Роковой сон Спящей красавицы

– Кхэ… очень популярно объяснили. – С кислой усмешкой он склонился над своими бумагами.

– Простите, не хотела вас обидеть, – смешалась Арина. – Ну а во-вторых, сам факт участия в выставке таких известных коллекционеров, как Григорий Борисович Лейбман, может привлечь внимание. Имя громкое, понимаете? После того как он дал свое согласие, у выставки сразу появилась группа поддержки, нами заинтересовалась пресса. Очень достойный был господин. Светлая ему память.

– Если не ошибаюсь, он скончался месяц назад?

– Да, примерно так. Больное сердце, ему уже под восемьдесят было.

Следователь понимающе закивал:

– На некоторые вопросы, Арина Ивановна, вы уже отвечали моему коллеге, но я хотел бы кое-что повторить.

– Конечно-конечно, – согласилась она, а про себя отметила, что нынешний следователь заметно отличался от того, который всех обхамил.

– Так вот, все-таки по поводу денежного эквивалента похищенного артефакта?..

– Его стоимость, как я уже объясняла, установить сложно. Такие вещи в комиссионках не продаются, только с аукционов. И потом дело же не в деньгах…

– Понятно, – закивал следователь и, черкнув что-то в своих бумагах, задал следующий вопрос: – Что ж, тогда давайте поговорим о личности предполагаемого преступника. Есть ли у вас какие-то предположения, кому эта вещь могла быть настолько интересна?

– Ответ напрашивается сам собой. Наша выставка как раз об этом – поклонниках великого таланта. У Сергея Яковлевича Лемешева их было немало. Они не то что ежедневники, а перчатки, галоши, носовые платки у него перли, пуговицы отрывали! Для них пуговица кумира была равнозначна бесценному сокровищу.

– И вы это серьезно? – с недоверием переспросил Павленко.

– Абсолютно, – ответила Арина. – Вам все это кажется чем-то несерьезным, фантастическим, потому что вы не театрал.

– Увы, не сложилось.

– Жаль, жаль, в том смысле, что, будь вы театралом, вам было бы понятнее, на что способны почитатели талантов, таких как Лемешев, тех, кто снискал всенародную любовь!

– Что ж в СССР так любили оперу?

– Почему же, не только оперу. А кино, а драмтеатр, а в балете какие были имена! Плисецкая, Васильев, Максимова, Лиепа, Семенова, Лепешинская… Людям нужны кумиры! – воодушевилась Арина. – Вот вам пример, у Галины Сергеевны Улановой, надеюсь, не надо объяснять, кто она такая, была поклонница, американка. Звали ее Эвелина Курнанд. Так вот, эта Эвелина ездила за Улановой по всему миру, следила за всеми ее выступлениями и лишь через двенадцать лет решилась подойти к ней и познакомиться. Она в прямом смысле боготворила балерину! Надо отметить, что Курнанд была богатейшей женщиной Америки, и никакие железные занавесы не мешали ей присылать подарки своему кумиру: свежие цветы, духи, платья, шубы. После смерти она завещала Улановой все свое состояние, все, включая коллекцию театральных артефактов. Сейчас, кстати, она выставлена в музее балерины.

– Надо же, какой фанатизм. Я-то думал, что этим страдают только подростки, – протянул Павленко, который слушал свою визави, не перебивая, и на лице его нарисовался неподдельный интерес. – Наверное, эта Эвелина была одинокой? Отсутствие личной жизни и все такое… – предположил он.

– В случае с Курнанд вы угадали… Заполнение пустоты за счет чужой, более насыщенной, сценически привлекательной жизни. Это уже вотчина психологов, пусть они объясняют, в чем заключается феномен или мания поклонничества, – ответила Арина. – Я лишь перечисляю вам некоторые факты, среди которых известны и такие, когда замужние и, казалось бы, вполне благополучные женщины, узнав о смерти своего кумира, совершали акт самоубийства. Так было, когда умер Рудольфо Валентино, актер немого кино, секс-символ 1920-х. Кстати, вспомнила, два самоубийства произошли и на могиле Лемешева в 1977 году.

– Но это же болезнь?! – воскликнул Павленко.

– Да, в крайних своих проявлениях поклонники – люди с больной психикой, – согласилась Арина, искренне удивляясь тому, как мало похож этот их разговор на допрос. – Вот вам еще один вопиющий случай, возможно, вы о нем слышали, с похищением из могилы тела Чарли Чаплина!

– Того самого? Который… «Огни большого города»? Но зачем?

Арина пожала плечами:

– Я предполагаю, что в душе у каждого поклонника живет мечта о некой сказке, которая гонит его из дома – от серой скучной обыденности на поиски идеала, кумира, талантливого, харизматичного, сексуального. И эта мечта побуждает его к действию. Если для подавляющего большинства поклонников главным является служение своему кумиру, то у нездоровых, психически нестабильных людей мечта обретает болезненные формы: патологическое стремление к сексуальной близости с артистом, ревность, месть из-за какой-нибудь ерунды, фетишизм…

– Фетишизм? – переспросил Павленко. – Вот про это, если можно, поподробнее.

