Несотворенный мир

Здесь было одно маленькое «Но». Все происходило не по сценарию фильма, а на самом деле.

Я чувствовал, как бесконечно далеко содрогается земля, я видел, как бесконечно далеко на горизонте взмывает в небо ослепительная серебряная стрела. Я видел, как стрела вспыхнула, рассыпалась на куски, на раскаленные осколки, упавшие незнамо где.

Я понимал, что это конец – конец всех наших надежд. Вряд ли мы смогли бы повторить что-то подобное сейчас, когда наша цивилизация доживала последние века.

Странно, что я ничего не чувствовал. Совсем. Ни горечи, что остался на Земле, ни отчаяния, что все наши надежды разрушились, ни радости, что я остался жив. Ничего. Совсем. Случилось слишком много всего, чтобы я мог что-то испытать. Видите ли, наш мозг был устроен так, что…

Впрочем, это не имеет значения. Итак, я стоял и смотрел на огненные всполохи в небе, и надо было думать, что делать дальше, и не думалось, когда ворота снова открылись, и вышел человек в кепке Элен, и нужно было спросить его, почему он не улетел, и не спрашивалось, и сам не знаю, как до меня дошло, что…

– Это вы… сделали с Ковчегом? Что он…

Я не договорил. Я посмотрел на него, и понял – он. сам не знаю, что накатило на меня в эту минуту, даже не ярость, а не знаю, как сказать, я должен был убить его, потому что он убил их всех, потому что…

Потому что…

– Ты… ты что сделал, а?

Как со стороны я слышал свой голос, как со стороны я видел самого себя, бегущего за Элен (так я называл его про себя), видел, как он бежит к темному провалу у обочины шоссе, тогда я не думал, что это за провал, тогда я прыгнул туда вслед за своим врагом, навалился ему на спину, сжал тощее горло…

…Уже позднее, много веков спустя я обзавелся популярной тогда Книгой Жизни и в графе «мой первый полет в портале» написал:

Мой первый полет в портале состоялся совершенно случайно. Тогда я убил ту тварь, которая уничтожила наш ковчег, нашу последнюю надежду на спасение. В пылу борьбы (как коряво смотрится здесь эта избитая фраза) я бросился за ним в портал, где добил истекающего кровью (зачеркнуто, не было там никакой крови) умирающего врага. Конечно же, портал захлопнулся, и мне пришлось совершить малоприятный перелет. Я пришел в себя посреди зеленоватой пустыни, на горизонте которой виднелось что-то, в чем я угадал город. Там на меня обратили внимание местные стражи порядка. К счастью, встреча с ними не представляла для меня никакой опасности…

Обозначаю гипотенузу через а, два катета – через бэ и вэ.

Нет.

Не поймут.

Помечаю гипотенузу одной черточкой, первый катет – двумя, второй – тремя.

А вот дальше как прикажете объяснять, что такое квадрат, циферку два здесь не поймут…

– Вы еще долго мне будете гипотенузы писать?

– А… откуда вы русский язык знаете?

– Уберите это, уберите… меня в школе этим умучили… и вы еще тут…

Смущенно молчу.

– А у меня сахар есть, – говорит он, – вы едите сахар?

– Ем.

Стараюсь не вспоминать, что сахар – белая смерть, стараюсь забыть все запреты не грызть сахар, вытряхиваю из памяти суетливых родителей, да что ты сахар грызешь, вон, печеньку возьми…

Нет здесь печенек.

Нет…

Впрочем, запись про стражей порядка я оставил в другом разделе Книги Жизни. Уже позже, кое-как выучившись говорить на местном наречии Вечер добрый и Простите, я не местный, а также плести из тонких энергий сны на заказ (то была моя первая работа на чужбине), я попытался узнать что-нибудь про человека в кепке Элен – но, разумеется, никто ничего не знал…

– Элен, – повторил я.

– Элен? – переспросил он.

Я понял, что он даже не знает, почему я называю его Элен. Что я вообще называю его Элен…

– Вы тогда… убили ковчег.

– Да.

– Но…

– Пришли отомстить? Или хотите узнать – зачем?

– И так, и так, – ответил я.

– Смотрите, – кивнул Элен.

Я не понял его.

– К-куда… смотреть?

– Смотрите, – повторил Элен. Элен… я так и не знал, как его зовут на самом деле.

Наконец, я понял, куда нужно смотреть. На него. В его сознание, в его память, в письма, сохранившиеся в нем.

Друг мой, милый моему сердцу, ты спрашивал меня, где я пропадал так долго? – Охотно тебе отвечу, тем более, у нас нет друг от друга тайн. Да и теперь, наконец, я могу не делать тайны из того, что так терзало мою душу все это время. Наконец-то могу сбросить с себя груз тайны, отчасти постыдной, отчасти пугающей.

Эта история началась давно, так давно, что мне трудно вспомнить её подробности. Все началось с моего отца, который, разумеется, хотел воспитать из меня достойную душу, способную любить и сопереживать. На свою беду я рос существом эгоистичным, равнодушным к чужим сознаниям – и как ты знаешь, таким и остался. Только ты, друг милый сердцу, потянулся к самовлюбленному эгоисту и скрашиваешь мое одиночество.

А тогда, во времена моего детства, отец пытался пробудить во мне искру милосердия. Он задумал построить для меня мир – большой и красивый мир, и населить его созданиями, о которых мне предстояло бы заботиться. Я всегда смотрел на замыслы отца со снисходительным молчанием, у меня были другие планы, я уже представлял себе, как буду устраивать в своем мире кровавые побоища, плести интриги, сжигать города катастрофами…

Я вздрогнул и посмотрел на Элен, или как его там звали.

– Так это вы все устроили? Последний день Помпеи? Вавилонское столпотворение? Хиросиму? А также Варфоломеевскую ночь? Сталинград?

Он холодно усмехнулся.

– Дальше читайте.

Я стал читать дальше, а что мне еще оставалось…

Однако, планам отца не суждено было сбыться – он умер, так и не достроив свой мир. Я знал, что где-то остался мир, наследником которого был я – но не спешил увидеть то, что принадлежало мне по праву. Мало=помалу я и вовсе забыл о том, что кто-то когда-то пытался создать для меня живую игрушку, но так и не доделал её, не заселил народами и городами.

Я вспомнил о мире случайно – в какую-то из годовщин смерти отца. Сам не знаю, зачем я отправился в заброшенную систему, туда, где меня никто не ждал, сам не знаю, что потянуло меня туда – быть может, ностальгические воспоминания.