Вендетта. Викторианский триллер

Я с нетерпением ожидал ответа. Гуидо легко рассмеялся.

«Он бы никогда ни о чем не догадался! Ты была слишком умна для него, малышка. Кроме того, его собственное тщеславие защищало его, ведь он был столь высокого мнения о себе, что никогда бы и не подумал, что ты можешь увлечься другим мужчиной».

Моя жена – безупречный алмаз чистой женственности – вздохнула полубеспечно.

«Я рада, что он мертв! – пробормотала она. – Но, мой Гуидо, ты неблагоразумен. Тебе не стоит так часто появляться здесь – слуги будут болтать! К тому же я должна буду носить траур следующие полгода, и еще много всяких забот предстоит».

Рука Гуидо поиграла с драгоценным колье, которое было на ней, он наклонился и поцеловал то место, где покоился его центральный алмаз. Снова и снова, о Боже! «Не беспокойтесь о назойливых общественных приличиях, пусть они не мешают вашему удовольствию! Не стесняйтесь покрыть эту белую плоть дюжиной нежных поцелуев, ведь это – общественное достояние! Десятком поцелуев больше или меньше – не имеет значения!» – так думал я в безумии, сидя за деревьями, и звериная ярость внутри меня заставляла кровь стучать в висках, как сотню молотков.

«Что ж, любовь моя, – отвечал Гуидо, – мне почти жаль, что Фабио умер! Пока он был жив, то превосходно играл роль защитного экрана: находясь в полном неведении, он был истинным хранителем приличия наших отношений, как никто другой не смог бы лучше!»

Одна ветка, скрывавшая мое присутствие, треснула и надломилась. Моя жена замерла и тревожно оглянулась.

«Тише! – сказала она нервно. – Его только вчера похоронили и говорят, что порою призраки возвращаются. И эта аллея тоже – лучше бы мы вообще сюда не приходили, ведь это было его любимое место для прогулок. Кроме того, – прибавила она с оттенком сожаления в голосе, – он все же отец моего ребенка, тебе следует подумать об этом».

«Ради Бога! – неистово вскричал Гуидо. – Разве я не думаю об этом? Ах, я проклинаю его за каждый поцелуй, который он украл у твоих губ!»

Я ошеломленно слушал. Это уже была какая-то новая статья семейного кодекса! Мужья были ворами, которые крали поцелуи, зато любовники имели право на честные объятия! О, мой дорогой друг, мой почти что брат, вы висели на волоске от смерти в тот момент! Если бы только вы могли видеть мое побледневшее лицо среди ветвей, могли почувствовать всю силу ярости, овладевшую мною тогда, то ваша жизнь показалась бы не стоящей и копейки!

«Зачем ты вышла за него замуж?» – спросил он после небольшой паузы, в течение которой он поигрывал с белокурым локоном, лежавшим на ее груди.

Она подняла глаза в порыве некого протеста и пожала плечами.

«Почему? Потому что я устала от монастыря и от всех этих глупых высокопарных поучений монахинь, а также из-за того, что он был богат, а я – чертовски бедна. Для меня бедность невыносима! К тому же, он любил меня. – И здесь ее глаза сверкнули злобным огоньком. – Да, он был просто без ума от меня и еще…»

«Ты была влюблена в него?» – спросил Гуидо почти яростно.

«Ну, что ты! – прыснула она с выразительным жестом. – Думаю, что я любила первую неделю или даже две. Настолько же, насколько вообще можно любить мужа. Зачем вообще люди женятся? Ради комфорта, денег, положения в обществе – и он давал мне все это, как ты знаешь».

«В таком случае, ты бы ничего не потеряла, выйдя за меня», – сказал он ревниво.

Она рассмеялась, нежно положила свою маленькую белую ручку, поблескивающую кольцами, и прикрыла его губы.

«Конечно же нет! Кроме того, я разве сказала, что собираюсь за тебя замуж? Ты хорош в качестве любовника, но в роли мужа – я не уверена. И теперь я свободна! Могу делать все что захочу, а я хочу насладиться своей свободой и еще…»

Она не успела закончить фразу, так как Феррари схватил ее и прижал к груди и удерживал, словно в тисках. Его лицо загорелось страстью.

