Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого

Его необыкновенная внешность, приятные манеры, его забавный цинизм, соединенный с глубоким чувством, которому я не мог подобрать названия; все незначительные, но тем не менее редкие особенности его происхождения и характера преследовали меня и как бы сделались неразрывно смешанными со мной и относящимися ко мне обстоятельствами.

Я разделся перед огнем, прислушиваясь к дождю и грому, который теперь затихал в сердитых отголосках.

– Джеффри Темпест, свет открылся перед тобой! – сказал я, обращаясь к самому себе. – Ты молод, здоров, недурен собой и умен, вдобавок к этому теперь ты имеешь пять миллионов фунтов и друга – богатого князя. Чего же больше тебе желать от судьбы? Ничего, кроме славы! А этого ты достигнешь легко, потому что в наше время даже слава покупается, как любовь. Твоя звезда восходит, и литературная каторга окончилась для тебя, мой мальчик! Пользуйся покоем и удовольствием всю оставшуюся жизнь. Ты счастливец! Наконец твой день пришел!

Я бросился на мягкую постель и постарался заснуть, но в полудреме все еще слышал в отдалении глухие отголоски грозы. И раз мне почудился голос князя, звавший «Амиэль! Амиэль!» – с неистовством, похожим на рев рассвирепевшего ветра. В другой раз я внезапно пробудился от глубокого сна под впечатлением, что кто-то подошел и внимательно смотрит на меня.

Я сел на кровати и вглядывался в темноту, так как огонь в камине погас. Потом включил маленькую электрическую лампочку подле меня, и комната осветилась, но в ней никого не было.

Между тем воображение продолжало играть со мной, прежде чем я снова заснул, и мне казалось, что я слышал около себя свистящий шепот: «Тише! Не тревожь его. Пусть глупец спит в своем безумстве!»

V

Встав на следующее утро, я узнал, что его сиятельство, как называли князя Риманца его слуги и служащие в отеле, отправился прокатиться верхом в парке, оставив меня завтракать в одиночестве. Поэтому я сошел в общую залу, где мне прислуживали с раболепством, несмотря на мое потертое платье, которое я еще принужден был носить, не имея перемены. Когда мне будет угодно завтракать? В котором часу я буду обедать? Останусь ли я в своем апартаменте? Или он недостаточно хорош? Может быть, я предпочту «отделение», подобное тому, какое занимает его сиятельство? Все эти почтительные вопросы сначала удивляли меня, а потом стали забавлять. Какие-нибудь таинственные агенты, очевидно, распространяли слух о моих богатствах, и это был первый результат. В ответ я сказал, что в данный момент ничего не могу решить и дам определенные распоряжения не раньше чем через несколько часов, а пока оставляю комнату за собой. После завтрака я собрался идти к моим поверенным, и только приказал позвать экипаж, как увидел моего друга, возвращавшегося с прогулки. Он сидел верхом на великолепной гнедой лошади. Судя по ее дикому взгляду и напряженным ногам, она недавно скакала галопом и теперь горячилась под сдерживающей ее властной, твердой рукой ездока. Лошадь прыгала и вертелась между кебами и экипажами, что было бы довольно рискованно, если б ее хозяином не был Риманец. Днем он казался еще более красивым: легкий румянец окрасил естественную бледность его лица, и его глаза блестели от прогулки на свежем воздухе и удовольствия.

Я ждал его приближения, так же как и Амиэль, который обыкновенно появлялся в коридоре отеля в момент прибытия своего господина. Риманец, заметив меня, улыбнулся и дотронулся рукояткой хлыста до шляпы в виде приветствия.

