Он поворачивается, летит к дому. Лечу за ним, все-таки я его воспоминание, или выдумка его какая-то, так что я тоже имею право сидеть в этом доме и греться у камина. Смотрю на календарь, зачем я посмотрел, зачем увидел дату его смерти, уже замеченную на памятнике.
Он кивает:
– Я знаю. Сегодня.
– И вы…
– …я должен выйти из дома.
Он не договаривает.
Часы бьют полночь.
Он не выходит на улицу.
Страница так и остается неперевернутой.
Пьем кофе, еще проверяем, да кофе ли это, а то у этого автора все может быть. Так и есть, у чашек вырастают перепончатые крылья, чашки хотят выпорхнуть в окно, хозяин перехватывает их, жарит на вертеле.
Ужинаем.
После полуночи наоборот, он становится то ли моей фантазией, то ли моим воспоминанием.
Часы снова бьют полночь, зовут на улицу.
Вопросительно смотрю на своего товарища:
– Вы… не пойдете?
Он презрительно фыркает.
– Я, знаете, жить хочу.
Хочу встать, выйти на улицу, он одергивает меня:
– И вы тоже жить хотите.
– Вы думаете…
– …я догадываюсь.
– Но… откуда?
– Очень просто… вы автора-то нашего хорошо знаете?
– М-м-м….
– …читали?
– Еще как.
– Вы у него хоть одну хорошую концовку видели?
– Не доводилось.
– Вот то-то же… Так что и с вами ничего хорошего не будет, если у него на поводу пойдете…
– А этот город…
– …здесь собираются все те, кто хочет жить…
Киваю. Начинаю понимать.
Несыгранный инструмент
…это не каждому дано – играть на инструменте, это талант нужен. То есть, играют-то все, у каждого инструмент есть, куда без инструмента-то, только один так играет, что лучше бы никак не брался за это дело, а другой на своем инструменте такую историю загнет, что еще века и века помнить будут. Вот, например… этот… который…
…распахнутое окно…
…холодный мартовский ветер…
…город внизу…
– Успокойтесь, пожалуйста. Их не существует.
– Они есть. Я вам клянусь…. Они есть.
– Мы… мы не можем на нем играть.
Это было уже потом.
– Оне не можем на нем играть.
– Дайте другого, просим мы.
Оне смеются в ответ. Оне все. И главный.
Потому что не было большего позора, чем сменить инструмент.
А совсем потом было вот что:
– Оне… оне хоть понимают сами, что сделали?
Оне в таком гневе, что даже называют нас – оне, никогда не обращались к нам – оне, всегда – вы да вы…
А тут вот – оне.
– Оне хоть сами понимают, что сделали?