Будь моим. Книга 1

Мы все идем в ресторан прямо сейчас. Я голода не чувствую, меня все еще колбасит.

В общей толкотне пробираюсь к лестнице и спускаюсь в холл, стараясь не наступить на платье. В холле тоже толпа, но сверху я вижу русый затылок брата и Кристину, которая рассматривает потолок. Вижу седую голову отца и взбитый начес мамы. И высокого брюнета рядом с ними.

Мое сердце спотыкается, кубарем сваливаясь в живот.

На Градском костюм, как и на моем брате. Черный пиджак и брюки. Белая рубашка оттеняет загар, костюмная ткань обтягивает спину, как влитая.

Он, твою мать, как с обложки.

Что он здесь делает?! Он был в зале?!

Влад поворачивает голову, смотрит вокруг, смотрит на лестницу. Три секунды, и он меня видит. И все эти три секунды я не дышу.

Глава 5

Может, и права была Крис. Может, мне стоит носить с собой запасные трусы, когда Влад в городе! В пятнадцать у меня с трусами забот не было, а в девятнадцать они стали проблемой.

Я смотрю на Градского и вижу мужчину во всех смыслах. Сильного, живого, даже слишком. Он всегда двигается немного резко, будто любое положение в пространстве ему быстро надоедает, но, несмотря на это, мне хочется к нему прижаться. Всем телом его почувствовать. От этого теплеет в животе, грудь тяжелеет, и я радуюсь тому, что сегодня на мне спасительные силиконовые накладки.

Градский пробегается по мне непроницаемыми серыми глазами. От прически до носков открытых туфель на шпильке. И возвращается к моему пылающему лицу. Он мне салютует, приложив ко лбу два пальца, потому что видит – я тоже на него смотрю.

Наше скромное семейное мероприятие вдруг меняет весь свой смысл! Просто потому, что присоединился еще один человек. Я боюсь выдать себя взглядами или еще чем-нибудь. Мне кажется, что, когда я на него смотрю, любой может прочитать мои мысли. Поэтому я прячу от него глаза. Почти всегда. Смотрю себе под ноги, пока спускаюсь по лестнице, держась за перила. Контролирую каждое движение. Каждый вздох.

В крови опять адреналин. Только две вещи на свете так выводят меня из равновесия – необходимость выйти на сцену и Градский, и обе они мучительно-восхитительные: сначала пугают, потом приходит чокнутая эйфория. Дофамин в крови зашкаливает.

Меня подколачивает внутренняя дрожь, когда легонько обнимаю папу в полуметре от Влада.

В руках отца букет белых пионов. У Андрея тоже цветы. И у Кристины. Пустые ладони Градского лежат в карманах отглаженных брюк. Чувствую его присутствие кожей. Моя болезнь под названием «Влад Градский» очень высокочастотная и плохо поддается лечению. Я больна и признаю это.

– Я что, прима-балерина? – бормочу в ворот отцовской рубашки, намекая на то, что мне хватило бы и одного букета.

Мой отец ярый фанат спортивных марафонов, поэтому даже в шестьдесят в отличной форме. Энергии у него больше, чем у ребенка.

– Горжусь! – Он легонько хлопает меня по плечам.

Он глотает звук «эр», выдавая свой акцент.

Мой отец живет в России уже почти тридцать лет, но продолжает говорить с немецким акцентом. Родители познакомились в посольстве, здесь, в Москве. Андрей успел несколько лет пожить с родителями в Германии, а я выросла в столице. На родине отца мы бываем наездами, там у нас есть куча родственников.

– Спасибо! – Забираю у него свои любимые цветы и прячу в них нос.

– У меня нет слов… – обнимает мама. – Я помолодела на двадцать лет!

– Тогда мне сегодня грозит опасность, – замечает папа.

Фирменная выдержка его речи любую шутку делает смешной, даже самую плоскую, поэтому прыскаю от смеха вместе со всеми.

– Я тоже помолодел. – Андрей сжимает меня в руках, подкидывая вверх так, что мои ноги отрываются от пола, а ткань платья ужасно сминается.

– Стой! – смеюсь. – Сломаем букет!

– Бомбично, – описывает он мое выступление и аккуратно ставит меня на ноги.

Кристина выныривает из-за его плеча и тянет ко мне руки. Мой брат делает шаг в сторону, кладя свои руки на пояс брюк.

– Я расплакалась, – бормочет Крис мне на ухо. – До сих пор мурашки по телу бегают.

Градский стоит за моей спиной, не мешая поздравлениям.

Я не могу больше его игнорировать.

Прижимая к себе цветы, разворачиваюсь и стреляю глазами в его лицо.

Он наблюдает за нами с видом молчаливого присутствия, но от этого его не становится меньше.

Не пялиться… только не пялиться…

Жар на моих щеках можно списать на волнение. Это спасает!

Он был на концерте – для меня это важно. Он сто раз слышал, как я играю, но это было сто лет назад. Это было до того, как я решила связать свою жизнь с музыкой и сделать ее центром своей жизни.

– Привет, – быстро посмотрев в его лицо, перевожу глаза на верхнюю пуговицу его рубашки.

Над ней его жилистая шея и выпирающий кадык. На линии челюсти короткая щетина.

– Салют, – отзывается лениво. – Я не помолодел, меня размазало, – продолжает он цепочку этой «шутки».

– Понравилось? – снова поднимаю на него глаза, чтобы уловить крупицы эмоций.

– В восторге.

По его лицу ни черта не возможно понять. Может, это правда, а может, нет.

Сердце сладко сжимается от скупой похвалы, а в душе разгорается буря. Как хорошо, что я была не в курсе его присутствия в зале, иначе словила бы свой фирменный панический аффект.

– Плакал?

– Как ребенок, – он растягивает в улыбке губы.

Я тоже улыбаюсь. Не отвожу глаза. Смотрю в его лицо.

Мы пялимся друг на друга, кажется, целую вечность.

Все звуки словно меркнут. Люди вокруг исчезают.

Он такой красивый в этом костюме и рубашке, что слепит глаза. В противовес тому, каким я видела его неделю назад за городом, сейчас он слишком взрослый и серьезный. Недоступный. Это еще сильнее жалит мое либидо.

– Какими судьбами? – спрашиваю тихо.