Кельтский Мел

Менее злые языки утверждали, что Гефест никаких серверов не фигачил, а разобрался в сетевых технологиях как мог сам, а потом для собственного апгрейда отправился работать сетевым инженером в реальной компании. Говорят, что с третьей попытки он был взят стажером в толковую команду админов и за понятное время неплохо обучился этому мастерству, поддерживая биржевые сервера и сложные системы 24/7 вместе с группой довольно молодых профи, некоторые из которых так остались его коллегами и друзьями на будущие времена.

Может, все так и было, потому что Гефест по жизни был фанатом технологий и наслаждался каждым новым освоенным инструментом. Говорят, он расчетливо сменил десяток IT проектов для расширения профессионального кругозора, выучил английский язык до полного понимания технической документации и даже для ее написания на удовлетворительном уровне, стал яростным поклонником систем типа Linux и админом высокого уровня.

Ехидные языки утверждали, что в олимпийской мастерской Гефест в красивых рамках развесил свои квалификационные сертификаты. Может, и не врут. В любом случае это лучше, чем черепа поверженных врагов и шкуры убиенных животных. Доподлинно известно и совершенно неудивительно, что Гефест быстро двигался вперед, узнавая, усваивая и придумывая новые премудрости в построении и администрировании сетей в интернет и поддержке проектов, с ними связанных.

И все бы было хорошо. Но чем больше Гефест работал с интернет-сетями, тем больше видел недобросовестные манипуляции и откровенно бесчестные практики, которые распространялись в угоду ушлым людям и не слишком чистоплотным корпорациям.

Поначалу он не думал об этом. Он игнорировал небогоугодные аспекты и фокусировался на высокоценной технической стороне дела, но это было непросто. Гефест любил прекрасное и ему хотелось освободить мощное творение от грязных практик, нечестной игры и мусора.

Однажды глядя на сеть с высоты Олимпа, Гефест попытался вообразить “правильную” сеть. Правильная сеть была бы избавлена от спама, фейка и кликбейта. Правильная сеть соединяла бы не кривляющихся злобных и тупых анонимов, а понятных людей, богов и иных юзеров с четкими правами доступа и достоверными профилями. Правильная сеть росла бы постепенно, не теряя качества, и никакие SEO и, простите боги, SMM там не были бы нужны, как и любые другие манипулятивные технологии. А если нет мусора, то можно подключить мощный движок, и он считал бы текущие вероятности для пользователей, оберегая их от опасностей и помогая решать правильные задачи любого уровня сложности.

Мало-помалу воображение Гефеста разгулялось. Он сел и расписал принципы построения, иерархию прав и технологии аутентификации воображаемой совершенной Сети. Он так много думал о ней, что однажды, проснувшись утром, он смог представить себе реальную правильную сеть.

И тогда он увидел Ее. Его божественное зрение под напором его божественной силы открыло перед ним тайную глубинную сеть DNet. Эта сеть оказалась еще прекрасней, еще совершеннее, еще проще и сложнее, чем представлял себе Гефест. Гефест вглядывался в открывшееся. Его мучил вопрос. Кто? Кто создал совершенство?

Боги? Вряд ли, они часто ленивы и не утруждают себя постоянным образованием. Люди? Люди могли бы, но это же скрытный сложный титанический труд.

В этот момент Гефеста настигла догадка. Конечно, титан, конечно, Прометей и его безумное племя искателей и мастеров. И ведь держал в тайне хитрец. Видимо, стал с годами умнее и осторожнее. Надо с ним переговорить и не откладывая.

Гефест поднялся и вышел из мастерской. Он бы непременно разыскал Прометея, но перед ним вырос Гермес.

– Вижу, ты собрался в дорогу, – всегда приветливый Гермес был рад видеть Гефеста.

– Может, ты видишь, куда и почему я собрался? – Гефест вовсе не иронизировал, ирония была его слабым местом, по крайней мере, на вербальном уровне. Просто ему не верилось, что в тот момент Гермес оказался на его пути случайно.

– Ты же понимаешь, что рассказать о глубинной сети я тебе не мог. Это не моя тайна. Но если ты сам ее обнаружил, а ты, похоже, ее обнаружил, то теперь мы можем поговорить. Думаю, нам обоим будет интересно, – сказал Гермес.

