Нота После

А вот они добирались до руля. Господа. Хозяева. Называйте, как хотите. Осторожно трогали руль, осторожно переключали скорости, пробовали нас – наши планеты – на прочность.

Нам было боязно.

Нам – только что созданным людям на только что созданной земле – было боязно.

– Жить-то можно? – спросили мы у других миров.

– Можно, – ответили нам.

– Они-то нормальные?

– Нормальные, – ответили нам, – они своё дело знают… не первый день у руля стоят. Да сами посмотрите…

Мы сами посмотрели. Посмотрели, как хозяева садятся за руль, осторожно поворачивают тумблеры, жмут на педали скорости. Миры медленно сдвигались с места, шли по своим орбитам, всё набирая скорость, от рождения к развитию, от первого понимания самих себя, к созиданию, от первого дня творения к чему-то недостижимо прекрасному, по проторенным невидимым рельсам.

– И нам такого дадут?

Над нами посмеялись. Ха, дадут, это не вам дадут, это вас ему дадут. Обкатывать.

Мы ждали, когда придет тот, кто сядет за наш руль, кто поведет нас через века и века. Мы уже видели, как ловко господа правят нами, как уверенно держат руль…

Надежды кончились.

Когда на нас повесили табличку – У.

Нестиранный дворец

Прачка дворец сожгла.

Вот ужас-то какой.

И все на прачку смотрят, и головами качают, осуждают, значит – ох, нехорошая какая, шуточка ли дело, целый дворец сожгла.

И прачка смотрит, слезами заливается, не виноватая я. Да как это не виноватая, виноватая и есть, вот растяпа-то…

Прачка говорит: я не виновата. А её никто не слышит, она уже триста лет как умерла.

И тут министр выходит и говорит:

– Не виновата она.

Но министра тоже никто не слышит, даром, что он не просто министр, а целый премьер-министр.

Все равно не слышит никто. Потому что он уже полвека как умер. И никто-никто его уже не слышит.

Дрожит земля.

Город дрожит.

Небо дрожит, гнется под тяжестью самолетов.

Министр… да не министр, а целый премьер-министр – смотрит в раскаленное небо. Кто-то окликает его, кто-то говорит прятаться под землю.

Люди боятся неба, люди под землю прячутся.

Министр (целый премьер-министр) замирает, останавливается, вроде дворец, да нет, быть не может здесь никакого дворца, показалось, померещилось, а нет, не померещилось, и правда, дворец…

– Ай, ах!

А это еще что… а это прачка, а вот это что, вот она, бадью с водой тащит, а тут министр, да не просто, а целый премьер-министр, откуда взялся, только что не было, а тут на тебе, стоит на дороге, и небо дрожит под тяжестью чего-то стального, раскаленного, небо горит… Вот прачка бадью с водой и…

– Ай, ах!

Министр (целый премьер-министр) вежливо приподнимает шляпу:

Ничего страшного.

Ну и дальше там что по протоколу полагается, прекрасная погода сегодня, и всё такое.

Прачка в замке белье стирает.

Это она может.

Премьер-министр смотрит на карту, строит планы.

Это он тоже может.

Туристы ходят, смотрят на город.

И это они могут.

А прачке холодно, еще бы не холодно, зима все-таки.

А вон министр. Идет куда-то со своими людьми, волнуется. Ну, еще бы не волноваться, небо горит и дрожит.

И прачку видит. И людям своим кивает, не поленитесь, налейте даме чашечку кофе, и чего у нас еще есть. Люди в растерянности, да как так, да нельзя же так, мы же когда – вот сейчас, а она когда – триста лет назад, или сколько там. Министр (целый премьер-министр) не понимает, почему нельзя, где написано, что нельзя, люди смотрят – и правда, нигде не написано, значит, можно. И прачке кофе подносят, прачка пробует – ух, гадость – ничего, виду не подает, как такое господа пьют, а вот хлеб ничего, знатный хлебец, и сыр знатный, всю жизнь бы ела…

– А что у вас случилось?

Это прачка у министра спрашивает. Видит же, случилось чего-то, небо огнем горит…

Он только руками разводит, не положено людям будущее знать.

Прачка больше не спрашивает, да правда что, чего тут спрашивать, кто она, и кто он, нечего прачке в такие дела соваться, её дело белье во дворце стирать.

– Враги в городе.

Это министру говорят.