«Послушай, Нина! – произнес он хрипло. – Тебе не стоит играть со мной! Видит Бог, не нужно! Я уже достаточно натерпелся от тебя. Когда я впервые тебя увидел в день вашей свадьбы с этим несчастным дураком Фабио, то влюбился в тебя, как сумасшедший, до злости. Но я не раскаиваюсь в этом ни на минуту. Я ведь знал, что ты женщина, а не ангел. И ждал своего часа. И вот, он настал, и я нашел тебя. Я рассказал о своей любви, когда еще не прошло и трех месяцев с твоей свадьбы. И увидел в тебе ответное желание, готовность, даже жажду быть со мной! Ты сама отдалась мне и знаешь об этом! Ты вся трепетала от моего взгляда, прикосновения и слов, ты дала мне все, чего я хотел. Зачем же теперь искать оправданий? Ты принадлежала мне не меньше, чем Фабио, нет, даже больше! Ведь меня ты любишь, как сама только что сказала, так что ты не посмеешь обмануть меня так, как обманывала своего мужа. Говорю, ты не посмеешь! Я никогда не жалел Фабио, никогда: его так легко было обмануть, а женатый мужчина не имеет права на наивность, наоборот, он всегда должен оставаться подозрительным и стоять на страже. Если он на минуту утратит бдительность, то пусть потом винит сам себя за то, что его честь пошла по рукам как детский игрушечный мяч. Я повторяю еще раз, Нина, ты – моя! И клянусь, ты никогда от меня не сбежишь!»

Порывистые слова быстро слетали с его губ, а глубокий музыкальный голос звучал повелительно, утопая в неподвижности вечернего воздуха. Я горько улыбнулся, когда слушал его. Она яростно забилась в его руках.

«Пусти! – крикнула она. – Ты груб, ты делаешь мне больно!»

Он немедленно освободил ее. Насилие его объятий повредило розу, которую она носила, и ее темно-красные лепестки осыпались вниз один за другим, на землю к ее ногам. Глаза Нины вспыхнули обидой, и хмурое выражение перечеркнуло линию прекрасных бровей. Она отвела свой взгляд в молчаливом холодном презрении. Что-то в ее реакции причинило ему боль, поскольку он прыгнул вперед и поймал ее руку, покрыв поцелуями.

«Прости меня, дорогая моя! – вскричал он с раскаянием. – Я не хотел упрекать тебя. Ты не можешь отвечать за последствия своей красоты – это вина Бога или дьявола, что ты такова, и что твоя красота сводит меня с ума. Ты – моя душа, мое сердце! О, моя Нина, не позволяй мне расточать слова в бесполезном гневе. Подумай о своей свободе! Ты свободна превратить свою жизнь в бесконечную цепь удовольствий, более приятных, чем испытывают ангелы! Величайшее счастье, какое только могло выпасть на нашу долю, это смерть Фабио, и теперь мы всецело принадлежим друг другу, не делай же меня своим врагом! Нина, будь со мной милосердна; из всех вещей на свете, любовь, несомненно, самая лучшая!»

Она улыбнулась прелестной обезоруживающей улыбкой молодой императрицы, прощающей своего покорного слугу, и позволила снова заключить себя в еще более нежные объятия. Затем подняла губы, чтобы они встретились с его, а я смотрел на все это как во сне! Я видел их сплетенные тела, и каждый поцелуй, которым они обменялись, ложился свежей раной на мою измученную душу.

«Ты такой глупенький, мой Гуидо! – надулась она, проводя маленькими, украшенными драгоценными камнями пальцами по его волосам с легкой нежностью. – Такой порывистый, такой ревнивый! Я много раз говорила, что люблю тебя! Ты помнишь ту ночь, когда Фабио просидел на балконе, читая своего Платона, бедняга! – здесь она мелодично рассмеялась. – А мы пробовали напевать какие-то песни в комнате для рисования. Не сказала ли я тогда, что люблю тебя сильнее, чем кто-либо в этом мире? Ты знаешь, что так и было! И ты, казалось, удовлетворился этим!»

Гуидо улыбнулся и встряхнул ее сияющие золотом локоны.

«Я удовлетворен, – ответил он без следа бывшего страстного нетерпения. – Полностью удовлетворен. Но не надейся встретить любовь без ревности. Фабио никогда не ревновал тебя, я знаю, что он доверял тебе слишком слепо и ничего не знал о любви, поверь мне. Он больше думал о себе, чем о тебе. Человек, который уезжает на несколько дней на яхте в одиночестве и шатается по экскурсиям, оставляя жену на произвол судьбы; который предпочитает Платона наблюдению за собственной супругой, – сам решает свою судьбу и заслуживает войти в число так называемых „мудрых“, но наивных философов, для которых Женщина навсегда остается загадкой. Что касается меня, то я ревную тебя даже к земле, по которой ты ступаешь, и к воздуху, который тебя окружает. Я ревновал тебя к Фабио, пока он был жив, и клянусь Небом! – его глаза потемнели от гнева. – Если какой-нибудь мужчина теперь осмелится оспаривать твою любовь ко мне, то я не успокоюсь, пока мой меч не войдет в его тело, как в ножны!»