– Но как же ты догадался, что я ее нашел как раз сейчас? – спросил Гефест.

– Ничего сложного, мой друг. Я загрузил в нее твои параметры, и сегодня вероятность твоего открытия резко выросла. И вот я тут.

077. Первая картина – зрители в галерее

Нельзя сказать, что сквозь галерею на острове Сен Луи шел непрерывный поток посетителей. Нет, конечно. Это было бы странно и неудобно. Но кое-кто в галерею заходил, звякал дверным колокольчиком, улыбался Смотрителю, с любопытством оглядываясь, проходил вглубь и в зеленом зале останавливался перед Первой картиной. В зале кроме нее был тяжелый высокий столик с книгой для отзывов, и несколько светильников на стенах и потолке.

Вслух посетители нечасто высказывались о Первой картине. Но одна маленькая веселая девочка двух или трех лет сообщила, что на картине “много кусочков, а вот там есть мои кусочки”. Родителей малышки и Смотрителя это заявление заинтересовало и развеселило. Пояснений девочка не дала, но показала поднявшему ее папе, какие именно кусочки были ее. На всякий случай или по привычке мама девочки сфотографировала картину и отдельно важные кусочки.

Некоторые посетители спрашивали Смотрителя, как называется картина и почему не указано имя художника. Смотритель объяснял отсутствие названия и анонимность выбором автора и предлагал оставить впечатления в книге отзывов, с которой художник обязательно ознакомится после завершения экспозиции.

Однажды зашел крупный носатый месье, постоял у Первой картины четверть часа, после чего Смотритель принес ему стул и предложил кофе. Стулом месье воспользовался, развернув его спинкой к картине, сев и положив на спинку стула тяжелые руки и подбородок, а от кофе, едва заметно втянув воздух носом, чрезвычайно вежливо отказался. Он оставался перед Первой картиной еще не менее получаса. После чего поднялся, вздохнул, сказал что-то вроде: “Вот ведь как оно бывает”. Раскланялся со Смотрителем, вернул стул на место, закинул конец шарфа через плечо и удалился, оставив после себя легкий запах кардамона и горьковатой полыни.

Приходили местные художники, несущие вечную вахту на переднем крае искусства – набережной Сены – и отточившие мастерство мгновенного портрета туриста почти до совершенства. Они смотрели на картину недолго, отзывов не оставляли, вопросов не задавали. Вышли тихо, покурили молча у выхода и не возвращались никогда.

Как-то зашел молодой высокий чернокожий человек в ярком двухцветном шарфе. Он простоял перед картиной минут пятнадцать. Лицо его было живым, он улыбался, словно читал хорошую книгу без кровавых происшествий и загубленных жизней. Смотрителю показалось, что он что-то держал в левой руке, может, крупные четки, может, несколько гладких камней, которые он перебирал пальцами. Чуть позже Смотритель видел, как он читал книгу отзывов и, кажется, что-то там написал. Природная деликатность не позволила Смотрителю немедленно прочитать запись, а потом он отвлекся и забыл.

Забегал стремительный месье, сосед сверху, узнать, что за заведение открылось в доме. Представился, постоял у картины минут пять. Ближе к вечеру вернулся со своей maman, очень седой дамой с крошечной сумочкой, старорежимной шляпкой и милейшей улыбкой. Тут Смотритель сразу предложил стул и лучший кофе, что смог сварить. Мадам выпила пол чашечки и оставалась у картины минут двадцать. Смотрителю показалось, что все это время взгляда от Первой картины она не отводила, глаза за стеклами ее очков подозрительно блестели. Но он тактично не приближался, полагая, что если что-то понадобится, то месье, сын мадам, его позовет. Мадам и ее сын ушли, тепло попрощавшись и предупредив, что еще зайдут. Они приглашали в случае любой надобности обращаться к ним запросто по-соседски, ведь они жили тремя этажами выше.

Заходила группа китайских туристов в количестве примерно пятнадцати человек и пятнадцати селфи палок. Это были очень беспокойные десять минут в галерее. Китайские туристы оставили несколько непонятных иероглифов в книге отзывов и несколько монеток в ящике для пожертвований.

