Большая книга ужасов – 67 (сборник)

– Толь, я не поняла! Гематоген же сам хотел вызвать вертолет: «Уезжайте, рацию налажу», а теперь отказывается?

Я слышал один разговор папы с вертолетчиками и теперь объяснил Мышке то, что понял:

– Нам нужен не всякий вертолет, а вертолет Болтунова. Заметь, мы с ним летели не специально к старику, а везли какие-то буры для нефтяников. Нас высадили по пути, вот и вышло бесплатно. У него со стариком свои отношения: шкурки, охота. А другой вертолетчик потребует денег, которых у нас нет. Если б мы погибали от пожара, от болезней, нас бы спасли за государственный счет. А от эльфов не будут спасать. Не поверят.

– Что же делать? – спросила Мышь.

– Не знаю. Пускай старик объясняется с эльфами, если умеет. Может, помирит нас, мы же не сделали им ничего плохого.

Я как в воду глядел! После обеда Гематоген опять взялся за превращение непостроенной избы в дрова, только в этот раз он пилил бревна. Звук пилы – это не удары колуном. Мы были у себя в комнате и не услышали, когда Гематоген исчез.

Глава X. Пчелиный яд

Не успел Гематоген вернуться, как из тайги прибежала его безымянная лайка. За ней как будто черти гнались. Издалека мы услышали визг – лайка неслась кубарем, зажмурившись, с оскаленной мордой. Хвост, обычно загнутый бубликом и приветливо помахивающий, висел поленом.

Издалека я разглядел над ней подозрительное мельтешение, словно от лайки летели брызги воды, и закрыл окно. Пчелы. Одна из них села на стекло, как будто специально чтобы показать себя. Она ползла в нескольких сантиметрах от наших лиц. На конце брюшка, где было вырванное теперь жало, выступила густая на вид белая капля. Пчела прилетела умирать.

Лайка забилась в свою будку, но сразу же выскочила и побежала спасаться к ручью. Золотистый рой колыхался над ней, то зависая, то кидаясь в атаку.

– Гематоген с ними не договорился, – первой догадалась Мышь.

Я бы дорого дал, чтобы поглядеть, как старик разговаривал с эльфами. На каком языке, словами или, может быть, свистками? Впрочем, главное было понятно: эльфы не только не пошли на мировую, но и наказали Гематогена за непрошеное заступничество.

На ручье была маленькая запруда размером с ванну. Там и нашел свою лайку вернувшийся Гематоген. Охотничья собака догадалась спрятаться от пчел, но ей нужно было дышать… На выставленный из воды собачий нос пришлись тысячи укусов. Он раздулся в яблоко, черная кожа полопалась, и в разрывах проступила сукровица.

Гематоген хоронил собаку сам, не позволив нам вырыть могилу. Он долго и неуклюже копался на краю поляны, помогая себе локтем искалеченной руки и болезненно морщась. А потом залез на чердак и, заставив меня крутить генератор, долго шарил в эфире. Из динамика слышались обрывки разговоров: кто-то запрашивал погоду в Красноярске, кто-то требовал экстренной посадки… Гематоген знал диапазон, которым пользуются авиационные радисты, и, судя по всему, наудачу искал позывные болтуновского вертолета. Но легче было найти иголку в стоге сена.

Ожидая новой атаки мышей, мы собрали остатки наших вещей в два узла и подвесили на вбитые в потолок гвозди.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Подушка была горячей и сырой то ли от пота, то ли от слез. Ныли руки, уставшие крутить генератор. В глазах стояли трупик Веника и умирающая лайка. Раздувшийся нос делал ее похожей на картинку из мультика, и это казалось нарочным издевательством над несчастной собакой.

Луна украдкой выглядывала из-за туч, сплошь покрывших небо. Ее бледный свет выхватывал из темноты узлы, парившие в воздухе как воздушные шары. Узлы были связаны из взятых на чердаке старых юбок. Мелкие цветочки на ситце рябили в глазах, и начинало казаться, будто по узлам снуют человечки при шпагах и в шляпах с черно-белым пером из крыла синицы. Я разговаривал с ними в полусне, я спрашивал: «Что мы вам сделали?» – и не дождался ответа.

Проснувшись, я увидел, что папа на четвереньках ползает у двери, подтыкая в щели наше тряпье. Он не пропустил даже дыру от выбитого сучка, заделав ее жеваной бумагой.

– Пчелы? – догадался я.

– Не просто пчелы – рой. Погляди в окно, только не подходи близко, а то, если разозлятся, найдут дыру.

Я поглядел и ахнул. На окне, до половины закрывая стекла, висела шевелящаяся, блестящая слюдяными крылышками, непрерывно переползающая с места на место живая гроздь. Сотни пчел постоянно кружились над ней, как будто выискивая себе место. Одни садились, и навстречу им взлетали другие.

– И то же самое на двери, – сказал папа. – Нас запечатали.

