Точка возврата

– Рано еще, спи! – Он судорожно прикрыл сверток газетой. «Сейчас буду бриться в комнате, возьму воду, мыло, зубной порошок, почищу, пока мать окончательно не проснулась». Лёвка лихорадочно оттирал черноту негнущимися холодными пальцами, чувствуя себя вором и замирая от страха. За ширмой взвизгнули пружины. Он сунул ложку в карман, схватил бритву и от души тяпнул себя по щеке. Первое, что увидела заспанная мать, – окровавленное лицо сына. Она вскрикнула, заохав. Едва уняв кровь и ругаясь про себя десятиэтажным матом, он выскочил в промозглое серое утро.

День не заладился; всё шло незадачливо, муторно. Ближе к вечеру, когда Сергей Юрьевич собрался ехать домой, Лёвка выдавил из себя:

– Можно поздравить Антонину… Сергеевну? (Нет, с этим именем-отчеством у него явно нелады!)

– Хорошо! Только быстро! Не люблю я эти праздники, баловство одно. Ну кто, скажите на милость, отмечал мои двадцать три года?! Тогда, в восемнадцатом, другой был настрой, азарт. Решались судьбы мира! И мы другие были, не такие жидкие, как ваше поколение. Мы листовки клеили и радовались. А вам лишь бы пластинки крутить да плясать!

Лёвка хотел возразить, что Антонина – очень серьезная девушка, но осекся: где ему с Сергеем Юрьевичем спорить. Государственного мышления человек, жизнь насквозь видит! Настоящий коммунист! Всего Ленина и Сталина наизусть знает. Под любую ситуацию нужную цитату выдает, как фокусник зайца из шляпы выдергивает! Вечером без томика из собрания сочинений спать не ложится. (Это домработница рассказывала. Лёвка ей верил, иначе как можно всё это упомнить?! Это какой же умище надо иметь!) Сам Лёвка от любого политического чтения начинал зевать на второй строчке и осилить за раз больше страницы не мог, хоть плачь! Даже если доползал до конца главы, вспомнить, что в начале, хоть убей, не мог, прямо беда.

Когда доехали, оказалось, что именинницы еще нет. Лёвка болтался у двери, как неприкаянный, пока Сергей Юрьевич подавал пальто домработнице Настасье – толстой бабе лет сорока. Всё в ней было круглым, белым, а лицо невыразительное, не на чем глазу остановиться. Бесцветные короткие реснички, нос картошкой, пегая косица с бантом, как у школьницы. Сама хлопотливая, шустрая, даже удивительно, как такая бомба может быстро поворачиваться. А, увидев хозяина, усердствовала втройне, чирикала ласково, сладко, приторно. Лёвку терпеть не могла, называла «обормотом» и дальше порога старалась не пускать, чтобы не наследил, не испачкал, не задел, не разбил, – в общем, чтобы спокойнее было.

Вот и сейчас он смирно стоял в огромной прихожей, стараясь сойти за дополнительную вешалку для одежды; разглядывал высокий потолок с лепниной и удивлялся, зачем троим такая огромная квартира. Не то чтобы завидовал… Да и к чему сравнивать себя с первым секретарем райкома? Всем известно: такую должность кому попало не дают. Просто не вязалась эта роскошь с чем-то очень важным. Лёвка не стал додумывать, с чем именно.

Настасья скрылась в кухне. Можно было расслабиться. Он скинул ботинки, с мальчишеским озорством шагнул на сверкающий паркет и заглянул в приоткрытую дверь. В зале был по всем правилам сервирован стол; что-то подобное Лёвка видел только на картинке в книге о вкусной и здоровой пище.

Трофейный немецкий сервиз из уймы предметов: супницы, тарелки, тарелочки, соусники и куча разных штучек-дрючек, названия которых он не знал. Мебель резная, красное дерево, полировка, хрустальная люстра сверкает, аж глаза режет. Наталья Савельевна, шурша пестрым шелковым платьем, кружилась вокруг солидного товарища с усами щеточкой. Наверное, это и есть тот самый важный гость, о котором говорил Сергей Юрьевич. Лёвка никогда не видел хозяйку такой праздничной. Сегодня она держалась особенно прямо, будто боялась уронить корону из свернутой кольцом черной косы, и украшений на ней было как на люстре подвесок. Она направилась к выходу.