Прибежал мальчишка-курьер с пакетом волшебно пахнущего свежемолотого кофе и корзинкой миндального печенья. Уверял, что это посылка от недавнего посетителя. Смотритель предположил, что это было от носатого месье. Мальчишка передал совет пить кофе и есть печенье не откладывая, пока все свежее, и убежал. Смотритель повиновался, это был славный день. Волшебные напитки случались в его жизни нечасто. Кулинария пока не была его сильным местом.

Одна дама, какая-то иностранка, пришла и расплакалась перед Первой картиной. Она укоризненно спрашивала подоспевшего Смотрителя на смеси языков, за что ей это наказание. Смотритель извинялся, предлагал воды, очень переживал и, наконец, проводил даму до дверей. Прощаясь, он посоветовал ей съесть чернично-мятного пломбира в лавке на соседней улице, потому что этот шедевр способен поднять настроение в самых непростых ситуациях. Дама ушла, орудуя клетчатым носовым платком и больше никогда не возвращалась.

Местные мороженщики зашли как-то вечером после закрытия своих лавок. То ли они прослышали о выставке от гуляющих туристов, то ли хотели приобщиться к духовной пище, после целого дня торговли сладкой. Первую картину они назвали забавной. Один из них выразил желание купить картину для своего кафе неподалеку, если она будет продаваться по разумной цене. Смотритель не стал его обнадеживать, но поблагодарил за высокую оценку.

Как-то неслышно вошел нищий, обычно дежуривший на ступенях церкви с бумажным стаканчиком для сбора монеток. Смотритель знал его. Этот человек виртуозно владел искусством монетизации двух фраз “Bonjour, madame” и “Bonjour, monsieur”. Смотритель ценил талант лаконичности в людях. Нищий оставил свою заслуженную шляпу, не потерявшую, однако, следов элегантности, при входе, раскланялся со Смотрителем вежливо и даже изысканно, смотрел на Первую картину минут пятнадцать, потом еще постоял перед ней опустив голову и ушел. Он, кстати, точно оставил несколько монет в ящике для пожертвований. Смотритель запомнил, потому что, поспорил сам с собой, что нищий месье обязательно опустит в коробку пожертвование.

Надо сказать, что иногда, начиная скучать, Смотритель пытался угадать, кто из посетителей как отреагирует на картину, оставит отзыв или нет, бросит монетку на выходе или пройдет мимо. Отгадывать реакцию зрителей Смотритель вскоре отказался, слишком много вариантов тут было. А с пожертвованиями он достиг восьмидесятипроцентного результата в своих прогнозах.

Смотрителя радовала работа в галерее. Ему нравилось быть немногословным хранителем и деликатным проводником. Иногда случались маленькие чудеса, люди озарялись то ли внутренним светом, то ли навеянным Первой картиной настроением, и это были чудесные моменты, которых в обычной жизни бывает немного.

В один из понедельников зашли два усталых могильщика с кладбища 18 округа. Они негромко переговаривались, стоя у картины. Их словно радовало что-то давно не виденное и почти забытое. Эти двое тоже оставили несколько монеток в ящике для пожертвований и степенно приподняли выцветшие шляпы, прощаясь со смотрителем на выходе.

Однажды, когда Смотритель открыл утром галерею и прошел по залам с обычным обходом, ему показалось, что кто-то невидимый стоит перед Первой картиной. Смотритель слышал шелест длинного плаща по полу и будто бы звук хлопающих птичьих крыльев. Если бы Смотритель был более самонадеянным человеком, то смог бы поклясться, что чувствует движение воздуха от перемещения невидимки. Но Смотритель не был самонадеян, а напротив был деликатен и считал, что некоторым событиям нужно позволить вершиться незаметно, а некоторые существа, пусть даже невидимые и крылатые, могут насладиться Первой картиной неузнанными, если для них это важно.

Была одна деталь, которая запомнилась Смотрителю в тот день. Зал, где висела Первая картина, был наполнен другим воздухом. Воздух был ласковее, подвижнее, свежее и обладал тонким чарующим ароматом, который Смотритель тщетно пытался вспомнить. Смотритель остался постоять у Первой картины, и она унесла его к бесконечно синему морю с этим самым теплым свежим и солоноватым ароматом.

078. Раннее утро на площади Луи Арагона

Наступил день парижского этапа.