Нина подняла голову с его груди с видом раздраженной усталости.

«Опять! – пробормотала она. – Ты опять начинаешь злиться!»

Он поцеловал ее.

«Нет, сладкая моя! Я буду таким нежным, как ты пожелаешь, пока ты любишь меня, как и я тебя. Пойдем, на этой аллее слишком холодно и влажно для тебя».

Моя жена – или мне стоит сказать, наша жена, ведь мы оба познали ее бесстрастные прелести – согласилась. Взявшись за руки и медленно шагая, они направились к дому. Вдруг они остановились.

«Ты слышишь соловьев?» – спросил Гуидо.

Слышать соловьев! А кто мог не слышать их пения? Потоки мелодии стекали с ветвей деревьев со всех сторон: чистые, сладкие, страстные переливы их пения достигали ушей, как звук маленьких золотых колокольчиков; прекрасные, нежные, вдохновленные Богом птицы выводили свои любовные трели так восторженно и просто. Любовные романы, не испорченные лицемерием, не тронутые преступлением, совсем другие и так сильно отличавшиеся от человеческих романов. Изящная поэтическая идиллия жизни и любви птиц – разве это не повод, чтобы низшие существа заклеймили нас позором? Ибо способны ли мы быть столь же верными своим клятвам, как жаворонок его спутнице? Можем ли наполнить такой же искренностью нашу благодарность солнечному свету, как это делает веселая малиновка, беспечно поющая и на зимнем снегу, и весенним утром, наполненным ароматами цветов? Нет, не можем! Наше существование – это всего лишь один долгий бессильный протест против Бога, наполненный жадным желанием одолеть друг друга в борьбе за фальшивую монету!

Нина прислушалась и вздрогнула, запахнув плотнее шаль на своих плечах.

«Я ненавижу их, – сказала она с отвращением, – их шум способен пронзить уши любого. И он был всегда так восторжен ими. Он любил напевать… Как там было?

Ti salute, Rosignuolo,
Nel tuo duolo, il saluto!
Sei l’amante della rosa
Che morendo si fa sposa!»

Ее глубокий грудной голос слегка колебался в воздухе, соревнуясь с песнями самих соловьев. Она прервала мелодию с коротким смехом:

«Бедный Фабио! В его пении всегда звучала фальшивая нота. Идем, Гуидо!»

И они спокойно зашагали дальше, как будто их совесть была чиста, как будто возмездие никогда не могло бы настигнуть их, и ни малейшей тени ужасного возмездия не виднелось на небесах их украденного счастья! Я пристально смотрел, как они исчезали вдали, затем даже просунул голову между темными ветвями и следил за ними, пока последнее мерцание белой одежды моей жены не скрылось за плотной листвой. Они ушли и этой ночью больше не вернутся.

Я выпрыгнул из своего убежища, встал на том месте, где были они, и пытался смириться с той фактической правдой, свидетелем которой только что стал. Мой мозг закружился, пятна света свободно плавали в воздухе передо мной, луна казалась кроваво-красной, а твердая земля под ногами – неустойчивой. Я сомневался в том, что был жив, а не являл собой несчастного призрака собственного прошлого, обреченного вернуться из могилы, чтобы беспомощно наблюдать потерю и крушение всей радости дорогих сердцу вещей из прошлой жизни. Великолепная вселенная вокруг не казалась мне более руководимой Богом, ни величественным чудом, а казалась не более чем надутым пузырем пустоты, простым мячом, предназначенным, чтобы дьявол пинал его в пространстве! Какая польза теперь от мерцающих звезд, от этих величественных деревьев, от ароматных чаш, которые мы называем цветами – от всей поражающей взгляд Природы? Что толку от самого Бога, если даже Он не смог сохранить верность одной женщины?

Та, которую я любил, нежное существо, подобная ангелу невеста Христа, – кем оказалась? Существом ниже, чем животное, самой мерзкой негодяйкой, продающейся за деньги любому мужчине, осмеявшая и презревшая самое святое! И она была моей женой, матерью моего ребенка! Она собственноручно бросила этот ком грязи в свою душу, предпочла зло добру, охотно и радостно заклеймила себя позором, замарав честь.