Я подумал, что не запечатали, а хотели прикончить. Чудо, что папа спросонок заметил рой. Если бы первым встал я, то, не продирая глаз, побежал бы в кустики. И ударил бы дверью по живой грозди, мгновенно подняв в воздух весь рой. Сейчас мы бегали бы от летучей смерти, как несчастная лайка, или, скорее, уже умирали, обезумев от боли, с перекошенными, раздутыми лицами.

– Как они это делают? – спросил я.

– Просто: посади на дверной косяк пчелиную матку – и за ней прилетит весь рой. Штука в том, что это пчелы-мутанты. Обычно, если что-то грозит рою, из каждой тысячи на врага бросаются две-три пчелы. А эти бросаются почти все.

– Откуда ты знаешь?

– Ты же видел, что стало с лайкой. Нормальные пчелы не убивают.

– Почему?

– Потому что в природе все целесообразно. Пчелы же не только лайку убили – их самих погибли тысячи: сколько укусов, столько и погибших пчел. Нужно это рою? Нет. Чтобы отпугнуть лайку, хватило бы нескольких укусов, обычно так и происходит… Надо выбираться, – заключил папа. – Перелезай на ту сторону и сходи за Гермогеном. Я уже звал его потихоньку, чтобы вас не разбудить, – не откликается.

Перегородка не доходила до потолка сантиметров на двадцать. Я влез на стол и протиснулся на половину Гематогена. Поглядел в окна – чисто. Эльфы подсунули пчел только нам.

Старика я нашел у Петиной могилы. На мое «Доброе утро» он ответил тяжелым взглядом. Земля у могилы принадлежала ему, мы всегда обходили это место.

Я объяснил, что пчелы заперли нас в комнате.

– Ломай перегородку, – буркнул Гематоген и отвернулся.

И на том спасибо, хотя вообще-то я ждал, что таежник подскажет, как бороться с пчелами.

Отошел я совсем немного, посмотрел на дом с заметными издалека гроздьями пчел, и стало мне грустно-грустно за человечество. Девять из десяти, нет, девяносто девять из ста, что Гематоген ВИДЕЛ. Если хоть раз обернулся, пока шел к могиле, то должен был увидеть. А нам не сказал ни слова. Выходит, он уже сдал нас эльфам. Может быть, даже сам посадил на дверь матку бешеных пчел и ушел на могилу дожидаться, когда нас прикончат.

Позже я много раз пытался поставить себя на место Гематогена – и не мог. Мне ведь не оставили выбора, я должен был бороться бок о бок с отцом и сестрой и вместе с ними погибнуть. А старику ничего не стоило вернуться к привычной одинокой жизни. Достаточно было не вмешиваться, когда нас будут травить пчелами или колоть отравленными шпагами. Вертолетчики прилетят через полтора месяца, увидят три новые могилы, узнают про несчастный случай. И никакая экспертиза не докажет, что наша смерть подстроена.

«Мы выживем, – про себя пообещал я старику, – мы выживем и вернемся с учеными, а если будет надо, то и с солдатами, и разберемся с этой кодлой маленьких убийц. Интересно, как ты тогда посмотришь нам в глаза!»

Глава XI. Легче не становится

Любой художник-иллюстратор – кладезь случайных знаний. Думаешь, откуда папа знает про ножи эльфов? Разве он археолог или антрополог? Нет, он рисовал картинки к «Энциклопедии непознанного». Чаще всего художник – еще и кладбище случайных знаний, потому что, нарисовав какой-нибудь станок для «Справочника машиностроителя», забывает о нем навсегда. Но в этот раз папины случайные знания спасли нам жизнь.

Увидев, что я возвращаюсь без старика, папа взял инициативу в свои руки. Первым делом он освободился, выломав из перегородки широкую доску, вторым делом послал меня зачем-то выкапывать и отмывать жестяные банки от нашей протухшей тушенки, третье дело поручил Мыши… Он лазил на чердак и в сарай, собирая подручные материалы, резал жесть и паял нагретым на примусе медным паяльником. Мышь пришивала к тулье Петиной фуражки занавеску из тряпки, а я, как говорится, подносил патроны. Пчелы беспокойно клубились, но улетать, кажется, не собирались.

В итоге у Мыши получилась закрывающая всю голову маска с вшитым для обзора куском прозрачного пластика от бутылки. А папа нам похвастался чем-то вроде кофейника с гармошкой.

– Это что? – спросил я.

– Дымарь.

– А зачем?

– Для дыма.

– А дым зачем?

– А пчелы с его балдеют, – дурашливым голосом объяснил папа.

В дымарь он погрузил гнилушки, за которыми я бегал в тайгу, и угольки из печки (зачем Гематоген топит с утра? Тепло же). Пшикнул гармошкой – из носика повалил дым.

Мы смотрели в окно, как папа, одетый в ватные штаны и телогрейку старика, с маской на голове, подходит к рою. С полсотни пчел сразу облепили его, но папа, не обращая на них внимания, пшикал и пшикал гармошкой. Там, где дым попадал на бурлящий рой, движение замедлялось и пчелы больше не взлетали.

Потом папа стряхнул рой в мешок с заранее положенным камнем, утопил в ручье и вернулся за вторым. Расправа заняла минуты.