Грубиян на одну ночь

– Спасибо… – смущенно отвечает она.

Кошусь на ее лицо.

Порхает длинными ресницами, складывая под грудью руки и стреляя в меня быстрым взглядом.

Ловлю его в капкан, в ответ на это она чуть вскидывает подбородок и принимает скучающий вид.

Ну, нет.

Скучного тут ни хрена нет.

Тут у нас веселье.

– Ну что, Мить, – допивает свой виски Руслан. – партию? – тычет стаканом на бильярдный стол. – Яйца еще при тебе?

Марго фыркает. Блондинка смотрит на часы. По холеной роже Миллера стелется ухмылка:

– Да легко.

Перемещаемся к бильярдному столу. Желающих заценить партию достаточно.

Отойдя к фуршетному столу, без разбора набрасываю в тарелку канапешек, игнорируя удары шаров и развеселый треп за спиной.

Тупо жую, потому что голодный, как собака.

Пялясь в тарелку, работаю челюстями, стараясь не обделаться и стряхивая с пальцев икру.

– Да, блин! – слышу голос Чернышова. – Да ты издеваешься?! Виртуоз, твою мать!

Вскинув голову, смотрю туда, где разворачивается эта оживленная партия.

Первым делом глаза находят лиловое платье.

Потягивая шампанское, его хозяйка следит за игрой, как и десять человек помимо нее.

Резко отвернувшись, доедаю последний кусок и утираю тыльной стороной ладони губы. Залпом выпиваю стакан апельсинового сока и отряхиваю руки, грохнув тарелку на стол.

Ладно, блять.

Посмотрим, что там за партия такая.

Чернышова разносят два раза в течение десяти минут. И это только при мне.

Оценив ситуацию, сую ладони подмышки, дожидаясь, пока наш мэр найдет себе занятие поинтереснее, чем подставлять по очереди щеки, хотя по его виду понятно – он знал, на что шел.

Удар у его друга поставленный. Даже почти профессионально. Ясно – понятно. Быть центром всеобщего внимания ему явно по кайфу. Обратное было бы странным, при его-то должности.

Шило в моей заднице застряло слишком глубоко, чтобы адекватно оценивать свои поступки, поэтому, когда Чернышов сдается, прошу у него кий со словами:

– Кхм, можно?

Глава 15

Марго

– Давно не виделись, девушка… – слышу тихий шелест над своим ухом.

– Что? – отдираю глаза от бильярдного стола и поворачиваю голову.

Лицо городского “цементобетонного короля” Левина так близко к моему, что хочется шарахнуться.

– Как дела, юная леди? – повторяет липко.

Боже ты мой.

Как же он достал.

Растянув в улыбке губы, стараюсь вдыхать поменьше его резкого парфюма, которым он любит обливаться с головы до ног.

Ему почти восемьдесят, но через кабинет этой похотливой скотины прошло столько известных мне карьеристок, что удивляюсь, как его не долбанул сердечный приступ. Одна из них даже вышла за него замуж и ребенка родила. Большую часть года она проводит за границей, так что я ее миллион лет не видела. Старый козел пытался схватить меня за коленку еще в ту пору, когда я после университета делала свои первые шаги в журналистике. Я разлила ему на колени чай и года три не показывалась на его предприятии. Я уже давно поняла, что он этого не помнит, потому что у него явно старческий склероз.

Звук врезающихся друг в друга бильярдных шаров мешает сконцентрироваться и аккуратно послать Левина в зад. Еще один удар, и я, твою мать, готова выскочить из своих туфель.

Метнув бешеный взгляд на широкую спину в голубой льняной рубашке, сжимаю ножку своего фужера.

Я не могу разбрасываться связями, даже такими, поэтому отвечаю старому козлу с дружеской теплотой:

– Эмм… спасибо, Марк Савелич… у меня все хорошо. А как у вас? Как семья, дети?

У него их гребаное море. Гребаное море детей и бывших жен. И у всех собственные капиталы.

– Дети растут, – поблекшие бесстыжие глаза скатываются на мою грудь. – Разъехались, а я вот один скучаю…

Понятно.

Да чтоб тебя!

Сердце дергается от того, как здоровенный шар “русского бильярда” с треском влетает в лузу, а через секунду еще один.

Треск такой, что вокруг стола собралась почти вся сегодняшняя публика. Это стадный инстинкт, именно так случается, когда где-то происходит драка. Здесь пока драки нет, но у меня ощущение, что до этого недалеко.

И всем, абсолютно всем, понятно, кто здесь главный задира.

Здесь так не принято.

– Ммм… – ищу глазами Чернышова, чтобы понять, какого черта он ничего не делает.

Его нигде не видно.