Primavera навсегда

PROLOGUS

Ташёвка

Camel Trophy

Вы когда-нибудь бывали на Camel Trophy? Думаю, нет. Ведь попасть туда невероятно сложно. Но, как выяснилось, совершенно необязательно владеть английским и ехать в Африку или Южную Америку. Достаточно поехать на дачу к другу детства.

…Самое начало последнего месяца лета. 8 августа 1998 года, суббота. Мы едем с Абязовым в Ташёвку, к его однокласснику Олегу Сакмарову, который приехал из Питера в Казань в отпуск. День вроде ничего, только ветер сильный. Дорога покорно ложится под колёса абязовской «Оки», отражая свет, слепит глаза Волга. Природа постепенно становится многоцветной: пронзительно голубое небо, громады белоснежных облаков, зелёная и бурая листва, жёлтые и фиолетовые поля, и над всем этим сияет высокое августовское солнце…

Любоваться природой пришлось недолго. Абязов знает только одну дорогу: дойти по воде на «Ракете» и потом пять минут немного направо в гору. На машине он не ездил туда ни разу. Становится весело. Состояние наших дорог уже на выезде из города даёт много поводов для шуток. Но чем дальше в лес, тем, как известно, больше рытвин. Мы начинаем спрашивать дорогу у всех подряд, плутаем, и, наконец, кто-то с завидной убеждённостью в голосе показывает нам направление, утверждая, что это хоть и не близкая, но самая лучшая дорога. Его бы слова, да богу в уши! Если эта – лучшая, то какова та, что поплоше?! Крен машины в 45 градусов – это детские игры по сравнению со всем остальным. Маленькая юркая «Ока», даром что не «Lend Rover», как храбрый альпинист карабкается на крутые горки из глубочайших ям, колёса попеременно лишаются колеи, тряска невообразимая. Хорошо ещё, что не было дождя – под колёсами-то глина.

Camel Trophy в подмётки не годится нашим родным просторам!

В таких условиях мы приближаемся к деревне. Там дорога не лучше, и, наконец, её перегораживает местный «кирпич» – бревно попёрек улицы. Абязов идёт на разведку. Повезло: мы в пяти минутах ходьбы от дома. Цель достигнута!

Дом на горке, продуваемый свистящим волжским ветром, который потом будет звучать постоянным фоном из диктофона с записью наших разговоров; старый школьный друг, с которым Абязов вместе вот уже почти 35 лет. Джинсы и простая рубашка вместо фрака и шампур с шашлыком вместо дирижёрской палочки сделали из дирижёра просто человека. Он шутит, улыбается, воспоминаниям нет конца. Они совершенно противоположны, но это их и объединяет. Единство противоположностей в действии. Вокруг суета: варят картошку, режут салат… Садимся за стол, и первый тост – Абязова:

Рустем Абязов:

— Приятно вас всех видеть живыми, здоровыми, весёлыми и симпатичными!

Олег Сакмаров:

— А я лежу на столе, дремлю, вдруг вижу – Абязов идёт. Думаю, вот ведь «глюк» какой!

Рустем Абязов:

— Да ты на меня в упор смотрел и даже не пошевельнулся, пока я тебя не окликнул.

Олег Сакмаров:

— А я решил, что мне это снится, и не хотел просыпаться.

Хорошие сны снятся друзьям детства!

ЧАСТЬ 1

SANCTUS

Рустем Абязов в музыкальной школе

Время

абсолютной культовости

Вот ведь удивительная вещь: советская специализированная музыкальная школа, совершенно нищая, где культивировалась исключительно классическая музыка, а все новомодные веяния того времени принимались в штыки, – и дала деньги на покупку аппаратуры для школьного эстрадного ансамбля!

Вадим Афанасьев, скрипач, профессор Казанской консерватории:

– Пришёл такой маленький мальчик Рустик за ручку с дедушкой. Я, как директор CCMШ, и принимал его в 1 класс. С первых дней был на хорошем счету.

Марат Ахметов, скрипач, профессор Казанской консерватории:

– Я Рустема знаю со 2 класса школы. Мне импонировала его опрятная игра, всё так чистенько. Сразу стало заметно, что он отличается от сверстников одарённостью, хорошо развивался, и техника была на высоте. Бойкий был скрипач, но в своих выступлениях всегда оставался деликатным.

Ирина Дубинина, пианистка, профессор Казанской консерватории:

– Я его помню ещё с 1 класса. Был такой прелестный, талантливый маленький скрипачик.

Борис Каплун, скрипач, профессор Казанской консерватории:

– Помню его ещё со школы. Я тогда вёл предмет «камерный оркестр», Рустем его посещал. Хороший был мальчик, способный. И вырос в весомого музыканта.

Георгий Кантор, музыковед, профессор Казанской консерватории:

– Я знаком с Абязовым более 20 лет. А впервые услышал его ещё мальчиком, когда он учился в ССМШ. Уже тогда он обращал на себя внимание, и было ясно, что у него есть талант. Повзрослев, он превратился в великолепного скрипача с ярко выраженной артистической внешностью.