Что же мне было теперь делать? Я мучился этим вопросом. Безучастно я глядел под ноги, возможно, какой-нибудь демон выпрыгнет из-под земли, чтобы дать мне ответ, который я искал? Что сделать с нею и с ним, моим бывшим другом, моим смеющимся предателем? Внезапно мои глаза остановились на упавших лепестках розы, на тех, что осыпались от грубых объятий Гуидо. Они лежали здесь, на дорожке с мягко загнутыми краями, как небольшие темно-красные раковины. Я наклонился и поднял их, положил на голую ладонь и смотрел. Они излучали сладкий аромат, я почти поцеловал их, но нет, нет, я не смог – слишком недавно они покоились на груди воплощения Лжи! Да, именно этим она и была! Ложью, живой, прекрасной, но проклятой ложью! «Пойдите и убейте ее!» – где я это слышал? Я мучительно напряг память и вспомнил, а затем решил, что старый несчастный барахольщик обладал большим мужеством, чем я. Он осуществил свою месть сразу, в то время как я, как дурак, упустил свой шанс. Да, но это еще не конец! Ведь есть много разных способов отомстить, нужно только выбрать лучший, самый удобный из них. Способ, который, прежде всего, причинит самые длинные, самые жестокие муки тем, кто надругался над моей честью. Было бы очень сладко уничтожить грех сразу, еще в процессе его совершения, но тогда граф Романи должен был бы превратиться в убийцу в глазах людей? Нет, не так. Должны быть и другие пути, ведущие к тому же финалу.

Я медленно опустился на ствол поваленного дерева, все еще держа лепестки в руке. В моих ушах нарастал шум, рот исполнился кровавым привкусом, губы пересохли в горящей лихорадке. «Рыбак с белыми волосами». Им я и был! Король сказал так. Механически я смотрел вниз, на одежду, которую носил, – бывшую собственность самоубийцы. «Он был дураком, – сказал торговец, – он убил сам себя».

Без сомнений, он был дураком. Я не последую его примеру, по крайней мере, не сейчас. Сначала я кое-что сделаю, кое-что, что я обязан сделать, если только найду способ. Да, я выполню это быстро, решительно, безжалостно! Мои мысли путались, как у человека в бреду; аромат лепестков розы, которые я держал, вызывал отвращение, но я все же не выбросил их, а решил сохранить, как напоминание об их объятиях! Я нащупал свой кошелек, открыл его и аккуратно сложил внутрь засыхающие красные лепестки.

Засунув кошелек обратно в карман, я вспомнил о заполненных золотом мешочках и о драгоценностях, которые я принес для нее. Мои приключения в склепе вновь всплыли в памяти, и я улыбнулся той страшной борьбе, которую выдержал ради жизни и свободы. Жизнь и свобода! Зачем они мне были теперь нужны, кроме одной только мести? Ведь меня никто не ждал, мое место на земле было занято, а все состояние перешло в руки моей жены в соответствии с моим собственным завещанием, которым она не преминет воспользоваться. Однако у меня оставались еще бандитские сокровища, коих было достаточно, чтобы обеспечить любому человеку безбедное существование до конца дней. Когда я подумал об этом, то некое грустное удовлетворение пробежало по моим венам. Деньги! На них можно осуществить любые планы – за золото покупается даже месть. Но какая?

То, что искал я, должно быть совершенным, полным, неотступным. Я глубоко задумался. Ночной ветер дул со стороны моря, листья качающихся деревьев загадочно перешептывались, соловьи пели неустанно и сладко, и луна, как круглый щит воинственного ангела, ярко сияла на фоне темно-синего неба. Не замечая времени, я сидел, не двигаясь, потерянный в своих мыслях. «В его пении всегда звучала фальшивая нота», – так она сказала, смеясь своим столь же холодным и острым смехом, как прикосновение стали. И она была права, во имя величественных Небес! Действительно была фальшивая нота, противно режущая слух, и не столько нота, сколько вся музыка самой жизни. Нечто внутри нас живет и выстраивается в соответствии с нашими заслугами в простую или величественную гармонию. Но если только раз позволить подобной метеору женской улыбке, женскому прикосновению, женской лжи вмешаться в ее внутреннее напряжение, то все! Фальшивая нота прозвучала, появляется диссонанс, и Сам Бог, великий Композитор, ничего уже не может поделать с этой жизнью, чтобы восстановить спокойное течение мелодии прежних безоблачных дней! Это я познал, и это все должны узнать заранее, еще до того, как вы и ваше горе состаритесь вместе.