Воспоминание о Вальсе

Часы с треснувшим циферблатом бьют полдень.

Перехожу.

Темнеет в глазах, впиваюсь руками в подлокотники кресла, тут только бы не упасть без сознания…

– Ты чего?

Сердце падает куда-то к центру земли.

Эдит.

– А… голова закружилась.

– Что-то часто она у тебя кружиться стала.

Сжимаю зубы, черт, черт, черт, две минуты – не вариант, если я через каждые две минуты буду терять сознание, так меня Эдит в больницу отправит…

– Э-э-э… чего там про кофе?

– Да я говорю тебе, новый сорт…

Киваю. Вспомнить бы еще, что там с новым сортом, купить надо новый сорт, или уже купили, или что… Впиваюсь зубами в мясо, спохватываюсь, пережаренное же, ну, не в уголья, но я бы есть не стал, и вообще…

– Ты чего?

Сжимаю руку Эдит, сердце еще раз падает к центру земли, пробивает землю насквозь. Две минуты. У меня есть две минуты. Эдит вытаскивает руку, хмурится:

– Да оставь ты, что ты, в самом деле…

Я надоел ей, я понимаю – надоел. Тут тоже сложно, удержаться на грани, за которой Эдит вспыхнет, что я ей надоел, уйдет, хлопнет дверью…

Не выдерживаю.

Обнимаю Эдит, целую, крепко, горячо, жадно, пропади оно все пропадом, пропади, пропади…

Часы отсчитывают две минуты, переваливают на третью, мне плевать, мне на все плвать, обнимаю Эдит…

…я появляюсь из пустоты за спиной Эдит, смотрю на себя, обнимающего Эдит, многозначительно стучу по запястью, время, время…

Все понимаю.

Исчезаю.

Вот так, из объятий Эдит. Тут же окликаю её сзади, Эдит оборачивается, не понимает, она испугана, я отшучиваюсь, бормочу какие-то дежурные вежливости про прикольно получилось, правда… Сажусь за стол, все-таки не выдерживаю, мимоходом кладу руку на плечо Эдит, все-таки не видел её десять лет…

…она не знает, что я не видел её десять лет.

Индейка. Пережаренная. Вежливо выбираю кусочки, которые получше. Эдит смотрит на мою тарелку, спохватывается, хмурится:

– Не получилось?

Снова бормочу какие-то вежливости про ничего страшного и с кем не бывает. Вздрагиваю – когда вижу за её спиной самого себя, да какого черта, две минуты еще не закончились, какого, какого… Я за спиной Эдит прикладываю палец к губам, тут же появляюсь еще один я, и еще, и еще. Сердце сжимается, я жду, что они набросятся на меня – нет, ничего не происходит, они просто стоят и смотрят.

…возвращаюсь. Хочу сказать – домой, понимаю, что мой дом не здесь, где пустое поместье и заброшенные замки вдалеке, а там, где пережаренная индейка, где новый сорт кофе, непонятно, зачем и почему…

Отмечаю дату на календаре. Через десять лет. Эдит. Бьется в голове отчаянная мысль, а если не десять, а если двадцать, а если хотя бы пятнадцать – у меня дольше будет Эдит, не тысячу лет, а две тысячи, или сколько там, я запутался, считать надо, я не люблю считать, я никогда не любил считать, еще с детства, еще с этого вот – достали двойные листочки, еще…

Нет, считать, считать, с нашего первого дня до самого конца – пятьдесят лет, семь месяцев, пять дней, шесть часов, сорок минут, тридцать секунд не считаю. Итого двадцать шесть миллионов восемьсот тридцать шесть тысяч двести сорок минут, из них уже прошло… тьфу, что я считаю вообще, как будто во всех месяцах тридцать один день, они же все по-разному, чер-р-р-т, я сойду с ума…

Один раз в двадцать лет. Или хотя бы в пятнадцать. Нет, нет, немыслимо, я и так за десять лет успеваю почти забыть Эдит. Надо бы раз в пять лет. Или в три. Но тогда Эдит закончится еще быстрее.

Думаю, откуда были те, которые стояли за спиной Эдит: оттуда, где я еще хожу навещать Эдит, или оттуда, где Эдит уже закончилась. Надо будет как-нибудь спросить у них в следующий раз. Как-нибудь знаками. Хотя, что мне это даст. Ничего.

(Они приходили еще два раза – через десять и через двадцать лет, второй раз я знаками, полунамеками поговорил с собой, узнал, что им уже не досталось Эдит. Я ждал, что они убьют меня, потому что у меня есть Эдит, а у них уже нет. В тот вечер Эдит обернулась и увидела нас всех – все, кроме меня, тут же исчезли, я опять начал бормотать что-то про приколы и фокусы. В следующий раз они не пришли – а может, и в предыдущие разы, может, кто-то из нас предупредил остальных больше не приходить вот так, всем сразу.)

Отмечаю в календаре дату через триста лет – когда я попаду к Эдит в половине одиннадцатого вечера, когда мы поднимемся в спальню, задернем шторы, и Эдит расстегнет платье. Понимаю, что дальше не буду делить время по минутам – эти несколько часов будут принадлежать мне одному. Потом так и быть уступлю место себе через десять лет, чтобы лежать рядом с Эдит, смотреть на неё спящую. Но это уже потом.

