Над Доном-рекой

С трудом Харитон уговорил Варю не бежать в полицию, прекрасно зная, что там никто не станет её слушать. Да Варя ничего и не могла рассказать. Мальчики играли за фонтаном. Когда раздались крики, Варя бросилась к ним, но увидела только лежащего на дорожке Васеньку, отброшенного грубой рукой, да спину быстро уходящего мужчины, в руках которого плакал Петя. Пока поднимала Васеньку, вытирала с разбитого лица кровь, наскоро ощупывала, проверяя, ограничилось ли всё только ушибами, мужчины и след простыл. Васенька оказался лучшим свидетелем. Он тряс ладошкой с согнутыми двумя пальчиками и твердил: «Дядя такой был». Но не тащить же ребенка в полицейский участок.

Петя, по словам Вари, был сыном сестры Елпидифора Тимофеевича, недавно приехавшей в город. Во всяком случае, так говорила прежняя нянька. Куда делась новая нянька, и была ли она в тот момент в саду, испуганная Варя не заметила.

Вот и сидел Харитон, как пообещал Варе, перед закрытой дверью, прислушиваясь к раздающимся из кабинета голосам. Женщину Харитон заметил, когда подходил к конторе. Полная, круглолицая, она с трудом открыла тяжёлую дверь в контору, подметая подолом дорогого платья портовую пыль. Это она сейчас плакала и голосила за дверью. Мужской голос был низок и неразборчив.

«Ну, сколько можно сидеть. Пожалуй, надо уходить», – Харитон поднялся, но неожиданно для самого себя не вышел на улицу, а с силой потянул за ручку двери кабинета.

– Поди прочь, я занят, – раздался рык.

– Простите, ваше благородие, имею что сказать по поводу похищения, – Харитон очередной раз подумал: не надо было ввязываться в это дело, вот только отступать уже поздно.

Женщина на диване вскрикнула и упала в обморок. Харитон неловко попытался ей помочь, но мужчина, восседавший за огромным столом, остановил:

– Погоди. Сама оклемается. Даже и лучше без неё, – измерил взглядом Харитона с ног до головы. – На похитителя ты не похож. Что-то видел?

Пока Харитон передавал Варин рассказ, мужчина за столом становился всё раздражительнее:

– Значит, мальчонка твой сказал: «Трехпалый»… Да, с этим в полицию соваться бесполезно. Где этого трехпалого искать?

– Я, ваше благородие, думал: может, у вас кто на примете есть, – почтительно произнес Харитон.

– Нет, не припомню, – хозяин кабинета пожал плечами. Окладистая круглая чёрная борода скрывала нижнюю часть лица, отчего, когда он поднял плечи, показалось, что шеи и вовсе там нет, а голова растёт прямо из плеч, словно у какого-нибудь книжного великана.

– Говорил же курице, – кивнул Елпидифор Тимофеевич в сторону сестры, – большой город, всё случиться может, не доверяй ребёнка абы кому…

Помолчал, пожевал усы:

– Что делать-то?

Харитон вдруг вспомнил: третьего дня в порту он, занятый своими мыслями, столкнулся с квасником, чуть не сбил того с ног. Оборванный, перепоясанный мешком вместо фартука, квасник вытирал грязной тряпкой лоб и жалко просил прощения. Другой рукой с тремя пальцами он прижимал к груди кувшин с бурым пойлом, которое называл квасом.

– Думаешь? Вряд ли. Нищих в городской сад городовые не пускают, – засомневался Елпидифор Тимофеевич.

– Я у входа в сад городового и в глаза не видел, – буркнул Харитон. – А это какая-никакая, всё зацепка. Может, поспрошать у обитателей «Окаянки», «Прохоровки», «Дона»? Сами знаете, ваше благородие, притонов этих возле порта развелось, словно клопов в портовой гостинице. Друг друга они знают. Может, что и подскажут.

– Только не городовому с его селёдкой[5 - Городовой конца XIX века был вооружен свистком, револьвером и солдатской шашкой, непочтительно прозванной в народе «селедкой».], – усмехнулся хозяин кабинета. – Тебя как величают?

– Харитоном.

– Я, Харитон, людей насквозь вижу: ты человек не слишком богатый, но порядочный. Может, попытаешься, поспрошаешь? Уж поверь, не обижу, за племянника отблагодарю.

Харитон вышел на улицу и с досады плюнул: дурак он, как есть дурак. Ради красивых Вариных глаз да благодарности одного из самых влиятельных людей города… Усмехнулся:

– Рубль, небось, сунет.

