Зеркаланто

И в то же время…

…впрочем, все по порядку…

…нас пятеро.

Вернее, не так – меня пятеро.

Во-первых, тот я, который на безымянной земле под безымянным солнцем, тот я, который покрывает тонкой пленкой бесконечный океан, пробивается к свету редкими не то цветами, не то листьями. В глубине одного из таких цветков пробуждаюсь я, мыслю, следовательно, существую. Потом цветок умирает, гаснет, вместе с ним гаснет мое сознание, я пробуждаюсь в новом ростке, чтобы вскорости опять погаснуть.

Во-вторых, тот я, который перемещается в космосе наподобие кальмара, выплескивая из себя частицы пыли. Всякий раз, когда я засыпаю, мое тело переносится в другую точку вселенной – иногда на какую-то планету, иногда внутрь астероида, иногда в раскаленные недра звезды или в изогнутые пространства черных дыр. Да, забыл сказать, что меня много, очень много, иначе бы меня уже не было. Когда-нибудь останусь последний я, но это будет уже после кончины вселенной.

В-третьих, тот я, который оцифровал свое сознание и поселился в глубине космической станции, которая потеряла управление, и теперь плывет в пустоте космоса, пока не разобьется или не сгорит в пламени какой-нибудь звезды, – мои расчеты показывают, что это будет Антарес, но траектория станции может и поменяться, и не раз, если она столкнётся с чем-нибудь.

Четвертый я – это отрезок времени длиной где-то в тысячу секунд – который существовал еще до того, как появилось Солнце, не говоря уже о Земле. Я перемещаюсь из будущего в глубокое прошлое, и мне кажется, мой путь не закончится в момент начала вселенной, меня что-то ждет по ту сторону Большого Взрыва.

Пятый я живу на чужой земле под чужим солнцем – притяжение здесь так велико… впрочем, о чем я говорю, представьте себе исполинскую почти плоскую махину, покрытую мощной броней от падающих с неба камней – да, здесь бывают дожди из алмазов – я медленно двигаюсь в сторону неприступной крепости, мы должны её атаковать, мы должны победить, не спрашивайте, почему…

…ах да.

Заколотые люди.

Дело в том, что есть еще я без номера. Этого меня нельзя назвать шестым я или первым я, или вообще хоть каким-нибудь я. Почему? Не спрашивайте, это… это невозможно объяснить. Это просто… ну… вот так. Пятый я, который живет в завтра, вот вы живете в сегодня, а я живу в завтра, я вижу вас, как вы идете по улице, только вы не двигаетесь, здесь ничего не двигается, потому что здесь еще не существует времени. Только я вам ничего плохого не сделаю, не волнуйтесь, я никого не убивал.

Тот я, который без номера, никого не убивал.

Простите, все так сумбурно… Видите ли, я еще никогда не говорил с людьми, даром, что я сам человек, первый раз мне приходится писать что-то, может быть, я вообще делаю все неправильно, и меня никто не поймет.

Так вот.

Я, я, я, я, я и еще один я.

Заколотые насмерть люди, это не я их заколол, зачем мне закалывать людей, я ничего против них не имею, я вообще их не знаю – то есть, иногда читаю истории каких-то людей, но какое мне до них дело, я никогда не задумывался о том, чтобы вмешиваться в человеческую историю, хотя, быть может, напрасно. И уж, по крайней мере, я бы убил кого-то… преступника какого-нибудь, а не кого попало, кого я нашел, заколотых не пойми чем…

Буду думать… вот, например, Феликс Флагман, убит ударом в спину. Феликс Флагман, который разрабатывал какие-то космические корабли с оцифрованным сознанием, зачем мне его убивать, только вредить себе…

Буду думать дальше, вот, например, М, я знаю её только как М, потому что эта буква была у неё на свитере, её тоже закололи в спину, и я четко вижу след когтя бронированных бойцов чужой земли под чужим солнцем…

Гости, которых нет

…стелим скатерти, накрываем столы в маленьком кафе под открытым небом. Ждем гостей.

