить или даже убить человека. Но иногда, когда тебе или твоей семье угрожает смертельная опасность, лучше, чтобы оружие было в твоих руках и ты умела им пользоваться». Этот урок запомнился мне навсегда, и я твердо решила научиться обращению с оружием. Ответственность меня не пугала никогда, так меня воспитали родители.

Именно это ружье, из которого был произведен мой первый в жизни выстрел, я и попросила у папы для себя в качестве гражданского оружия, приобретаемого в России по специальному разрешению. Это был своего рода символ. Папа мне, уже к тому времени взрослой двадцатитрехлетней девушке, отказывать не стал. Я увлеклась стрелковым спортом: многочисленные тиры и стрельбища стали для меня местом досуга и отдыха. Я получила даже лицензию судьи Федерации практической стрельбы для работы на соревнованиях. Стрелять я продолжила и пока жила в США, но вот иметь личное оружие мне как иностранке по американскому закону было нельзя. Поэтому в моей маленькой студенческой квартирке никакого оружия, конечно, не было.

Я, сжавшись в комочек на кухонном стульчике, недоуменно хлопала глазами, смотря снизу вверх на агента ФБР, горой нависавшего надо мною.

– Разве что это, – наконец, сказала я, протянув ему деревянную мешалку для теста, которая так и осталась в моей руке.

Тут Кевин Хельсон удивленно посмотрел на меня, жадно втянул носом сладкий запах пирога и больше вопросов не задавал. Он, как я позже узнала, и вправду был напарником Мишель Болл. Агент Хельсон только что получил назначение в отдел Национальной безопасности и контрразведки ФБР после долгих лет скучной работы в криминологической лаборатории одного маленького городка, где проверяли образцы мочи и крови, поступавшие с мест преступлений.

Начался обыск. Меня прямо со стульчиком отодвинули к стене, чтобы я не мешала процессу. Присутствовать при обыске как хозяйка квартиры я имела право, но я об этом сильно жалела, воочию наблюдая, как мои школьные тетрадки, семейные фотографии, личные дневники и вещи разрывают на части, фотографируют и укладывают в большие картонные коробки с инвентарными номерами.

В итоге из моего жилища агенты вынесли девять полных коробок, оставив посредине комнаты гору ненужных ФБР бумаг, перемешанных с простынями и мягкими игрушками, которых, как известно, женщинам всегда дарят огромное количество по поводу и без. За восемь часов обыска мне сломали всю мебель, вытащили и свалили в груду всю одежду из платяного шкафа, скопировали номера из телефона и файлы из компьютера, последний еще зачем-то прихватив с собой.

«Красная угроза»

Этот обыск был неожиданным, как гром среди ясного неба, только для меня. На самом деле это был один из актов череды спланированных действий тщательно срежиссированного представления для американской публики. Единственной целью этого спектакля был поиск и наказание виновного во всех бедах и неурядицах разрываемого экономическим кризисом и расовыми противоречиями американского общества.

Недовольство текущим положением дел уже начало выплескиваться на улицы городов лишь внешне спокойной, благополучной и сытой страны. Последней каплей стало избрание на должность внесистемного президента Дональда Трампа, который грозил зачисткой политической элите, засидевшейся в течение двух сроков Барака Обамы. Под многими чиновниками зашатались стулья. В общественной риторике вновь возник вопрос несправедливого распределения ресурсов, а улицы городов снова стали полыхать расовыми конфликтами и протестами несогласных. Чтобы успокоить общество, нужно было его объединить какой-либо задачей, указать ему, где тот виновный, «враг народа», из-за которого происходит все это безобразие, и кого следует отловить и уничтожить.

Технология создания образа врага в виде животного или человека, социальной группы или страны, на которых возлагаются все грехи, беды и неурядицы, уходит своими корнями в глубокое прошлое. Так, например, у иудеев существовал ритуальный обряд «Азазель», что означает «козел отпущения грехов». В канун праздника Йом-Киппур, одного из самых важных праздников в иудаизме, в храм заводили двух козлов одной масти. Священник выносил вердикт, какого козла принести в жертву Богу. А на другого переносили все грехи, совершенные иудеями. Священник читал молитву, возложив руки на голову этого козла, а все присутствовавшие на обряде прикасались к животному с просьбой отпустить грехи. Затем животное уводили в пустыню и освобождали.

