Чаш оф чи

– …постойте! Постойте! – кто-то бежал ко мне, запыхавшись, кто-то теребил меня за плечо, – вы… вы… это вы?

– Да, это я.

– Вы… вы живете в непостроенном доме?

– Совершенно верно.

– В доме минус семь?

– Точно.

– На улице без адреса?

– Именно так.

– В городе, которого еще нет или уже нет?

– Вы совершенно правы.

– В стране, которая…

– Да-да.

– Вам письмо.

Я посмотрел на обратный адрес на письме без адреса, – и мир перевернулся у меня перед глазами. Я бросился прочь от дома, прочь от города, туда, где… где… а впрочем, это касается только меня, давайте не будем об этом, ладно? В конце концов, у меня тоже есть свои секреты, которые, ну, честное слово, не имеют никакого отношения к делу… Итак, я бросился прочь из города в… и каково же было мое изумление, когда я там ничего не обнаружил, ничегошеньки-ничего из того, что обещали мне в письме! Я понял, что меня обманули, и довольно жестоко. Я бросился к своему дому – и, разумеется, его не нашел, улица с домом ушли неведомо куда. И это значило только одно – мне никогда не раскрыть этой загадки…

– …ну-ка, ну-ка, постойте-ка, постойте!

– Что такое? Вы кто?

– Кто, кто, читатели ваши, кто ж еще? Ну-ка хватит перед нами тут секреты секретничать, рассказывайте все, как есть, вместе разберемся, что случилось…

Я не хочу разбираться, что случилось, не надо, ну пожалуйста, не надо, я умоляю, я прошу. Меня не слушают, листают страницы назад, до того момента, как началось действие книги, до того момента, как он недоуменно смотрит на меня, недоуменно повторяет:

– Но… но почему? Но за что? Что я вам сделал-то?

Терпеливо объясняю – как объяснял тысячам и тысячам до него:

– Ну, вы же понимаете, правила есть правила. Вы поймите, я против вас ничего не имею, против вас вообще никто ничего не имеет, но вы поймите, вы должны покинуть дом, потому что вашего дома нет, и покинуть улицу, потому что вашей улицы нет, и из города тоже придется уехать, потому что нет никакого города, сами понимаете.

– А если я построю дом не здесь, вернее, не сейчас, а в городе, когда он еще был, что тогда? Нет, нельзя, говорю я, потому что вас тогда еще не было…

– …вы сами виноваты, вы нарушили правила, мыслимые и немыслимые, вот кто вас просил строить дом там, где вас еще нет? Так что вы сами виноваты, теперь вас быть не должно, нет, не здесь, а вообще быть не должно, вы сами виноваты, больше никто. Так что мне ничего не остается кроме как вас ликвидировать, всего хорошего.

Он еще пытается бежать, он не понимает, что от меня невозможно убежать, я не стреляю или что-нибудь в этом роде, я пишу на странице книги, что он утонул пару дней назад – и все. Он исчезает где-то в пучинах студеного канала, я мысленно киваю сам себе – получилось. Что-то настораживает меня, что-то мне не нравится, я еще не понимаю, что именно, спохватываюсь слишком поздно, у него было мое лицо…

– …это вы, это вы все сделали, – говорит девушка, её зовут Эльга, я не сказал читателям, что её зовут Эльга, и что мы хотели обвенчаться, я тоже не сказал, и что мы не обвенчались, я тоже не сказал, – потому что Эльга жила в еще не построенном доме, и мне пришлось её выселить, потому что правила есть правила, ну как же иначе. Эльга не может мне этого простить, и того, что я убил её возлюбленного, она тоже простить не может, еще неизвестно, что сильнее.

