Мотылетки на мельнице

Мужичок у шлагбаума хмуро смотрит в мою сторону. Смотри, смотри, не взорву я твой космодром…

Вспоминаю, как улетал отец – пытаюсь вспомнить, не могу, слишком давно это было, толком даже не помню, сколько мне было лет, шесть или семь… нет, шесть, еще в школу не ходил… помню, как мать подняла меня среди ночи, пойдем, пойдем, Гаврик, да не кричи, тихо ты… Я не понимал, куда меня тащат, зачем, почему, и почему в комнату отца, знаю же, что отца нельзя тревожить, болеет отец, сам мне говорил, подцепил какую-то лихорадку в ядовитых болотах Венеры, до сих пор мается…

– А папу нельзя тревожить, ты говорила…

– Пойдем, пойдем, он тебя хочет видеть… – голос матери дрожит, – попрощаться с тобой…

– А лихорадка не заразная?

– Не заразная, не бойся… пошли…

Мать заводит меня в комнату, здесь мерзко пахнет аптекой, вот это я хорошо помню – запах аптеки, отец сидит в кресле, закутанный в старенькие одеяла, длинный, худой, руки у него неровные, рельефные, извилистые полоски пересекаются на руках, я много позже узнал, что это вены…

– Ну что, Гаврик, как жизнь? – спрашивает отец почему-то шепотом, подмигивает мне.

Я не знаю, как у меня жизнь, я еще не понимаю, что такое жизнь, на всякий случай отвечаю – хорошо.

– Ну и славно… вот что… папка-то твой опять улетает.

– А меня с собой возьмешь?

– Ох ты какой, с собой его взять… Это, брат, тебе не в Крым летать, это, брат, в космос…

– А в космос возьмешь?

– Нос не дорос… – отец выжимает из себя улыбку, – детям до восемнадцати нельзя.

– Как в кино?

– Ну… Ты, Гаврик, смотри, тебе восемнадцать стукнет, я как раз вернусь к тому времени… ну, контракт-то кончится… Вот, вернусь, пару годочков отдохну, там и с тобой вместе махнем куда-нибудь… я тебе Плутон покажу, там наши парни ледяные дворцы строили…

– У-у, долго ждать…

– А ты что хотел, все и сразу? Не-е, парень, в жизни так не бывает, в жизни и добиваться своего приходится, и ждать подолгу… Я, брат, знаешь, сколько за твоей мамой ухаживал?

– Да брось ты… – шепчет мать.

– Да что брось, у нее и жених видный был, и отец военный, а у меня что, ни кола ни двора, она на меня и не смотрела… а потом сбежала со мной в Магадан, вот оно как… долго по России мыкались, там уже и родители ее спохватились, нас домой позвали, отец ее квартиру нам сообразил… О-ох, черт, больно… – он прижимает к впалой груди исхудалые руки, – лихорадка проклятая… меня же там этот, мордохвост цапнул, ну, ребята наши тварей этих мордохвостами называют… Ну вот, от него этой дрянью и заразился…

– А как же ты больной полетишь?

– А так… уж долечусь, куда денусь… – обессилено падает в кресло, – они без меня там дров наломают, господи прости… Там видишь, какое дело… – тяжелый вздох, он как будто задыхается, – там сигналы обнаружены… вроде как от разумных существ… черт их знает… а по контактам с цивилизациями один спец, это я… Ну все… – вздох, – дай лапку… давай, учись хорошо, маму слушайся…

– А ты мне писать будешь?

– А куда же я денусь… подарки слать буду, это не бойся, без обмана… Ну все, давай, спать иди, мне ехать на космодром надо…

Мать буквально вытаскивает меня из комнаты, волочет в комнату, спать, спать иди, Гаврюшенька, тебе что отец сказал, чтобы меня слушался, да?

Спать… легко сказать, спать, когда где-то через час дом наполнился негромкими голосами, стуком, куда-то ходили, что-то носили, я все думал, как потихонечку выбраться из комнаты, может, тайком проникну в машину, в корабль, не будут же ради одного меня возвращаться на землю… Помню, как бесшумно вышел из комнаты, в коридоре столкнулся с матерью, как получил от нее подзатыльник, марш, марш спать, тебя еще не хватало…

Стою между небом и землей.

Охранник косится на меня, снова окунается с головой в газету. Не бойся, не взорву я твой космодром. Больно надо…

Смотрю в небо.