Эффективно эта технология применялась, например, в печально известной «охоте на ведьм», физическом уничтожении людей, подозреваемых в колдовстве. Уголовное преследование ведьм и колдунов известно с древности, но особого размаха достигло в Западной Европе в XV–XVI веках. В это время Европа переживала не лучшие времена – неурожаи, голод, эпидемии, войны, которые вели к высокой смертности и бедности. Людям был нужен тот, кого можно было обвинить во всех бедах. У знати и церкви был небольшой выбор – либо «козлом отпущения» будут они, либо кто-то другой.

В ход пошла пропаганда – обстановка вокруг колдовства искусственно нагнеталась. Священники постоянно напоминали об этом зле на проповедях, в красках расписывая, как колдуны могут прятаться среди добрых христиан. Ведьмы обвинялись во всех грехах и неудачах. В свою очередь, казни самых разнообразных людей вели к тому, что народ просто не знал, кому и чему верить. Казалось бы, еще вчера это был достойный человек, семьянин и добрый сосед, а уже сегодня его обвинили в падеже скота и сожгли.

Но вернемся в Америку. В периоды глубоких кризисов США тоже искали виновника всех бед. Были периоды, когда во всем виноватыми оказывались коммунисты. Это даже получило свое название – «красная угроза» (“The Red Scare”). В международной риторике Соединенные Штаты Америки – синоним словосочетания «свобода слова», но в тех случаях, когда речь шла о коммунистических идеях, про это почему-то забывали. Зачистки страны от «коммунистической заразы» в истории США проводили дважды – с 1917 по 1920 год и в 1947–1957 годах, и всегда процессы борьбы со свободомыслием возглавляло ФБР.

Первый период борьбы с «красной угрозой» начался сразу после победы Октябрьской революции в России. Американское общество переживало не лучшие времена. Экономическое положение обычных рабочих в США в годы Первой мировой войны было достаточно сложным, а участие в войне требовало денег. Проблему дефицита бюджета американское правительство решало просто – увеличением налогового бремени на население. Восторга у граждан эти меры не вызывали и приводили к вспышкам антиправительственных действий, террору и уличным протестам. Голоса, высказывающие идеи равенства и справедливого распределения ресурсов, стали все чаще раздаваться в среде интеллектуалов и на площадях. С этой ситуацией нужно было что-то делать. Требовалось срочно переключить внимание общества с внутренних проблем и найти виновного.

Поисками занялся Джон Эдгар Гувер, только что поступивший на работу в Министерство юстиции США. Сперва он занимался выслеживанием лиц, уклоняющихся от призыва, а вскоре возглавил отдел регистрации граждан враждебных государств. Несложно догадаться, что этот список возглавила Советская Россия. И наконец, в 1919 году Гувер был назначен начальником отдела общей разведки Министерства юстиции США. Когда Минюст возглавил еще один ярый борец с «коммунистической заразой» Александр Палмер, Гувер в его лице нашел идеального партнера. Спасители свободной Америки к январю 1920 года арестовали не меньше десяти тысяч идеологических «врагов» государства. Это были крупнейшие массовые аресты в истории США. Цель была достигнута – враг найден и на него велась охота, которую не забывали массово освещать в прессе, успешно переключив внимание общества с внутренних проблем на коммунистов. Вот, оказывается, кто, будто червь, разъедал американскую демократию! В 1921 году Гувер стал заместителем директора Бюро расследований, а с 1924 года на следующие полвека – бессменным директором ФБР.

Второй этап «Красной угрозы» и опять во главе с ФБР начался в 1947 году. Предпосылкой к этому снова стали внутренние проблемы США, вылившиеся на улицы. Экономический рост, обусловленный мобилизацией промышленности в период Второй мировой войны, когда экономика стала вновь возвращаться на мирные рельсы, сменился спадом – города наводнили потерявшие работу и демобилизованные с фронта граждане.