– Думаю, фетишизм поклонников имеет нематериальный характер, – после паузы ответила Арина. – Известно, к примеру, что одна фанатичная дамочка воровала окурки из пепельницы Александра Блока и хранила их в коробочке под подушкой. А у актрисы Варвары Асенковой однажды украли огарок свечи, при свете которой она учила свои роли. Сейчас мало кто помнит Асенкову, а если и вспоминают, то только в связи с выходками ее поклонников. Один из них, вероятно, отвергнутый и желавший отомстить, как-то раз скупил первый ряд партера в день ее спектакля и посадил в него лысых мужчин. В зале начался жуткий хохот. Актриса убежала за кулисы, представление было сорвано. – Увидев сияющую лысину собеседника, Арина осеклась.

Но тот вполне себе добродушно отпустил короткий смешок.

– Да уж, над нами, лысыми, все смеются. Должен вам заметить, Арина Ивановна, что вы очень интересный собеседник, – произнес он с улыбочкой и продолжил: – Однако все, что вы рассказываете, дела давно минувших дней. А у нас на дворе – XXI век. Лемешев умер в 77-м году, и сейчас его поклонницам, пусть даже самым молоденьким, должно быть уже под семьдесят. И как это, по-вашему? Старики-разбойники спланировали и осуществили кражу в музее? Правдоподобно ли это?

– Знаете, лет двенадцать тому назад из музея пропала очень ценная запись Гостелерадио, единственная в своем роде, когда Лемешев пел Вертера Масне. Я тогда здесь не работала, поэтому все обстоятельства похищения мне неизвестны… – подумав, отозвалась Арина. – Однако похититель известен всем. Эту запись украла давняя поклонница тенора, весьма неприятная особа и очень пожилая. Все знают, что взяла она, но сделать ничего не могут. Сколько раз ездили к ней домой, просили отдать, но старуха с характером, обругала всех и даже дверь не открыла. Она и сейчас, кажется, жива. Могу вам ее адрес черкнуть.

Павленко нахмурился:

– Непременно адрес ее мне… Но вернемся все же к украденному ежедневнику. Возможно, в нем что-то было такое… примечательное?

– Да нет, обычные записи. Там и о работе, Лемешев в это время уже преподавал, и о личном. Семейные праздники, сувениры жене, дочери. Визиты к друзьям. Кое-какие имена, номера телефонов…

– Есть ли фотокопии страниц ежедневника?

– Мы делали копии только того, что было нужно для выставки, – размышления артиста о поклонницах.

– Жаль, жаль, жаль… А теперь, если не возражаете, поговорим про день кражи. – И Павленко посмотрел на часы. – Скажите, как так получилось, что в ту пятницу сразу после экскурсий был назначен демонтаж выставки? Разве так делается?

– Вы правы, обычно демонтаж проводится после закрытия. Но бывают исключения, – уклончиво ответила Арина. Она дипломатично умолчала об участии директора в этом вопросе и принялась объяснять про сжатые сроки, про Тамбов и про следующую, стоящую в плане юбилейную выставку.

В это время на столе перед Павленко зазвонил мобильный, бросив взгляд на дисплей, тот извинился и вышел. Разговор, по всей видимости, был неприятный – вернувшись, он больше не улыбался, лишь досадливо кивнул на часы и предложил продолжить разговор в следующий раз:

– Спасибо вам, Арина Ивановна. Очевидно, нам придется встретиться еще раз. Я бы попросил вас никуда не уезжать из Москвы.

Когда Арина была уже в дверях, Павленко окликнул ее:

– Кстати, по поводу сигнализации. Простите, кто дал указание ее отключить в день кражи?

* * *

Познавательная «беседа» со следователем наконец закончилась, равно как и действие успокоительных таблеток. А ведь Арине еще нужно было зайти к начальству – утром ей звонил Кабулов.

«Вот молоток мужик! В конце концов, вся эта жуткая запарка последних дней на его совести! – размышляла она и злилась. – Сам же настаивал. Мол, не волнуйтесь, отработаем день, а демонтаж начнем часов с пяти. Аргументы приводил, дескать, шефские группы, статистика для министерства». И вопреки отчаянным протестам Арины размашисто подписал приказ.

В итоге этого последнего дня и не хватило! Правда, тогда, на мажорной статистической ноте, Кабулов подмахнул Арине трехнедельный отпуск:

– Не вопрос! Закроете выставку и отдохнете.

Администрация музея находилась в другом здании, через дорогу, минута ходу. И Арина вернулась к себе за плащом – в конце октября погодка не радовала. На ближайшую неделю обещали дожди. Отличное отпускное времечко!

В вестибюле Арина наткнулась на Софью Семеновну и Дину, ее сменщицу, которой посчастливилось не работать в ту роковую пятницу. А вот Софья Семеновна, всегда такая улыбчивая и жизнерадостная, заметно сникла. Женщины стояли у кассы и вполголоса переговаривались, почти шептали, теперь в музее все так говорили – тихо, вкрадчиво, скорбно, как в доме покойника.

– Ой, Ариночка, вас Кабулов спрашивал, – шепотом сообщила ей кассирша, выдавив из себя слабую улыбку. – Кстати, вы уже слышали последние новости? Помните, на последней экскурсии была посетительница в красном кашне и зеленой кофте? – в ее шепоте прозвучали заговорщицкие нотки. – Вы подошли, а мы еще тут все вместе беседовали…

Арина кивнула.

– Так вот, Ариночка, это красное кашне – наводчица! Ох, нет! Те двое из органов как-то по-другому ее назвали. Забыла, как… Но смысл такой, что она специально наводила суматоху, то есть привлекала внимание к мужчине, а тому якобы стало плохо. Помните, как она орала? А сердечный приступ-то был фальшивый!