Ранним утром на острове Сен Луи было тихо. Еще не прозвонил колокол местной церкви – для субботней службы было рано. Благочестивые прихожане сладко спали, а деревянные жалюзи на окнах старых домов охраняли их сон. Туристы еще не перебрались через мосты. Никто не атаковал лавки мороженщиков и не таращился на витрины сырных магазинчиков, кофеен и галерей.

Однако по мере приближения к северной части острова ситуация менялась. Внимательный наблюдатель заметил бы, что он здесь не один. В самом деле, небольшая площадь в это час была скопищем наблюдателей.

На скамейке лицом к Сене сидела дама в черных брюках и кофте с деревянными пуговицами. Она строго смотрела на Сену. Изредка, без видимого повода, она бралась за свой телефон с селфи-палкой и принималась им орудовать, хаотично делая снимки всего вокруг. Движения ее были порывистыми, она нервничала, и от того, что это было заметно, нервничала еще больше.

Утро было прохладным, дама замерзла, хотела горячего кофе и съела бы не меньше двух круассанов, но уйти не могла и не уходила. Дама регулярно проверяла наличие и целостность сумки. В Париже все еще встречаются карманники, и разумный путешественник не должен про это забывать. А Елена Александровна была разумной и не хотела остаться без сумки.

На дорожке вдоль каменной ограды лицом к Сене стоял положительного вида мужчина и смотрел в сторону Нотр Дам. В отличие от Елены Александровны мужчина был спокоен и вооружен небольшим фотоаппаратом. Он время от времени разворачивался и оглядывал площадь Луи Арагона. Если его поворот приходился на момент фотографической активности Елены Александровны, он принимался осматривать дом, выходящий на площадь, или свои ботинки, аккуратные коричневые дезерты песчаного оттенка, а затем разворачивался обратно, ища спокойствия в течении серо-зеленых вод реки. Лицо его при этом ничего не выражало, но кофе ему не помешал бы.

В этот час на площади Луи Арагона не было ни одного человека, который бы отказался от чашки горячего кофе. В любой момент самых разных людей объединяет гораздо больше хороших вещей, чем принято считать. Обычно это очень простые вещи. Кофе в их списке находится в первой пятерке.

На уровне пятого этажа дома по набережной Бурбон кружил белый дрон. Шелест листьев маскировал звук его мотора, и никто не смотрел на него, кроме тех, кто знал, что надо посмотреть и уже посмотрел.

На третьем этаже того же дома, смотрящего на площадь, Елену Александровну, дрона и Сену, из окна был выдвинут кронштейн с круглой камерой, которая вращалась, не докучая никому и наблюдая за всеми.

Ниже камеры, под домом, был припаркован автомобиль – трехдверное купе с темными стеклами и приветливыми круглыми фарами. Автомобиль прижался к бордюру, сдержанно поблескивал черным лаком, сливаясь с обстановкой и не акцентируя внимание на себе. Проходящая мимо кошка почувствовала тепло двигателя, но осмотрев машинку, была разочарована отсутствием над теплой частью горизонтальной поверхности, на которой можно было комфортно провести утро, не попадая под метлу уборщика.

Автомобиль, и правда, мог помещать уборщику в униформе. Молодой человек наводил порядок на площади. Он подметал, выуживал окурки, пробки и другой мусор, застрявший между каменными плитами и булыжниками, менял черные пластиковые пакеты, собирал бутылки, банки и другой хлам, скопившийся за предыдущий день.

Если бы Елена Александровна и Пал Палыч (а это он был человеком с фотоаппаратом) взглянули бы вниз за каменный парапет, то они бы увидели двух молодых людей и девушку, которые стояли у воды, негромко переговаривались. Девушка была укутана в большой шарф. На камнях рядом с ними стояла сумка.

Поодаль от Дашки, Мартина и Романа что-то ковырял черный ворон Мунин, изредка зыркая голубым светодиодным глазом. Хугина здесь видно не было.

Ближе к мосту Луи Филиппа на ступеньках, ведущих к воде, сидел молодой человек. В руках он держал пульт. Он регулярно сверялся с телефоном и поглядывал по сторонам. Вверх молодой человек не смотрел. Люди редко смотрят вверх. А это бывает очень полезно и раздвигает границы бытия.

Как раз над молодым человеком, на изящном фонарном столбе обосновался смарт терминал Хугин.