На помощь снова призвали рьяного ненавистника коммунистов директора ФБР Гувера. И он с радостью и невиданным размахом вступил в крестовый антикоммунистический поход по отлавливанию виновников всех бед и несчастий американского общества, особое внимание уделив массовой пропаганде, разумеется, за счет финансирования ФБР. Рядовых американцев запугивали ядерной войной, резко возросла популярность домашних убежищ на случай атаки, регулярно проводились учебные тревоги в школах и университетах. Не обошлось и без поп-культуры: в 1950-е годы в США было уже полтора миллиона телевизоров, экраны которых наводнили триллеры и фантастические фильмы о чудовищных, хладнокровных врагах, покушающихся на американский образ жизни.

В этот период у Гувера появился новый союзник. Им стал сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккарти. Его имя стало нарицательным, а вся эпоха борьбы против левых и либеральных деятелей и организаций в США получила название маккартизма.

Гувер и Маккарти вели многочисленные политические расследования о «проникновении коммунистических агентов» во все сферы американского общества – профсоюзные и фермерские организации, СМИ, университеты, Государственный департамент и армию. Для этой работы было создано отдельное подразделение ФБР – Управление по контролю за подрывной деятельностью, в обязанности которого входила охота на членов коммунистических партий и движений, а также сочувствующих им граждан США и иностранцев.

Коммунистическую партию обязали зарегистрироваться в качестве иностранного агента, при этом она лишилась права выдвигать своих кандидатов в национальных выборных кампаниях. Коммунистам запрещалось получать заграничный паспорт, состоять на государственной службе в федеральных учреждениях и работать на военных предприятиях. Въезд в страну иностранцев, которые были или являются членами коммунистических партий, и другим лицам, представляющим «угрозу безопасности США», был запрещен. Все коммунисты, ненатурализованные в США (не получившие гражданства США), но уже проживавшие в стране, подлежали высылке. Собственно, именно господам Гуверу и Маккарти американское общество обязано появлением в июне 1948 года специального закона под номером 951 «Деятельность иностранным агентом без регистрации», который и стал основанием для моего ареста.

И снова цель была достигнута – общество, как маленького ребенка, плачущего из-за разбитой коленки, переключили на яркую красную игрушку.

Все вышеперечисленные периоды имели четкую последовательность действий по формированию образа врага народа и борьбы с ним.

Первый этап предполагает выделение правдоподобного виновного в соответствии со страхами и стереотипами общества. Тут я подошла идеально по всем признакам: во-первых, российское гражданство, во-вторых, регулярные заявления в поддержку своей страны. Показателен, например, один из эпизодов моей жизни в США. На одном из мероприятий республиканцев, посвященном ужасам репрессивного режима в Российской Федерации и кровавому диктатору Владимиру Владимировичу Путину, вещал за более чем достойный гонорар известный российский диссидент, оппозиционер Гарри Каспаров. Слушать его, человека, тявкающего на мою страну, мне было глубоко отвратительно. Несмотря на то что я далеко не со всеми политическими решениями российской власти была согласна, высказывать свою критику, я полагаю, нужно достойно, глядя оппоненту в глаза, что я, собственно, и делала, выступая в СМИ, проводя митинги и конференции. Каспаров же давно проживал за бугром на американские доллары – их ему щедро отслюнявливали за поливание грязью страны, которой он, собственно, был обязан всем – от образования до мировой известности гроссмейстера. Считая такое поведение недостойным, я, единственная из нескольких тысяч гостей в громадном торжественном зале, где Каспаров выступал со своими изобличениями, осталась сидеть, когда все стоя аплодировали его речи.

Второй этап формирования образа врага – его дегуманизация. Это когда некоего носителя угрозы наделяют исключительно негативными свойствами и качествами. У общества не должно возникать симпатий к врагу. Его оценка должна быть однозначно негативной. Тут кстати пришлась даже моя внешность: достаточно вспомнить, с чем ассоциируются в обществе рыжеволосые женщины или «рыжеволосые бестии». Они неизменно ассоциируются с образом ведьм, которых так боялись в Средневековье. Женщинам с таким цветом волос любят приписывать неустойчивость психики и неуемную сексуальную энергетику. А теперь добавляем в наш «рецепт» многочисленные фотографии с оружием, плюс мой чисто личный оружейный интерес, переросший в гражданскую позицию, а из нее – в российское общественное движение с говорящим само за себя названием «Право на оружие», и блюдо почти готово. Приправляем моими посещениями американских оружейников, организации-побратима Национальной стрелковой ассоциации, а также пару их встречных визитов в Москву, и останется только немного «разогреть».