Гости прибывают в половине пятого, сходят по трапу, мы встречаем их на берегу. Показываем остров и руины разрушенного святилища, в который раз повторяем легенду о том, что на этот остров якобы прибывают только мертвые, погибшие в бесконечной пучине океана. Ведем гостей к столу, прячем под перчатками истлевшие кости, под масками и париками – голые черепа.

Вечереет, гости садятся на свой корабль, они еще не знают, что это корабль-призрак, они пожимают нам руки своими руками, с которых еще не сошла плоть, – очередной туристический лайнер тает в тумане где-то над океаном, потому что призраки не скользят по воде, а парят в воздухе сумерек…

Мой Фрегат

…я не думал, что заботиться о фрегате будет так сложно: фрегат тосковал об океане, и мне приходилось каждый день выводить его в океан, даром, что никакого океана давным-давно не было. Я учил фрегат парить над бездонной пустотой, где когда-то плескались волны, я вынимал для него из праха кости огромных рыб, чтобы они тоже парили рядом, я искал также и останки чаек и буревестников, чтобы их побелевшие кости метались над фрегатом. Я находил для фрегата давным-давно затонувшие суда, с которыми он мог сражаться, и побеждать – а фрегат был так благодарен мне, что даже стеснялся сказать, что он никакой не военный, а мирный пассажирский фрегат, который перевозил людей. Мы вместе искали на дне океана бесчисленные сокровища, их было так много, что фрегат не мог поднять их на борт, и они тянулись за ним по туману.

Я думал, что будет со мной, когда я перестану быть, – беспокоился даже не о себе, а о фрегате. Фрегат пытался рассказать мне, что я стану очередным призраком на его борту, а когда раскаленная пустыня Земли окончательно исчезнет, проглоченная Солнцем, фрегат отправится в плавание по звездам, и я вместе с ним…

Осень на пороге

Первого сентября приходила осень – останавливалась на пороге, ставила на крыльцо потрепанный чемодан, стучалась в дом. Мы не знали, что такое осень, но на всякий случай, а потом уже по привычке открывали дверь, приглашали к столу, наливали чашку чаю.

По вечерам приходила луна, заглядывала в окна, мы подозревали, что она пишет историю нашей жизни, но луна загадочно молчала. Мы закрывались от неё занавесками, луна заглядывала в щелочки, мы боялись, что она расскажет про нас какую-нибудь страшную тайну, даром, что никакой страшной тайны у нас не было, а вдруг…

Иногда приходил торговец, у которого не было имени – вернее, было, но он бережно прятал его в складках плаща. Однажды мне удалось разглядеть кусочек его имени, выскользнувшего из-под плаща, но оно было написано на непонятном языке и непонятными знаками. Торговец выкладывал перед нами свой нехитрый товар – жизни, тысячи жизней, мириады жизней. Мы не знали, что такое жизни, но каждый раз вежливо смотрели, перебирали все до последней – должен же был кто-то их смотреть. Чтобы не обижать торговца, мы даже покупали пару-тройку жизней, – торговец всякий раз повторял, что каждый может взять только одну, только одну – ставили на полку, вставляли в рамку, вешали над кроватью, а то и осторожно закладывали между страницами книг. Никто из нас никогда не пользовался жизнями, да и честно сказать, мы не знали, что с ними делать…

Подстреленная осень

…осень я заметил сразу же, как только вышел из дома, – рыжую, наглую, внезапную посреди знойного лета, она ощерилась золотыми листьями, пожухшей травой, прохладными утренними туманами, бесконечно высоким синим небом. Осень, казалось, не замечала меня, слишком была увлечена охотой – еще бы, вон сколько вокруг разлеталось сентябрей, только успевай хватать. Я невольно залюбовался ослепительно-рыжей осенью, еле спохватился, что надо вскинуть ружье, прицелиться, и…

Бах!

