Воспоминание о Вальсе

Если бы я мог написать в будущее тому человеку, который возьмет на себя смелость продолжить мои исследования, я скажу ему: мой дорогой друг, ты, должно быть, будешь немало удивлен тем, что я отверг благополучную сытую жизнь, не пошел по стопам отца, а напротив, выбрал себе путь, полный лишений. Что я отвечу моему несуществующему другу? Что я в жизни бы себе не простил, если бы хотя бы не попробовал стать бессмертным? Я бы, конечно, сердечно поблагодарил своего неизвестного друга за заботу и предупреждение, что мне следует бежать из города, – однако, этот побег только отсрочил мою казнь, потому что в каком бы городе я не останавливался, рано или поздно блюстители закона понимали, что мои изыскания слишком опасны…

Если я в здравом уме начну писать письмо человеку, который будет жить через много веков после меня – мои соотечественники решат, что я выжил из ума и отправят меня в сумасшедший дом. Если я не напишу это письмо, оставлю свои мечты и чаяния при себе – я в жизни себе этого не прощу. Как же мне быть? Думаю, что смогу спасти ситуацию, если завуалирую письмо к своему неведомому другу под литературное произведение. Итак, в этой непримечательной книге я обращаюсь к мнимому другу, который будет жить через много веков после меня. Прежде всего, мой неведомый собеседник, я хочу поделиться с тобой своими исследованиями и поблагодарить за то, что так любезно предупредил меня об опасностях, подстерегающих меня на жизненном пути. Только благодаря тебе, мой неведомый друг, я благополучно отказался от путешествия на «Боудикке», которое казалось мне невероятно увлекательным, – и тем самым избежать гибели в кораблекрушении. Однако, мой неведомый товарищ, с чего ты взял, что где-то в Америке, в маленьком безвестном городке меня ждет тот, кто прольет свет на мои терзания и сомнения и подскажет, как создать думающую машину – каково же было мое разочарование, когда я обнаружил, что упомянутый тобой человек будет жить через двести лет после меня. впрочем, я не виню тебя, мой неизвестный друг, ты искал информацию обо мне из весьма недостоверных источников, поэтому стоит ли удивляться, что ты путаешь даты, события, имена? Мне самому следовало более тщательно проверять то, что ты пишешь мне. За одно я точно благодарен тебе – если бы не твои расчеты, я бы в жизни не добился того, что имею сейчас, в жизни бы не довел до ума свою машину для думания…

Если бы я мог написать письмо какому-нибудь человеку, живущему после меня, я был бы безмерно счастлив – но увы, беспощадное время не позволяет связаться с прошлым. Все, чем мне приходится довольствоваться – это отсылать письма в прошлое, людям, которые жили когда-то. Пишу неведомому другу, который жил двести лет назад, предупреждаю его о «Боудикке», корабле, который может его погубить, – и сетую, что никто не может предупредить меня о том, чем закончится для меня полет на «Марсе», правда ли ступлю я на чужую землю или мое имя пополнит списки погибших…

Сегодня я нашел друга.

Как? Как обычно. Как всегда нахожу друзей, всякий раз это случается одинаково, ну, почти одинаково, если не считать того случая с электромагнитной волной.

Итак, сегодня я нашел друга. То есть, нашел я его десять лет назад, только тогда он еще не был моим другом… или нет, не так, он уже тогда был моим другом, только ничего не говорил. Вернее, даже не так, он мне говорил, только я его не понимал. И даже не так, он не говорил… но говорил. А я не понимал. А теперь понял. Понял – после десяти лет отчаянных попыток его понять. Понял, что он сказал мне —

Мой неизвестный друг, если бы ты знал, что я испытал в тот момент, когда понял, что вселенная конечна, и замыкается сама на себя…

Я это знаю, я это давно знаю, все-таки мысленно отвечаю ему, что это здорово.

А пять лет назад я узнал, как выглядит мой друг – у него оказалось три глаза, вот это странно, что три глаза, а не два, а ну да, конечно, он жил в искривленном пространстве черной дыры, поэтому и глаза было три, чтобы не заблудиться.

