Кошк и Солнц

И лес молчит.

Лайк, должно быть, сломался.

Лес не сломался, лесу положено молчать.

Майк идет к городу, купит там себе другого Лайка взамен сломанного, Майк уже большой, Майк уже знает, как это делается…

Набирает номер.

– Здравствуйте, я хотел бы заказать…

…объект зафиксирован в километре от города, диктую координаты для ликвидации…

Незаходящее солнце

– Вы убили меня… зачем?

Так пугаюсь, что даже не могу ответить – вы с ума сошли, никого я не убивал.

– Я не…

– Вы убили меня!

– Но я…

– Я доверился вам… а вы… вы…

– Позвольте, позвольте, давайте все по порядку… – стараюсь успокоить незваного гостя, понимаю, что это будет не так-то просто, если не сказать – невозможно.

– Да вы сами… сами посмотрите на это… – он показывает полупрозрачные руки, скользит по комнате, проходит сквозь стены – чопорный господин в чем-то старомодном, стимпанковском, жилетно-фрачно-цилиндровом, и в то же время в этом жилетно-фрачном прослеживается что-то из века айфонов и нейлоновых рубашек…

– Ну что это такое? И как это понимать?

Снова проходит сквозь стену.

Осторожно догадываюсь:

– Вы… вы умерли.

– Как вы догадались…

– Но…

– Это вы… это все вы…

Начинаю вспоминать…

– …вы правда можете отправить меня куда я захочу? – говорит спокойно, вежливо даже, но за этой вежливостью проскальзывает какое-то презрение ко мне, как будто я пыль с его лакированных ботинок, не больше.

– Да, совершенно верно.

Дальше он задает вопрос, которого я не понимаю. Я не так хорошо знаю и чувствую человеческий язык, чтобы осознать вот такое… сколько… сколько чего… почему он должен мне сколько-то там чего-то там, ведь я ничего у него не прошу.

Он тоже не понимает меня, как это ничего не прошу, я должен просить, я обязан просить, этого просто быть такого не может, чтобы я ничего не просил…

Понимаю, что смертельно обижу его, если не попрошу… что? Наугад показываю на круглое и блестящее, даже вспоминаю слово – клок, хотя хочется назвать его – чк-чк-чк-чк-чк – и где-то там в глубине этого чк-чк-чк еще немножко ж-ж-ж и ш-ш-ш.

Он вскидывается, оскорбленный до глубины души.

– Вы… да как вы… да как вы смеете? Да вы хоть знаете, сколько… сколько…

И вот опять это – сколько, чего сколько, не пойми, чего… Он в гневе уходит прочь, понимаю, что я обидел его не на шутку.

Он возвращается, когда я его не жду, да я никогда никого не жду, они приходят сами из ниоткуда…

– Будь по-вашему, – он нехотя протягивает мне чк-чк-чк-чк – безумие… реликвия…

Беру чк-чк-чк-чк, спрашиваю, куда, вернее, в когда он хочет.

Он называет какое-то количество чего-то, я не могу понять – чего, каких лет, каких оборотов вокруг звезды, так их было не тысяча восемьсот, а гораздо больше…

Объясните хоть как-нибудь – умоляю я – поймите хоть как-нибудь, – умоляет он, и чем дальше, тем больше я чувствую, что мы друг друга не поймем, мы слишком далеки друг от друга, как будто даже само время у нас разное…

– Вы сделаете это, – не выдерживает он, – вы вернете меня туда… в империю, над которой никогда не заходит солнце…

Спохватываюсь.

Ну, конечно же.

Все так просто.

Никогда не заходит солнце…

– Будет исполнено, – говорю я, – сию минуту.

– Вы обманули меня.

– Я сделал все, как вы просили.

– Вы убили меня.

– Я не… – хочу сказать, что я его не убивал, спохватываюсь, говорю, – я не хотел вас убивать…

– Тогда какого… какого черта? Где я нахожусь, в конце-то концов?

– Я могу показать вам…

– Так покажите… немедленно!