И поспешил домой переодеваться: вдруг всё-таки парнишка там, в этих трущобах? Страшно ему, поди…

***

Невзрачный деревянный сарай с гордым названием «Дон» был четвёртым притоном, куда заглянул Харитон. В «Окаянке» ему с ходу предложили продать всю «одёжу», посчитав фраером, за счёт которого можно поживиться; в «Гаврюшке» Харитон с трудом отделался от двух оборванных, грязных морщинистых созданий, едва напоминавших женскую особь: «Красавец, возьми нас, задёшево, тебе пондравится». В «Прохоровке» за гривенник провели в «дворянское» отделение, где на топчанах, покрытых грязными тюфяками, набитыми соломой, ждали восьми-десятилетние девочки, извергавшие грубые ругательства. Одна из них, жестоко избитая сожителем, с синяками по всему телу, едва прикрытому каким-то тряпьем, беззвучно плакала и терла глаза тонкими, прозрачными ручонками.

Эти заведения с густым смрадом немытых тел, чёрной пеленой дыма от махорки, бранью, визгом и хохотом пьяной толпы безошибочно будили всё самое низкое и тёмное, спрятанное на дне человека.

«Дон» не был ни лучше, ни хуже. Те же столы, накрытые скатертями, рядом с которыми портянки кажутся чистыми и не такими уж вонючими, справа от входа неизменный атрибут подобных заведений – буфетная стойка с немытыми стаканами, рюмками, бутылками, бочонками. Та же толкотня пьяных оборванцев, духота, как в аду, вой скабрезных песен.

– Да полно, люди ли это? – мелькнуло в голове Харитона, пока подзывал пробегающего мимо полового и заказывал неизменные полбутылки «за восемнадцать» со стаканом.

Водка была отвратительная, стакан ожидаемо грязен, но уж коли взялся за гуж…

– Почтенный, не подскажешь, дружок мой не заходил? – обратился Харитон через стойку к толстому буфетчику, лениво протиравшему минут пятнадцать один стакан тряпкой, что и для сапог-то была грязновата.

– Я твоему дружку не охранник, – огрызнулся буфетчик, но, увидев в руке Харитона рубль, сменил тон. – Кого-то ищете, сударь?

– Трехпалый сегодня был?

Буфетчик с половым переглянулись, и, явно получив разрешение, половой ткнул пальцем в оборванца, растянувшегося на полу в углу кабака так, что голова почти упиралась в стойку.

– Не признали? Немного вам с него толку будет: не в себе он. Уж пара часов как тут валяется.

Рассерженный неудачей, Харитон опрокинул на лежащего ведро то ли с водой, то ли с помоями. Грязная кудлатая голова приподнялась и опять бессильно опустилась:

– Уйди, сатана, плохо мне.

Половой присел за стол к Харитону, косясь на рубль, зашептал:

– Таким фраером днём заявился: спинжак цельный, рубаха крепкая, штаны справные. И откуда что взялось? А меньше чем за час всё спустил, опять в свои лохматы обрядился.

– Ребёнка с собой не приводил? – осторожно спросил Харитон.

– Ребёнка? – удивление полового было искренним. – Откель ему взяться?

Харитон наклонился, сильно тряхнул оборванца за плечо:

– Признавайся, ирод, где мальчик?

Посиневшее лицо трехпалого болезненно сморщилось, из безумных глубоко запавших глаз выкатилась слеза, сухой язык с трудом шевелился, выплевывая слова:

– Обманул, сатана. Обещался денег дать, а сам как мальчишку забрал, так и пропал, мне только спинжак остался…

Пощупал на себе лохмотья, бессильно бормотнул, роняя голову на пол:

– И спинжака нету.

Равнодушное тупое лицо буфетчика оживилось:

– Если сударь интересуется, продам рубаху, что на ём была. Сразу видно: господская. – И, не дожидаясь согласия, алчно протянул руку за платой.

Обессилев от виденного, Харитон тяжело шагнул за дверь кабака и почувствовал, как подкашиваются ноги. Тишина, ни единого порыва ветерка не ощущалось в эту вязкую от жары июньскую ночь. Спит река, прильнув к тёмным берегам, спят давно уже Настёна и две дочки-погодки, только он копается в этом дерьме человеческом. Да где-то плачет маленький мальчик, которому Харитон так и не смог помочь.