Мой друг оказался очень интересным – давненько мне не попадались такие друзья – особенно мне понравилось —

Седая осень палит и жжет,
Уходит лето, уходит лето —
Пообещай мне, что сбережешь
Мои миры и мои рассветы…

…если я правильно понял, если я правильно перевел. Спросить было уже не у кого, мой друг умер, как я подсчитал – умер сорок тысяч лет назад. Никогда еще мой друг не был таким близким ко мне, мой предыдущий товарищ умер двести тысяч лет назад, а между мной и предпредыдущим другом было пять миллионов лет.

Итак, сегодня я нашел друга.

Осталось сделать так, чтобы друг нашел меня – если вообще когда-нибудь будет какой-нибудь друг, который меня найдет, в чем я глубоко сомневаюсь. Я оставлял ему тайные знаки – вернее еще явные знаки, которые станут тайными, когда я умру. Я рисовал букву А и аиста, и тут же спохватывался, что мой друг не будет знать, что такое аист. И астероид. И алмаз. Я не знал, что скажу ему, поэтому просто решил поделиться недавним открытием и записал – Мой неизвестный друг, если бы ты знал, что я испытал в тот момент, когда понял, что вселенная конечна, и замыкается сама на себя…

Четвертая луна

4

Это уже четвертая луна.

До этого три было.

А вот четвертая.

Он смотрит на людей вокруг, думает, кто из них такой, а кто другой. Вроде сейчас все уже другие, это плохо, если все другие, это если что-то случится, один Он останется…

Он выверяет координаты, а чего тут выверять, конфедераты уже по всей траектории Луны расставили пушки, не прорваться.

Ничего. Ему не привыкать. Он ведет луну, как всегда вел, как вел первую луну, и вторую луну, и третью – по четко выверенным траектория, которые не заденет, не затронет меткий выстрел.

Стреляют. Откуда-то оттуда, из темноты, из тени Земли, ловко за тенью спрятались, знают свое дело. Он смотрит тепловизором, тепловизор ничего не видит, вот ведь чер-р-р-рт…

Стреляют. Снова. Снова. Откуда они вообще взялись, перебили же всех, да кто их перебил, никто не перебил, вон, лезут изо всех щелей, поднимаются откуда-то с Земли, вернее, с того, что когда-то было Землей до погибших трех лун, до Противостояния. Биннори орет, что нужно было еще на Земле их бить, да какое на Земле бить, сам-то подумай, что несешь, где их там на Земле выищешь…

Он ищет цель, наводит пушку, сжимает зубы.

Пли.

Капают секунды.

Он кусает кулаки.

Яркая вспышка там, в темноте ночи. Сбил, сбил, да что толку, сбил, там еще таких же штук двести, они по-одному не летают, нет…

Так и есть. Ураганный огонь со всех сторон, ближе, ближе, не видно всполохов, ничего не видно, Он только догадывается, что снаряды терзают ноздреватое лиуцо Луны…

Была первая Луна.

Была вторая Луна.

И третья Луна была.

И четвертая.

А четвертой луны уже нет.

Почти нет.

Была две секунды назад до того как – тревога, до того, как дрогнула лунная поверхность там, внизу, до того, как…

Он хочет связаться с Биннори.

Не связывается.

Уже понимает, Биннори не ответит, Биннори больше нет. И никого нет, кто отправился туда, где был заложен снаряд, не успели обезвредить, не успели…

Он командует рулевому:

Полный вперед.

Рулевой не слышит, рулевой лежит мертвый у пульта управления, они все лежат мертвые, они все были другие. Он встает к штурвалу, сам себе говорит – полный вперед. Значит, умерла Луна, раз все они умерли, говорит себе он. Если бы Аглая жива была, она бы плакала. Только Аглаи нет, вон она лежит мертвая, а когда оживет, уже Луна будет, будет Луна, снова соберут её, по крупицам, по крохам, по песчинкам, не век же радоваться этим, которые простые, которые взорвали Луну, заложили снаряд…

Луны больше нет.

Это четвертая луна была.

Ничего.

Ему не привыкать.

Будет и пятая луна. И шестая. И какая угодно.