– Вы долго спите, Темпест! – сказал он, спрыгивая с лошади и бросая повод груму, который сопровождал его. – Завтра вы должны поехать со мной и присоединиться к «Liver Brigade» [2 - «Команда печени» (англ.).], как говорится на модном жаргоне. Раньше считалось в высшей степени неделикатным упоминать печень или другие органы внутреннего механизма, но теперь все это прошло, и мы находим особенное удовольствие рассуждать о некрасивых медицинских предметах. И в «Liver Brigade» вы увидите одновременно всех интересных господ, продавших душу дьяволу, – людей, которые наедаются до того, что готовы лопнуть, а потом важно восседают на породистых лошадях – слишком хороших, чтобы нести на себе такое скверное бремя, – в надежде выгнать дьявола из своей зараженной крови. Они думают, что я один из них, но они ошибаются.

Он похлопал лошадь по холке, и грум отвел ее; от быстрого бега мыло покрывало пятнами ее лоснящуюся грудь и передние ноги.

– Зачем же вы присоединяетесь к ним? – спросил я, смеясь и глядя на него с нескрываемым удовольствием; никогда он не казался мне так удивительно сложенным, как в тот раз, в ловко сидевшем на нем верховом костюме. – Вы обманываете их!

– Да, – ответил он, – и, знаете ли, в этом случае я не единственный в Лондоне. Куда вы собрались?

– К тем поверенным, что написали мне вчера вечером. Название фирмы – «Бентам и Эллис». Чем раньше я побеседую с ними, тем лучше. Как вы думаете?

– Да, но вот что, – и он отвел меня в сторону, – вы должны иметь при себе наличные. Будет нехорошо, если вы сейчас же обратитесь за деньгами, и, в сущности, нет никакой необходимости объяснять этим законникам, что их письмо застало вас на пороге голодной смерти. Возьмите этот бумажник – помните, вы позволили мне быть вашим банкиром – и по дороге зайдите к какому-нибудь известному портному и приоденьтесь.

Он повернулся и пошел быстрыми шагами, а я поспешил за ним, тронутый его добротой.

– Постойте, Лючио!

Я в первый раз называл его по имени. Он сейчас же остановился.

– Ну? – он внимательно посмотрел на меня и улыбнулся.

– Вы не даете мне сказать, – сказал я тихо, так как мы стояли в общем коридоре отеля. – Дело в том, что у меня есть деньги, то есть я могу их сейчас получить. Кэррингтон прислал мне чек на пятьдесят фунтов в своем письме, я забыл вам об этом сказать. Он был так добр, одолжив их мне. Возьмите их как гарантию за этот бумажник. Кстати, сколько в нем?

– Пятьсот банковыми билетами.

– Пятьсот! Дорогой друг, мне не нужно столько. Это слишком много!

– В наше время лучше иметь слишком много, чем слишком мало! – быстро возразил он. – Дорогой Темпест, не придавайте этому такого значения! Пятьсот фунтов, в сущности, ничто. Вы можете истратить их на один туалетный несессер, например. Лучше отошлите назад Джону Кэррингтону его чек; я не очень верю в его великодушие, принимая во внимание, что он открыл руду, стоящую около ста тысяч фунтов, за несколько дней до моего отъезда из Австралии.

Я выслушал это с большим удивлением и, должен сознаться, с некоторой обидой. Откровенный и великодушный характер моего старого товарища Баффлза, казалось, вдруг померк в моих глазах. Отчего в письме он ни слова не сказал о своей удаче?

Испугался ли он, что я буду беспокоить его дальнейшими займами? Кажется, мой вид выражал мои мысли, потому что Риманец, наблюдавший за мной, тотчас прибавил:

– Разве он ничего не упомянул о своем счастии? Это не по-дружески, но, как я уже говорил, деньги часто портят человека.

– О, я полагаю, он не имел намерения пренебречь мной, – поспешил я сказать с принужденной улыбкой. – Без сомнения, это послужит темой для следующего письма. Что же касается этих пятисот фунтов…

– Оставьте их, мой милый, оставьте их! – произнес он нетерпеливо. – Зачем вы говорите о гарантии? Не получил ли я вас как гарантию?