Переливаясь всеми цветами радуги, Наталья Савельевна вышла в коридор, сразу как-то пообмякла, и стал виден толстый слой румян и пудры. Цыкнула на Лёвку, чтобы не вертелся под ногами; потом поздравит, если хочет. Он поплелся в прихожую, морщась от запаха «Красной Москвы», уселся на пуфик и принялся завязывать шнурки. Оглянулся в последний раз, схватился за ручку двери. «Подумаешь, обойдемся!» Вдруг дверь распахнулась и сильно ударила по лбу. Увидев Антонину, Лёвка с трудом удержал бранное словцо, отпрянул, потирая ушибленное место. Именинница немного растерялась, торопливо извинилась, на ходу расстегивая пальто. Пока никто не вышел, Лёвка быстро выхватил из кармана подарок.

– Это вам, Антонина Сергеевна. С днем рождения!

Все заготовленные тирады начисто выветрились из головы; он неловко протянул завязанный ленточкой сверток. Антонина машинально взяла, развернула и заупрямилась:

– Что это вы выдумали, право! Ложек у нас хватает. Заберите сейчас же!

Лёвка стоял как истукан. Тут вышел отец с начальником. Чтобы не отвлекать их мелочами, девушка кинула ложку на полочку у зеркала, строго шикнув:

– Заберете – и точка!

– И не подумаю! – прошептал Лёвка, но его никто не слышал.

Все, включая только что вышедшую хозяйку, смотрели на представительного товарища, который шутливо трепал именинницу по головке, как ребенка.

– Ай да Тошка! До чего же выросла! Прямо взрослая!

Лёвка пробормотал «до свиданья», шагнул, чтобы уйти, и тут же получил дверью во второй раз за последние пять минут. Антонина расхохоталась по-детски заливисто. Даже слёзы из глаз брызнули.

На пороге появилась худая, скуластая старуха в старом, пятнами выгоревшем пальтишке и шерстяном клетчатом платке. В руках она держала грязный, промокший узел, по морщинистому лицу стекали капли дождя. Глаза, будто и не старые вовсе, радостно, добродушно светились. Лёвка почувствовал симпатию к простой бабке и какую-то неловкость за нее, что она так нелепо ошиблась адресом. Не может же, в самом деле, здесь быть такая гостья!

– Почему не закрыли дверь? Настасья! – непривычно тихо и неуверенно проговорила хозяйка.

– Ну, здравствуй, Наталья! Да ты не постарела почти, всё такая же! Прости, что я как снег на голову. В Москве проездом, всего на пару часов. Увидеть тебя хотела, помнишь, девчонками лучшие подруги были? – Она заулыбалась детской радостной улыбкой.

Наталья Савельевна стояла сама не своя. На побледневшем, осунувшемся лице черные, ярко накрашенные брови выступили резко, как боевой раскрас индейца. Ошарашенная, она то ли не узнавала гостью, то ли не хотела узнавать. Наконец, ежась от обращенных со всех сторон взглядов, выдавила из себя:

– Это ты, Маруся… Не признала сразу, прости. Столько лет прошло. Что ж не предупредила? – И, глядя на мужа, добавила: – Это сестра двоюродная из Котельнича.

Сергей Юрьевич холодно посмотрел на вошедшую.

– Не помню, чтобы встречались, но родственникам всегда рады.

Хозяйка поперхнулась будто и заговорила неестественно громко и быстро о дочке, о ее дне рождения.

– Ой, Тошенька! Племянница, радость-то какая! Я помню ее трехлетней крохотулечкой, а сейчас вымахала, как настоящая барышня, прямо невеста! – Гостья поставила узел под ноги, стянула промокший платок. Короткие седые прядки лезли в разные стороны. Она глянула в зеркало, потянулась за расческой и наткнулась на ложку, принесенную Лёвкой. Громко охнула, схватила ее и затараторила: – Ох, ложечка фамильная! Надо же, в семью вернулась! Неисповедимы пути Господни! – Она перекрестилась, присутствующие неодобрительно переглянулись. – Так и есть! Вензель наш: «СТ» – Савелий Трофимов, купец второй гильдии, твой батюшка.

