Пока плывут облака

– Не ошибся. И я не беспокоюсь.

Изольда не знает, о чем говорить с человеком, которому сейчас так плохо, но и уйти, оставив его одного, не может. В поисках темы для разговора, обводит взглядом комнату, задерживаясь на большом портрете темноволосой женщины с тонкими, правильными чертами лица:

– Еще в прошлый приезд хотела спросить: это, наверное, бабушка Игоря, ваша мама в молодости?

– Это?

Святослав Владимирович смотрит на портрет, тихо говорит, почти шепчет:

– Видишь, какая беда у нас, Белла…

Вздохнув, подходит к столу, наливает в стакан водку, но тут же отодвигает его:

– Это моя первая жена, мама Игоря.

В растерянности Изольда произносит первое пришедшее в голову:

– Красивая.

– Да, красивая. Она еврейка. Когда началась война, я был в Москве, на курсах по усовершенствованию врачей, а они с Игорем остались вдвоем.

Святослав Владимирович помолчал, допил водку и продолжил:

– Я только в сорок пятом, после демобилизации смог вернуться в Минск. Дом был разрушен. Соседи рассказали, что Белла с Игорем попали в облаву еще в августе сорок первого. Одной женщине показалось: Белла сумела вытолкнуть сына из большой черной машины, в которой их вывозили, но она не была уверена…

Я обошел все дома, домишки, лачуги в округе, всех расспрашивал. Кто-то рассказал о женщине, у которой после ухода немцев объявился маленький ребенок. Это и была Ксюша. Игорю к тому времени уже шесть лет стукнуло, но он на них не выглядел: худой, прозрачный почти. Да и с чего там было толстеть… Ксюша три года его в подвале держала, чтобы ни немцы, ни кто-нибудь из соседей не прознали и не донесли. Каждую свободную минуту к нему бегала, спали вместе, а свечу она оставлять ему боялась, чтобы нечаянно дом не спалил. Так в темноте и жили, поэтому и зрение у Игоря такое. Оно от рождения у него слабое было, а это еще усугубило… Игорь Ксюшу мамой называл, и она его любила безмерно. Она грубоватая, но тому, кого любит – всю себя отдает.

Вздохнул, исправился:

– Отдавала… Я это сразу понял. И понял, что не смогу забрать Игоря у нее…

Изольда слушала, боясь пошевелиться.

Святослав Владимирович помолчал, походил по комнате, словно искал кого-то и не находил:

– Ты прости меня, девочка. Я должен был отговорить Игоря от этой операции. И Виктор ведь предупреждал, что шансов очень мало.

– Игорь сказал: «Пятьдесят на пятьдесят» …

– Да какие там пятьдесят… Но он так хотел нормально видеть, что и я, старый дурень, понадеялся на чудо… Он говорил, что принцессы достойны чудес. А ты для него такой и была. Как видишь, не получилось…

Изольде хотелось сказать что-то очень важное, чтобы отец Игоря понял, что она никогда не оставит их с Игорем. Но то, что приходило в голову казалось совсем наивным и детским.

Какая из нее принцесса… Принцессы не плачут и добиваются своего. Так говорил папа. И она добьется. Они поймут: тому, кого она любит…

Изольда даже про себя не договорила фразу до конца. Разве дело в словах…

Осторожно вынула стакан из руки Святослава Владимировича:

– Я уберу, хорошо? А вы ложитесь. Постарайтесь заснуть…

Принцесса и море

– Море… Ты еще помнишь меня?

Она не прошептала, лишь подумала так, а море подкатилось белой пеной к ее ногам. Запах водорослей, от которого она отвыкла, вскружил голову, глаза сощурились: иначе не рассмотреть: что там, у горизонта.

– Мам, я в воду, да?

Обувь, джинсы, свитер полетели на песок и бледная, худая фигурка сына оказалась в воде.

– Ой, ой-ой, – сбитый с ног парнишка пытается подняться, но волны снова и снова накрывают его с головой, оттаскивая от берега.

Трехлетнего Мишку, вознамерившегося последовать примеру старшего брата, Игорь поймал за руку и крепко прижал к себе. Тот вырывался и требовал: «Мо-ое… Хосю мо-ое».

– Сначала научись «р» выговаривать, тогда пойдешь в море.

Хорошо, что Лялька в последний момент все-таки всунула полотенце:

– Знаю я, как вы купаться не будете. Еще ни одного не видела, кто первый раз оказавшись на море, не попытался бы окунуться.

Дрожащего Павла растерли, завернули в куртку Игоря.

Изольда обняла сына, чтобы быстрее согрелся и вдруг почувствовала: как же она устала. Не от тягот долгой дороги с незрячим мужем и двумя мальчишками, постоянно изобретавшими новые каверзы; от неожиданно показавшихся такими долгими десяти лет, за которые они практически ни разу не расставались.

Села, притянула к себе на колени сына, а свободной рукой машинально все набирала песок в горсть и просыпала его между пальцев. Словно дни, заполненные до отказа домашними делами, проблемами мальчишек, статьями Игоря, его диссертацией, ее так и ненаписанной…

Игорь пошарил рукой, сел рядом. Смешной, длинноногий, в черных джинсах, белой рубашке – похожий на белорусского аиста. Попросил:

– Расскажи.

Вздохнула:

– Попробую. Вдали, где море сливается с небом, вода темно-синяя и кажется, чуть подрагивает.

Помолчала, подыскивая сравнение:

– Будто солнечные лучи прорываются между туч и мочат в ней пятки. Ближе к нам появляются серо-синие краски, потом бирюзовые… Они все время меняются, цвета переливаются из одного в другой, как бархатная ткань изменяет свой оттенок на складках. Из складок вырастают волны. Сначала маленькие, потом все выше, выше, наконец взлетают, изгибаются дугой и падают с высоты, превращаясь в пену. Выбрасывают на берег ракушки, отполированные стеклышки, водоросли и, шипя, возвращаются назад.

– Оно холодное – подал голос согревшийся Паша, – и тащит. То на берег, то с берега. Не понравилось мне твое море. И птицы кричат. Им тоже, наверное, холодно.

– Это чайки. Они любят море.

– Мо-р-р-ре, мо-р-р-ре, – торжествующе провозгласил Мишка, – в мо-р-р-р-ре хосю…

Нет, нельзя ей уставать. Изольда тряхнула головой и светлые пряди волос разлетелись по ветру:

– Пойдемте, научу вас кататься на волнах.