С февраля 2017 года в американской прессе – в газетах, информационных ресурсах и книгах, как грибы после дождя, стали появляться многочисленные публикации о моей возможной связи с российскими спецслужбами, потенциальным наличием «больших денег», которые якобы шли от Кремля на вмешательство в американские выборы и за счет которых, бесспорно, выиграл Трамп и дестабилизировалось американское общество. Как говорил Йозеф Геббельс, еще называемый отцом пропаганды: «Ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой». И наконец, на помощь призвали тяжелую артиллерию – Голливуд. Буквально за месяц до обыска у меня и примерно за четыре месяца до моего ареста во всех кинотеатрах Америки показали художественный фильм «Красный воробей» про советскую секс-шпионку, который окончательно развеял все сомнения о моей «истинной сути».

Фильм преподнес прекрасную аналогию для американских пропагандистов. Итак, оружейного движения в России быть не может, ибо в стране – кровавый режим и диктатура. Значит, организация «Право на оружие» – это некий проект российских спецслужб, созданный для прикрытия и с единственной целью – внедрения в американский истеблишмент. Итак, будто волк в овечьей шкуре, прикрываясь общими идеями, а на самом деле стремящаяся как минимум повлиять на выборы, а как максимум разрушить США изнутри, через одну из двух ее опор – Республиканскую партию США, которая, как известно, не гнушается многомиллионными дотациями от НСА на выборных кампаниях, я тихонько втерлась в доверие наивным, словно дети, малым американским лидерам. Но главное – это методы вербовки, естественно, через постель, по-другому эти роковые русские женщины просто не умеют, и, конечно, громадные деньги, которые лично Путин поручил передать бедным американским оружейникам. К молодой девушке – магистру международных отношений, работающей на кафедре в университете, могли быть симпатии, а к рыжеволосой кремлевской соблазнительнице, проникшей в недра американского общества с целью его разрушения, – никогда.

Именно так подавала американская пресса мою жизненную историю, которая на самом деле, возникнув из искренних идеалистических взглядов, превратилась в борьбу за гражданские права на оружие в России и возможности сотрудничества с организациями единомышленников в других странах, причем не только в США, с целью обмена опытом. Не будет лишним упомянуть, что никаких денег не было. Но фактами и доказательствами утруждать себя ни американские СМИ, ни ФБР, ни прокуратура необходимым не сочли.

И вот – ведьма найдена. И это – я. Теперь меня будут жечь под громкое улюлюканье разъяренной толпы.

Накачанный ненавистью американский зритель жаждал крови. И тут на помощь пришли спасители – бравые люди в черном – агенты Федерального бюро расследований, схватившие и уничтожившие врага. Американское общество может спать спокойно! Зрительный зал взорвался в овациях от чувства благодарности к блюстителям порядка.

Меня часто спрашивают, мол, чего же ты тогда не уехала, в посольство не пошла сразу после обыска. Ответ прост – я же знала, что я не кремлевский секс-шпион, и была уверена, что американское правосудие построено на справедливости и неоспоримых доказательствах вины.

Мои адвокаты

Мне часто кажется, что я родилась под счастливой звездой, потому что к тому черному дню, когда ФБР провело разгромный обыск в моем доме, у меня уже был адвокат.

Пару месяцев спустя после публикации первых «изобличительных» материалов против меня в американских СМИ мне на электронную почту пришло «письмо счастья» – повестка от комитета по разведке американского Сената, предлагающая добровольно явиться для дачи пояснений о моей деятельности в США. На этот запрос я отреагировала положительно, обрадовавшись возможности рассказать правду о моей настоящей жизни в Америке в ответ на грязные инсинуации в американской прессе. Скрывать мне было нечего. Единственное, что я сделала, прежде чем принять решение о добровольной явке в Сенат, это позвонила Александру Порфирьевичу Торшину, поскольку сенаторы запрашивали всю мою личную переписку в социальных сетях с этим человеком за пару лет. Он был моим давним другом и «братом по оружию», который стал мне практически дедушкой после смерти моего кровного деда в 2011 году.