Думаю, что будет без Эдит. Совсем без Эдит. Вечность без Эдит. Тут же гоню от себя эту мысль. У меня еще есть тысячу лет Эдит. Или две тысячи лет. Каждый раз считаю, каждый раз сбиваюсь со счета…

Третий с половиной этаж

…когда я вошел в этот дом, то был потрясен – снаружи было лето, знойное, жаркое лето, но стоило мне переступить порог за массивной кованой дверью – и я буквально провалился в осень, покатился вниз по лестнице, окруженный шуршащими разноцветными листьями. Меня обдало холодком – не зимним морозцем, а таким, легким, как бывает в начале осени, а когда я немного пришел в себя и направился к уютно потрескивающему камину, меня обдало поистине ноябрьским холодом, какой случается в конце месяца перед первым снегом. Я был настолько потрясен, что заметался по дому в поисках выхода – но это оказалось не так-то просто. Наконец, я выискал комнату, обстановка в которой немного напоминала сентябрьский полдень, и даже налил себе глинтвейна в ожидании хозяйки…

…чем больше я смотрела на чертеж, тем меньше понимала, для кого и для чего я строю этот дом: бесконечные переходы, лестницы, ведущие в никуда, комнаты, как будто повисшие в пустоте, интерьеры, словно насмехавшиеся над законами земного притяжения. Окна, выходящие из комнаты в комнату, двери, ведущие в тупики или на улицу на высоте третьего с половиной этажа, башенки внутри комнат, камины снаружи – это был еще не полный перечень сюрпризов, которые приготовил дом. Я была уверена, что заказчица выжила из ума – и если бы не щедрая оплата, я бы в жизни не согласилась на строительство. Но бесконечные долги и безденежье вынудили меня взяться за это рискованное дело – и не было ни одного дня, когда бы я не сожалела о принятом решении. Очень скоро я начала замечать, что, несмотря на знойную погоду на улице, в свежепостроенном доме воцарился холодок, а иногда комнаты заволакивало промозглым белесым туманом. Я готова был сию минуту прекратить строительство – но дом, казалось, не отпускал меня, завораживал, заволакивал, очаровывал все больше и больше. Я стала ловить себя на том, что мне не хотелось покидать этот дом, я ночевала там, даже облюбовала себе комнату в левом крыле под самой крышей – правда, через две недели эта комната переместилась в правое крыло, а потом и вовсе стала кочевать по всей постройке. Меня больше не пугало то, что я не вижу заказчицу, я не жаждала встречи с ней, более того – чем дальше, тем больше мне казалось, что я знаю хозяйку, я знакома с ней давным-давно, более того… Однажды утром я обнаружила, что дом был готов, а может, он был готов еще вчера вечером, я так была измотана, что не заметила. В то же утро я поняла, что знаю, где находится комната хозяйки: достаточно было подняться на третий этаж, повернуть направо, где пол и потолок меняются местами, спуститься на третий с половиной этаж и войти в дверь, которой не было. Именно там я ожидала увидеть комнату хозяйки, именно там я увидела свою комнату – и поняла все.

Кажется, скоро наши дети станут спрашивать, что такое осень – сказала Джейн. Кажется, скоро наши дети станут спрашивать, что такое осень, поддакнул Кевин. Они казались себе последними, кто помнил, что была когда-то какая-то осень – с желтыми листьями, с белыми осенними туманами, со стаями птиц, улетающих в серую дымку, с долгими вечерами у камина, с клетчатыми пледами. Уже который год осени не было – не так, как бывает, когда лето задержалось до октября, а зима обрушилась белыми метелями с первым ноября – а не было совсем. Где-то до середины октября стоял августовский зной, который буквально за считанные дни сменялся снегопадом. Что такое осень – спрашивали дети. Что такое осень – спрашивали внуки. Не было никогда никакой осени – говорили дети. Не было никогда осени, вторили внуки. Скоро мы уже и сами стали сомневаться, что была когда-то какая-то осень – а может, мы её просто придумали…

Я нашел её не сразу – точнее сказать, я вообще не верил, что кого-то найду. Она сидела в уютном кресле у камина, но несмотря на пламя очага в комнате царил промозглый холод. Она сидела, завернувшись в плед и пила горячий чай – и, казалось, нисколько не удивилась моему визиту. Я хотел напомнить ей про её долг, но ту же спохватился, что она никому ничего не должна. Не зная, с чего начать, я спросил, зачем она укрылась в этом доме – и получил ответ:

– Я прячусь от осени.

– Простите? – мне показалось, что я ослышался.

– Вам нравится, правда? Чудесный дом. Я сама его построила. Чтобы прятаться от осени.

– Но… как же…

– …а вам что, не хочется пережить осенние холода в теплом доме?

– Хочется, но…

– Ну, вот видите, мы друг друга прекрасно понимаем! Вот и тоже всю жизнь мечтала… Только… только у меня не получилось ничего…

– Отчего же… не получилось?

– Вот вы в строительстве разбираетесь? Вот скажите мне, что я не так сделала, почему мне здесь всегда так холодно?

– Эм… э…