Наталья Савельевна взвизгнула:

– Какая ложка?! Какой купец?! Ты что, белены объелась? – Тут заметила виноватую Лёвкину физиономию и всё поняла: – Вот, значит, какой подарочек!

Маруся же как ни в чём не бывало продолжала, остановиться не могла, сжимала ложку и смотрела сквозь нее вдаль, в прошлое:

– Помнишь, Наталья, в восемнадцатом, когда красные к городу подходили, мы торопились оттуда? Отец приказал всем разделиться и каждому взять часть вещей. Ты девчонка была двенадцатилетняя, смышленая, шустрая – любимица батюшкина. Тебе поручили серебро везти, положили в большой старый самовар. Мол, девочка с самоваром, никто и не подумает. Так просчитались. Времена-то какие были, в поездах что творилось – жуть! Украли самовар!

– Что заладила: самовар, самовар! Не было ничего! – собрав остатки властности, хозяйка добавила: – Бредит она! Больная, припадочная! – Потом прислонилась к стене, схватилась за сердце и начала сползать на пол.

Антонина присела на корточки:

– Ой-ой, мама, мамочка! – Вместо того чтобы помогать, заглядывала в лица старших, не находя ответа, продолжала ойкать и ломать руки.

Первой опомнилась Настасья, всё-таки проблемы не ее – хозяйские! Клокочущее любопытство давало силы немереные, она даже приподняла грузное тело, но вдруг опомнилась, кинулась щупать пульс:

– Жива голубушка! Жива!

Тут, как в сказке, все ожили. Важный гость, так и не сев к столу, начал прощаться не терпящим возражений тоном, потом холодно добавил:

– Супруге твоей покой сейчас нужен! – И ушел.

Лёвка хотел последовать за ним, но Сергей Юрьевич схватил его за руку и потащил в кабинет. Лицо начальника почернело, заострилось, как у мертвеца, в глазах читался приговор. Теперь ответить придется за все грехи, за все глупости, и раж на выручку не придет. Ведь нет чувства правоты, одна отрешенность.

Сергей Юрьевич заговорил хриплым скрипучим голосом:

– Так вот какой подарочек припас! Пригрел гадюку. Отвечай, кто тебя подослал? Тебя и эту ведьму! Кругом враги! Нашли-таки слабое место! – Потом неожиданно мягко добавил: – Поверишь ли, ничего я об этом не знал. Никогда не женился бы на купчихе. А она молчала, двадцать пять лет молчала! Не такая, значит, дура, как я считал. Это я дурак, старый идиот! Но ты мне ответишь за всё! Хорошо подстроили, нечего сказать: Бондаря одним махом, как муху! – Он ударил ладонью по столу, лампа подпрыгнула, словно юбочка, закружился нарядный абажур.

Лёвка чувствовал, что оправдываться бесполезно. Что может его жалкая правда против железной логики? Не скажешь ведь, что ложку украл одиннадцатилетним мальцом по глупости, а сейчас еще поухаживать решил за Антониной. Разве можно такому верить?!

Лицо начальника багровело, и, казалось, его вот-вот хватит удар. Лёвка не стал дожидаться, бросился к выходу.

…Черное небо, дождь барабанит по крыше машины, капли переливаются в свете фонаря. Никогда больше он не сядет за руль. Бросил ключи и документы на сиденье, прикрыл тряпкой, захлопнул дверь. «Всё кончено, за мной не сегодня завтра придут. Бондарь слов на ветер не бросает. – Лёвка криво усмехнулся. – Но ждать сложа руки и не подумаю! Уеду куда глаза глядят, пусть ищут! Хоть попотеют! Не всё коту масленица!» Злой и решительный, он забежал домой, схватил документы, деньги, пару вещей. Буркнул матери:

– Не ищи! Сам напишу!

Глава 5

Зарождение любви

Валерий «дневники» писал, как положено, через каждые три дня. Знал: другие врачи так не заморачиваются, но ведь то халтурщики. Высокая стопка историй болезней высилась в правом углу стола и совсем не убывала. Серые картонные папки с надписями «Дело №», «хранить … лет». «Да, хранить и дописывать, дописывать всю жизнь больного и далее в архив».

В дверь постучали. «Ну, кого еще несет нелегкая! Знают же, что неприемный час! Утром со всеми поговорил, так ведь нет, мало!»