Я засмеялся.

– Ну да, теперь я вполне благонадежен и не собираюсь бежать.

– От меня? – спросил он с полухолодным, полуласковым взглядом. – Нет, не думаю!

Он сделал легкое движение рукой и оставил меня, а я, положив кожаный бумажник с билетами в боковой карман, кликнул кеб и покатил на Басинг-холл-стрит, где мои поверенные ждали меня.

Приехав к месту назначения, я велел доложить о себе и был тотчас же принят с величайшим почтением двумя маленькими человечками, представлявшими собой «фирму». По моей просьбе они послали клерка вниз, чтобы расплатиться и отослать кеб, и я, открыв бумажник Лючио, попросил их разменять билет в десять фунтов золотом и серебром, что они и сделали с большой охотой.

Затем мы вместе занялись делом. Мой скончавшийся родственник, которого я, насколько помню, никогда не видал, но который видел меня сироткой на руках кормилицы, оставил мне безусловно все, что имел, включая несколько редких коллекций картин и драгоценностей. Его завещание было так кратко и ясно, что не оставляло возможности «мудрствовать лукаво» над ним, и мне было объявлено, что через неделю или дней десять самое большее все будет приведено в порядок и окажется в моем исключительном распоряжении.

– Вы очень счастливый человек, мистер Темпест, – сказал мне старший компаньон, мистер Бентам, складывая последнюю из рассмотренных бумаг. – В ваши годы такое княжеское наследство принесет вам или большое удовольствие, или большое проклятие, – никогда не знаешь! Обладание таким громадным богатством налагает большую ответственность.

Меня забавляла дерзость этого слуги закона, осмелившегося рассуждать нравоучительно о моем счастии.

– Многие охотно бы приняли эту ответственность и поменялись бы со мной местами, – сказал я с вызывающим видом, – вы сами, например?

Я знал, что это замечание было дурного тона, но я сделал его умышленно, чувствуя, что не его дело проповедовать мне об ответственности, налагаемой богатством. Однако он не обиделся, а только искоса бросил на меня внимательный взгляд, став похожим на задумчивую ворону.

– Нет, мистер Темпест, нет, – сказал он сухо, – не думаю, чтобы я хотел поменяться с вами местами. Я доволен тем, что я есть. Моя голова – мой банк и приносит мне совершенно достаточные для жизни проценты. Это все, чего я желаю. Жить не нуждаясь и честно трудиться – с меня довольно. Я никогда не завидовал чужому богатству.

– Мистер Бентам философ, – заметил его партнер мистер Эллис, улыбаясь. – В нашей профессии, мистер Темпест, мы видим так много превратностей судьбы, что, следя за переменчивым счастьем наших клиентов, сами научаемся довольствоваться малым.

– Я этому не научился до сих пор, – сказал я весело. – Но в настоящий момент я признаю себя удовлетворенным.

Каждый из них поклонился легким официальным поклоном, а мистер Бентам пожал мне руку.

– Дело окончено, позвольте мне поздравить вас, – сказал он вежливо, – конечно, во всякое время, когда бы вы ни пожелали вверить ваши дела в другие руки, мы с партнером примем это с совершенной готовностью. Ваш покойный родственник имел к нам большое доверие…

– И я также, уверяю вас! – тут же воскликнул я. – Вы сделаете мне одолжение, продолжая вести мои дела, как вы это делали для моего родственника, и будьте уверены в моей благодарности.

Оба маленьких человечка снова поклонились, и на этот раз мистер Эллис пожал мне руку.

– Мы сделаем для вас все, что в наших силах, мистер Темпест. Не правда ли, Бентам?

Бентам важно кивнул головой.

– А теперь, как вы думаете, следует ли нам сказать это, Бентам, или не следует?

– Может быть, – задумчиво произнес Бентам, – будет лучше сказать это.

Я смотрел то на одного, то на другого, ничего не понимая.