Осень стремительно сорвалась с места, ускользнула прочь – я даже не успел увидеть, куда она исчезла, не убежала, а именно исчезла, оставив за собой горстку желтых листьев. Я так и не успел понять, ранил я её или нет, и все-таки, кажется, что нет – ни кровинки не упало на залитую полуденным зноем лужайку. Я досадливо скрипнул зубами – что может быть лучше пледа из осени, а осени в наших краях встречаются редко, это же надо же было так упустить…

Сумка лета

…когда лето уходит, главное, не торопиться, не бежать за ним сломя голову, как это делают многие и многие, в итоге ломая себе шею. Надо подождать, пока лето вернется, оно всегда возвращается на день, на два, потому что постоянно забывает что-то, то зонтик, то сумку, то июнь, то август – и вот тогда-то и нужно сделать вид, что вы-то и есть то самое нужное и важное, что забыло лето, и оно заберет вас, и только потом спохватится, что вы не зонтик и не кошелек, и даже не июнь, и не август – но будет поздно.

Моя эволюция

…к десяти годам я решил попробовать эволюционировать – наверное, было поздновато, но лучше поздно, чем никогда, тем более, что остальные даже и не думали заниматься чем-то подобным. Мне казалось, у меня есть все необходимое для эволюции – цепкие пальцы, длинный хвост, глаза, близко посаженные друг к другу, я умел неплохо лазать по скалам и перепрыгивать со скалы на скалу. Мне казалось, у меня получится, хотя я толком не знал, что именно должно было получиться.

Я вообще не понимал, откуда мне было известно про «эволюционировать», а ведь пришло откуда-то из ниоткуда, что если я на четырех лапах, и умею лазать по деревьям и скалам, то я могу и должен эволюционировать. Прежде всего я попытался спуститься с ветки и встать на две лапы – получилось не очень хорошо, но все-таки получилось. Правда, меня тут же попытался сожрать… а у него не было названия, ведь язык еще никто не придумал. Впрочем, я тут же догадался схватить подвернувшийся под руку камень и с хрустом и треском проломил череп врага.

Потом я отправился в город – это было, наверное, рановато, но надо же было когда-то начинать. Город оказался очень нарядным и уютным, он светился пор ночам.

Мне нужно было много что сделать в городе – проснуться, застелить кровать, выпить кофе, пойти на работу. Я помнил, что на работе нужно было что-то доделать, и что-то очень важное – только я не помнил, что именно, кажется, нажать на какую-то кнопку. Я не знаю, откуда я это помнил, но ведь помнил же…

Прогулка с человеком

…иногда я брал с собой на прогулку человека – это было несложно, достаточно было сложить его кости в мешок и тихонько полететь над улицей. Город в присутствии человека преображался до неузнаваемости – мертвенно-неподвижные руины становились уютным кафе, в запыленной и засыпанной обломками арке показывался маленький магазинчик, где можно было купить какой-то особый сорт мяса, я раньше и не знал, что мясо может быть разное. Пустырь в центре города становился тенистым парком, где можно было встретить свою любовь, а потом ждать её совершенно безнадежно – целую вечность. Оскаленные руины, торчащие высоко в небо, превращались в высотки с квартирами за какие-то баснословные суммы. Человек просил не бросать его подольше, чтобы подняться в дорогие квартиры – но они получались какие-то расплывчатые, ненастоящие, потому что при жизни человек там не был.

Иногда я брал с собой человека из какой-нибудь другой эпохи, чтобы покосившиеся столбы на перекрестках становились газовыми фонарями, а руины старого дома превращались в роскошный особняк.

Намного реже я брал с собой человеков не из вчера, а из завтра – из того завтра, которое могло бы стать, но не стало. Это было намного сложнее, ведь от них не осталось даже костей, но в то же время и проще – не надо было ничего с собой тащить. Город преображался, человек тащил меня в какой-то узкий проулок между домами, смотрите, а здесь мебельный магазин, а вот он сам ваши мысли читает, и чертит интерьер, как вам надо, а тут же и распечатывает…

Так было до того дня, когда я взял с собой сразу двух человеков, одну из вчера и другого из завтра, и тогда…

…до Прихода Города

Мне показывали в небо, говорили – сан.

Я обещал.

Теперь выполняю своё обещание, показываю в небо, говорю – сан.