Думать, думать, это называется – мозговой штурм, так, его родители в детстве достали, делись-делись-уступай, вот он и поклялся, когда вырастет, никому ничего не уступать, все себе, себе, себе. А журнал… пусть его в стенгазету не взяли… не, не в стенгазету, а в местную газетенку, пусть он в городке в маленьком родился и жил, носил свои опусы в газету, а его не взяли… вот он с тех пор мечтал попасть в журнал…
…накатывает удушье, волнами, волнами, сильнее, сильнее, через двери и комнаты вижу своего врага, как он пишет, быстро, борзо, и не на ноутбуке пишет, у него другое что-то в руках, что-то незнакомое, нда-а, похоже, сейчас все-таки не двадцать первый век…
…удушье накатывает резко, сильно, хватаю воздух, воздуха нет, начинаю понимать, пока я выдумывал ему историю, он тупо записал что-то вроде, что я умер, или что меня не было никогда, или сердечный приступ какой-нибудь выдумал…
…хватаю стол, стол не хватается, падаю, кто-то подхватывает меня, да не кто-то, Пиро, хлопает меня по щекам, спохватывается, бежит к своим записям, что-то переправляет…
…с наслаждением вдыхаю.
– Как… как вы догадались? – спрашивает Пиро.
– О… о чем… до… до… дога…
– …ну это вот все… про родителей… про газету… ах, пусть Танечку напечатают, она же девочка, а тыжемальчик, тыжеуступи, и это ты такую фигню в журнал понес, не позорился бы…
Молчу и слушаю. Что-то подсказывает мне, что нужно молчать и слушать. Просто.
Наливаем чай. Пьем сами, не все же чашкам пить.
За окнами идет снег. Здесь всегда идет снег.
– Ну, давайте… продолжать, что ли… – кивает Пиро, – вам какую биографию-то писать?
– В смысле?
– Ну, вы сами-то что хотите? Где родиться хотите, где жить…
– Ой, а знаете, я наследным графом хочу быть… в поместье… родители, дедушка… библиотека огромная… замок, чтобы там по закоулкам прятаться надо было, кузина сколько-то-там-юродная, её в дом жить взяли, а она за мной присматривала… ну так, чтоб не сильно строго, двадцать первый век все-таки…
– Ну, это вы загнули…
– А что я такого загнул, думаете, это написать трудно?
– А, ну да, конечно, мы же пишем… – Пиро смеется.
Садимся писать, каждый выдумывает другому биографию. Страницу за страницей…
…думаю, почему же здесь все-таки все время идет снег.
Сворачиваем нашу общую рукопись, Пиро бормочет что-то, что надо бы еще подредактировать, я отвечаю, что так вообще никогда не сделаем, и вообще, слишком хорошо тоже плохо…
Пиро Кусь хочет прицелиться, протягивает рукопись мне.
Бросаю самолетик.
Сердце делает сальто.
Аплодисменты. Такие, какие бывают, когда кто-то попадает в журнал. Хлопают все – Фил Тано, Агник, Амо Эп…
Журнал разбивается со звоном и грохотом.
Смотрим что там, по ту сторону.
Понимаем, что можем войти…
Ханна отбивает полночь
Люди идут по мосту.
Я открываю врата.
Где-то там, на горизонте уже догорает то, что было великим городом.
Думаю, что там случилось, впрочем, какая мне разница.
Мое дело – открывать врата.
Вижу женщину на мосту, она тащит за руки двух ревущих детей, приговаривает им что-то, а как зайчик бегает, а как белочка, а как слоник – дети неуклюже прыгают, всхлипывают, мальчик снова заливается ревом, девочка тоненько скулит.
Открываю врата.
Женщина входит, падает на колени, спасибо, спасибо, толкает детей, давайте, давайте, быстро, на колени, благодарите. Я хлопочу, не стоит, не стоит, думаю, куда их обустроить, по комнатам, по ярусам, а ведь дети голодны, надо накормить…
Люди идут по мосту.
Я открываю врата.
Самая высокая башня с треском и грохотом ломается пополам, падает на то, что было городом.
Смотрю на сухонького старичка, спешащего по мосту, визжащего – пропустите, пропустите, смотрю на напольные часы с боем, которые он тащит с собой, часы дорогие, я это отсюда вижу, золото, натуральное дерево, поблескивают драгоценные камни…
Визги, срывающиеся на фальцет:
– Пропустите! Пропустите! Не видите, я с часами?
Закрываю врата.
Опускаю мост.
Отворачиваюсь, не хочу видеть часы и их хозяина, летящих в бездну.
Люди идут по мосту.
Выжидаю.
Поджарый парень пытается нести на руках пухлую девушку с залитым кровью лицом, не выдерживает, спускает на землю.
Настораживаюсь.