Олег Сакмаров, музыкант рок-группы «Аквариум»:

– Бывают друзья детства, школьные друзья. Но встретишься с ними через много лет и понимаешь: ничего общего не осталось, говорить не о чем, изменился человек. С Абязовым совсем не так. Это, пожалуй, мой самый старый, самый верный друг, с которым я дружу с 6 лет. А самая крепкая дружба началась с 4—5 класса, когда мы сели за одну парту. И так осталось на всю жизнь. Я не могу говорить о нём ни объективно, ни искусствоведчески, анализ его действий мне не по силам, я его просто безумно люблю и уважаю как друга и достойного человека! Он всегда был для меня образцом для подражания. И источником ревности. Вот такая ревностная дружба. Она держалась на неосознанном желании каждого быть первым, время тогда было такое – соревновательное.

Рустем Абязов и Олег Сакмаров на концерте в Казани

Как им удалось уговорить администрацию купить аппаратуру для школьного ансамбля, останется тайной, потерявшейся в тех, уже совсем далёких 70-х годах. Наверное, не последнюю роль сыграла бурная увлечённость общественной деятельностью школьного масштаба. Аппаратура была куплена – детство кончилось. В 8 классе они создали свою рок-группу, которая называлась «Диез». Ну и что такого, скажете вы, обычный музыкальный термин. Но, оказывается, он складывался из названия английской группы «Deep Purple» и английского же «yes».

Олег Сакмаров:

– Такого энтузиазма, как в школе, я не припомню за всю жизнь! Наша аппаратура хранилась в подвале, и мы каждый вечер переносили её через 3 этажа в спортзал, где нам было разрешено репетировать, а потом спускали обратно. Мы способны были 3 тонны этой аппаратуры таскать каждый день туда-сюда только для того, чтобы порепетировать после занятий. Удивительный энтузиазм на голодный желудок! У нас была конкурирующая группа из класса постарше, но она больше месяца не выдержала. А вообще, в школе наш класс и комитет комсомола во главе с Абязовым играли очень заметную роль. У нас была революционно-традиционная форма того, что сейчас называется «тусовкой». Мы занимались очень многими вопросами школьной жизни, вплоть до распределения стипендий учащимся. Директор нам доверял, хотя окончательное решение, конечно же, оставалось за ним. Нас ведь тогда никто не организовывал, мы сами себя организовывали. Однажды, например, провели несколько благотворительных концертов в детских садах. А такого рок-н-ролла, как тогда в школе, я никогда больше не играл и не слышал, хотя, чего я только за жизнь не прослушал и не сыграл! Такой был восторг от игры на бас-гитаре, на саксофоне, на электрооргане! Сумасшедшее, счастливое время! Это безумно нравилось и нам, и окружающим девушкам. Настоящий рок-н-ролл!

20 лет спустя, в Ленинграде, бывший ученик 131 казанской школы Саша Проказин откопал в завалах старых плёнок пиратскую запись одного из концертов «Диеза» и, позвонив Сакмарову, сказал, что они играли «круче всех».

Летом они выезжали играть на танцах в пионерлагеря на Волге. Играли и в Ташёвке, где сейчас у Сакмарова дача, но основной их базой были Гребени. И платили им за это зарплату «натурой» – жильё и прокорм. Весь этот фейерверк продолжался два месяца.

Музыканты жили в отдельной комнате на втором этаже и лазили туда в окно по приставной лестнице. К концу второй смены они легко карабкались по ней с вёдрами воды, совершенно не держась. Высший пилотаж! По вечерам Олежка доставал саксофон и играл отбой: тара-тада-таа-раа… – плыла над лагерем сонная мелодия. Они пользовались просто бешеной популярностью, и даже выполняли воспитательные функции – имели право не допускать провинившийся отряд на танцы. Санкции были суровы: чтобы попасть на дискотеку наказанные должны были начистить картошки на весь лагерь, иначе… Как вы понимаете, никто не отказывался.

На танцы съезжались на тракторах со всех окрестных деревень парни в телогрейках и сапогах и «тусовались» вместе с «лагерными». В 10 часов объявлялся отбой для младших отрядов, и те слушались беспрекословно. Это был единственный образец дисциплинарной системы, которая строилась на принципе сознательного творческого принуждения. Если всё же младшие упрямились, лихой ансамбль просто прекращал играть в ожидании повиновения. Старшие «проявляли активность», и дискотека возобновлялась.

Олег Сакмаров:

– Наверное, тогда энергия от нас исходила такая. Такого уровня славы, такого народного почитания, как в Гребенях, я не испытывал никогда. Абсолютная культовость! Обычная расстановка сил: я на саксофоне и на флейте, Рустем на гитаре. А здесь мне пришлось на бас-гитаре играть, Зельфире все клавишные партии исполнять, а Рустику на гитаре играть и песни петь. Ударника у нас не было, и вместо него мы нашли какого-то десятилетнего мальчика в одном из отрядов. Он нам замечательно на барабане колошматил, и за два месяца мы подружились.

Рустем Абязов:

– А я с ним сейчас почти каждый день вижусь. Он работает в УНИКСе, Костей его зовут.

…Под вечер мы дружно полезли на гору в старый заброшенный пионерский лагерь, где когда-то, «тысячу лет назад», играл залихватский рок-ансамбль музыкальной спецшколы. Ветер трепал траву между облезлыми корпусами, Волга как бы парила в невесомости, на другом берегу, отражая вечернее солнце, миражами белели здания Борового Матюшино, маленькой ещё лодочкой казался теплоход, идущий откуда-то сверху, а чуть правее удалось разглядеть в бинокль Гребени. Те самые…

Рустем Абязов