Каждый, как известно, видит мир через собственное восприятие. Для меня Торшин был прежде всего товарищ, а для них – госчиновник, близкий к высшим эшелонам российской власти. Нет, в нашей переписке не скрывались пароли и шифры, там не было информации о миллионах долларов, якобы текущих из Кремля прямиком в Белый дом. Там не было даже интимных подробностей чьей-нибудь частной жизни, но там действительно было много душевных переживаний, юмора, были разговоры о детях, внуках, болезнях, домашних животных. Передавать такие личные детали без разрешения Торшина я посчитала недостойным и потому обратилась к нему за советом.

– Конечно, Мария! Передавайте! Нам нечего скрывать! – ответил Торшин.

– Спасибо, Александр Порфирьевич. Я и не сомневалась, – сказала я.

Только после получения этого разрешения я передала материалы и согласилась на добровольный допрос.

Однако не зря говорят, что Америка – страна адвокатов, и без них в госструктуры на допросы не ходят, а уж тем более в таком щепетильном деле, как «русский след» в американских выборах, которое сплошь и рядом обсуждалось на всех телеэкранах страны. Заявляться без знающего законы США человека было бы для меня равнозначно политической версии «Премии Дарвина», присуждаемой, как известно, за самую глупую смерть. Чтобы поддержать меня в трудную минуту, мой друг-американец, один из немногих сохранивших рассудок во всеобщей антироссийской истерии, посоветовал мне адвоката.

Моего адвоката звали Роберт Дрисколл – седовласый солидный мужчина в элегантном костюме и неизменном галстуке-бабочке с округлой аккуратно стриженной бородкой. В прошлом заместитель генерального прокурора США и начальник администрации отдела гражданских свобод Министерства юстиции США, мистер Дрисколл уже несколько лет вел частную адвокатскую практику в Вашингтоне, являясь соруководителем известной международной юридической фирмы – МакГлинчи. Он по праву считался одним из лучших адвокатов Америки в области громких гражданских и уголовных дел, в которых обвинителем выступали госструктуры США. В офисе этой самой фирмы в самом сердце американской столицы в пяти минутах от Капитолийского холма я впервые встретила моего адвоката, и эта встреча оказалось воистину судьбоносной, но тогда я об этом не имела ни малейшего понятия.

Никаких обвинений ни мне, ни Торшину никто тогда не предъявлял. По заявлениям сенаторов, они просто пытались разобраться, есть ли российское вмешательство в американские выборы или нет. Я всегда думала, что его нет, а потому с удовольствием обрушила на американский сенат восемь коробок с документами-распечатками всех моих электронных сообщений за пару лет.

На изучение печатных материалов у членов комитета по разведке сената США ушло пару месяцев, и мы с адвокатом уже подумали, что допроса не будет. Но в начале апреля 2018 года из комитета позвонили и предложили все-таки пообщаться.

Монументальное прямоугольное тринадцатиэтажное здание с четырьмя огромными бежевыми колоннами на входе и украшенными позолотой стеклянными дверями было похоже на элитный отель премиум-класса. Я с силой потянула на себя сияющую в лучах летнего солнца ручку двери и из темного хвойно-зеленого лобби вырвался в летнюю сухую жару прохладный воздух, вырабатываемый множеством кондиционеров. На входе справа за стойкой сидел одетый в дорогой костюм молодой охранник. Я подала свой паспорт, и он быстро забил данные в компьютер. Улыбнувшись, он отметил, что меня ожидают на четвертом этаже, и рукой указал на ряд лифтов в конце зала. Я поднялась на четвертый этаж, где у лифта меня встретила красивая девушка-секретарь в белой блузе и черной юбке-карандаш.

– Мистер Дрисколл уже ожидает вас, – приветливо улыбнулась она и проводила меня в просторный конференц-зал с темным деревянным лакированным столом и рядом дорогих кожаных кресел на колесиках. – Мистер Дрисколл будет через минуту. Кофе, чай, вода? – спросила секретарь.

– Нет, спасибо, – ответила я, несколько потерявшись в роскоши зала.