Ищу свою звезду…

Вспоминаю…

– Танцуй, Гаврюшка, тебе письмо…

Да, были письма, много писем, обычно появлялись к какой-нибудь дате, например, когда был Новый год, или первое мая, или двадцать третье февраля, и на восьмое марта я всегда обижался, что письмо приходило не мне, а матери, и в день рождения матери я тоже обижался, потому что ей, а не мне отец высылал что-то совсем уж особенное, какие-нибудь причудливые цветы, или украшения из кости какого-нибудь крылатого единорога, или драгоценные камни, обязательно большие, блестящие, посмотришь на них, сразу становится ясно – на земле таких не было и нет…

Зато в свой день рождения на пятое мая я ходил гоголем, тогда отец присылал что-нибудь для меня, что-то особенное, как в позапрошлом году, когда я открыл коробку, и увидел камень с серой дымкой внутри…

Привет, Гаврюшка, пишу тебе с Аргуса, это планетка близ Фомальгаута. Высылаю фотки, пейзажи здесь что надо, вот у нас на Земле ландыши крохотные-крохотные, а у них такие же цветут, так там в каждом бутоне жить можно…

…я аргусинцев не видел, штурман рассказывал, встречался с ними. Похожи на гриб дедушкин табак, а из-под гриба лапки торчат, то ли шесть, то ли семь, они этими лапками по джунглям ползают. Штурман хотел их со мной познакомить, они ни в какую, чужих боятся, а штурман для них вроде как уже свой… Так и получается, исследователь в корабле сидит, штурман гуляет с иноземцами по лесу…

…мне они, правда, тоже кое-что передали, вот, высылаю тебе камень, в нем, если присмотреться, можно увидеть свое будущее. Правда, аргусинцы говорят, это будущее только специальный шаман расшифровать может. А мне шамана не надо, я сразу в шаре увидел, как домой возвращаюсь, а ты меня перед космодромом ждешь… :)

Я стоял между небом и землей, мысленно перебирал подарки, которые присылал отец. Сначала хотел даже взять их с собой, передумал, побоялся чего-то. Камни-предсказатели, сухой орех, выполняющий желания, раковины неведомых тварей из каких-то кратеров, на шестнадцатилетие отец выслал мне мешочек, который надо было носить на шее, чтобы влюбить в себя свою избранницу. Два месяца я носил на шее мешочек, два месяца гулял с Ариадной, у которой были золотые волосы, понравился не только ей, но и ее отцу, он приглашал меня в их особняк, катал нас на своем майбахе, а ты ничего, Ариша, хорошего парня отхватила, на каникулы вас обоих в Париж отправим, мир посмотрите… Что, Гаврик, мама-то твоя ругаться не будет?

Через два месяца я не утерпел, развязал мешочек, посмотрел на серебристо-белый песок внутри. В тот же день Ариадна прошла мимо, не замечая меня, из школы уехала в машине с каким-то старшеклассником…

Привет, Гаврюша, пишу тебе с Кобольда, это планетка под безымянной звездой в созвездии Кассиопеи. Высылаю тебе фотку на фоне камней, ты даже не сомневайся, вот все эти россыпи – это чистое золото. Золотишко здесь лежит, как у нас булыжники, реально золото лопатой грести. Андрюшка, лаборант наш, потерял голову, набил полную каюту этого золота, уже с капитаном скандалил, с пеной у рта доказывал, что «Кентавр» не перегружен, и дальше полетит без проблем, и все такое. Короче, половину золота все-таки выбросили, он плакал даже…

Так ты представь, что дальше было… Стартуем с Кобольда, выходим с орбиты, берем курс на Андромеду… Утром просыпаюсь от крика, все бежим в Андрюшкину каюту, он стоит не живой, не мертвый, смотрит на рыбьи чешуйки. То есть, это мы их так назвали, рыбьи чешуйки, легенды вспомнили, как люди ночью у каких-нибудь колдунов золото брали, а наутро оно рыбьей чешуей обращалось…

Высылаю тебе пару чешуек. Андрюшка все не теряет надежды, что когда-нибудь в каких-нибудь условиях эти чешуйки превратятся в золото. Если что-нибудь такое случится, пиши. :)

Я писал. Отец отвечал мне. В школе с восторгом рассказывал, что мой отец космонавт, показывал письма Леньке Чижикову, рыжему и конопатому, мы сидели за одной партой, он списывал у меня диктанты, я списывал у него математику. Мне не верили, Ленька вообще смеялся надо мной, ага, космонавт, а у меня батя вообще Бэтмен, по ночам над городом летает…

Я здорово дрался с парнями, кулаками доказывал, что мой отец космонавт… меня побаивались. Мне верили – или делали вид, что верили, кивали, когда я показывал письма или фотографии. Кончилось тем, что я здорово сцепился с кем-то из старшеклассников, в школу вызвали мать, дома был короткий разговор, который запомнился мне на всю жизнь.

– Тебе заняться больше нечем, драться со всеми? Я тебя зачем в бокс отдавала, чтобы морды всем бил?

– Так они не верят…

– Чему не верят?

– Как чему… что папа наш космонавт, – ответил я с гордостью.

Я и правда гордился собой, еще бы, отстоял отца, отстоял честь семьи, пусть теперь кто-нибудь только попробует вякнуть, что у него отец Бэтмен…

– Ты что, с ума сошел?