Это вы все сделали, говорит хозяин маленького кафе, это вы во всем виноваты, а я как сидел в своем кафе, так и буду сидеть, даром, что кафе сгорело три года назад, а я все равно здесь буду, даром, что я умер десять лет назад, а я все равно буду, поняли вы? И ничего вы мне не сделаете, ничегошеньки-ничего. А вот теперь сами же и попались, сами же и виноваты, теперь вы сами себя самого себя ликвидируете, потому что закон. Это вы отправили письмо, спрашиваю я. Я, а то кто же, отвечает хозяин маленького кафе, а вы и поверили, а вы и купились, что кто-то ответил на вашу апелляцию, что кто-то вас помиловал. Вот теперь вы и не узнаете, что было там, не то в старой церкви, не то в старой школе, никогда не узнаете, ни за что не найдете. Вы это сделали нарочно, чтобы я лишился своего шанса на спасение, говорю я. что вы натворили, говорю я, а если там был шанс на спасение для нас для всех, что тогда, а если там можно было что-то сделать, чтобы все мы жили, что тогда, а? Хозяин кафе не знает, что ответить, теряется – я срываюсь с места, я бросаюсь в лабиринты города, чтобы найти не то церковь, не то школу, уже понимаю – не найду…

Ненастоящая Эми

Джесси вспоминает, когда она последний раз ела. Нет, не с девчонками в кафе, когда соберутся, закажут чего-нибудь такого, невыговариваемого, ванильно-клубничного или наоборот, рыбно-соусного, – а вот дома, например, когда приходит из школы, и…

Джесси вспоминает, не помнит.

Тогда Джесси пытается вспомнить, что было в школе, нет, не в смысле, как записочками перекидывались и шептались о своем, о девичьем, а ну… хотя бы какие предметы сегодня были, а вчера, а позавчера, а какой день недели сегодня вообще, а где вообще расписание, а нету.

Джесси пытается вспомнить, когда она последний раз спала. Тоже ничего не вспоминается, хоть убей, а вот когда Джесси, например, мылась, тоже не помнит, нет, что-то вспоминается, в ванне лежала с пеной, только это не то…

Джесси начинает понимать, это может значить одно, только одно:

Джесси не существует.

Аглая задумывается: по-хорошему Аглае задумываться должно быть некогда, Аглая должна быть вся в делах, это постирать, то приготовить, за Китти проверить, чтобы уроки сделала, а то ведь не сделает, да и так не сделает, и сяк не сделает, а проверить надо, и на работе завал должен быть, такой завал, из-под которого вообще не выбраться, и домой добираться когда-нибудь никогда с десятью сумками, доверху набитыми непонятно чем… Почему всего этого нет, спрашивает себя Аглая, почему она не помнит, что делала на работе, кем она вообще работает, работает же, почему Аглая только помнит, как приходит домой, и печет что-нибудь такое вкусное, что можно печь разве что под настроение, но не так, не каждый вечер, и Китти… что она вообще делает, Китти эта, вчера говорила, у неё две пятерки по пению, а кроме пения с рисованием у них вообще что-нибудь бывает в школе, или нет…

Аглая открывает дневник Китти, смотрит на пустые графы, пение с рисованием мотаются по строчкам, не знают, куда им себя деть. Так не бывает, говорит себе Аглая. Так не бывает.

А это значит только одно, думает Аглая.

Только одно.

Аглаи не существует.

– Эми, ну придумай мне маму, – просит Лола.

– Да, ну, зачем тебе… – хмурится Эми, не понимает, зачем Лоле мама, а то ведь начнется, сначала мама, потом папа, потом троюродная тетушка, потом мамина или папина работа, потом сотрудников там человек сто, потом у них семьи-дети, а Эми как это все в голове удерживать должна…

– Ну, Эми, ну пожа-а-алуйста, ну только маму…

– Да зачем…

– Ну, у Китти есть, а у меня нет, ну Эми!

– У Китти мама пироги печет…

– И моя печь будет… или нет, пусть она работать будет где-нибудь в парке аттракционов, чтобы мы бесплатно могли…

Эми вспыхивает:

– Нам что, по четыре годика, на каруселях кататься?

– Ну, зачем на каруселях, пусть там воздушные шары будут!

– Ты че, так просто не можешь воздушный шарик купить?

– Да не-е-т! – Лола сердится, – в небо на воздушном шаре, сечешь?