ЛоГГ. 17 мгновений лета. 1-я часть триптиха «Спасти императора»

Райнхард победно улыбнулся.

– Это от того, что ты рядом, – с заметным трудом, но ласково проговорил он. – Что и требовалось доказать – один я ничего не могу. Я бы позвал на помощь Бога, да боюсь, мне негоже претендовать на эту милость, – дыхание нехорошо учащалось, и Райнхард инстинктивно протянул другую руку, боясь позвать Миттельмайера вслух, дабы не напугать остальных фактом своей слепоты. Адмирал догадался об этом и с показным спокойствием схватил ладонь сюзерена – тот поблагодарил его кивком, и произнёс нарочито невозмутимым тоном:

– Эмиль, распахни-ка окна, похоже, к ночи становится душно.

– Так ведь гроза движется, – в тон ему ответил мальчик, ретиво исполняя указание. – И очень сильная, похоже.

– Значит, звёзд не видно, а буря так и не кончилась, – едва слышно с жалящей грустью сказал император. – Увы.

3. Два императора

Он затих после слишком резкого вздоха и лежал с закрытыми глазами, крепко сжимая руки жены и друга. Тишина, повисшая на несколько минут, начала потихоньку угнетать тех, и они то и дело тревожно переглядывались. В комнате носились струи свежего ветерка, иногда заставляя колыхаться тяжёлые шторы, как и приближающиеся раскаты грома, становившееся всё сильнее и быстрее. Казалось, вспышки молний, довольно мощные и резкие, полностью отражаются на побледневшем лице императора, несмотря на мягкое освещение внутри. Ощущение скрытой угрозы, близкой, но пока ничем не обнаружившей себя, становилось всё более навязчивым. Бесшумно отворилась дверь, и аккуратно вошёл Кисслинг – по его озабоченному лицу было видно, что ощущение неясной тревоги взволновало и его. Взглянув в его глаза, Миттельмайер понял мысли начальника охраны полностью – взбунтовавшаяся интуиция диктовала тому стремление прикрыть сюзерена собой от возможной напасти. Гнетущее ощущение беды передалось и Эмилю – тот ежился, пожимая плечами и поглядывая то на хмурое небо за окнами, то на недвижную фигуру императора, выглядевшего столь неестественно спокойным, что это только пугало всякого смотревшего на него человека.

Так прошло четверть часа, бесконечных и наэлектризованных сверх всякого предела. Хильда наконец осмелилась снова потрогать губами лоб мужа – и когда она поднялась, взгляд её был встревоженным. Райнхард не желал говорить, что почувствовал все признаки надвигающегося сердечного приступа, и только молча умолял Бога не мучать своих подданных чем-либо нехорошим. Но, ощутив это прикосновение, заговорил вполне спокойно:

– Что там с грозой, Кисслинг, неужто опасность имеется? – он не хотел, чтоб внимание друзей было сконцентрировано на его возможном жаре, но поздно догадался, что выдал своё новое ощущение людей этим поведением.

– Она очень странная, – несказанно обрадованный этим вопросом, поспешно взялся докладывать начальник охраны и подошёл ближе, почти к постели. – Возникла буквально из ниоткуда на совершенно чистом небе, хотя для формирования такого фронта нужны сутки, как не больше, да ещё и сухая, по всей видимости. Слишком сильные инфрашумы, такой интенсивности никогда не было зафиксировано на этой планете, и сопровождается нехорошим электромагнитным излучением низкой частоты – что и вовсе нонсенс, учитывая его сильную плотность. Результат – инстинктивно паникуют даже военные, не говоря уже о гражданских, которые начали прятаться в убежища, построенные от старой паранойи перед ядерной бомбёжкой.

– Я бы не стал эвакуироваться на основании только этих данных, но людей можно понять, – задумчиво произнёс, не шевелясь, император. – На Одине бывали грозы с такими характеристиками? Или эта перещеголяла их?

– Бывали, – хладнокровно ответил Кисслинг, – но эта слишком уж их перещеголяла, на порядок как минимум, если не два.

– А Вы лично опасаетесь нападения террористов под шумок? – вежливо спросил его Миттельмайер.

– Не исключаю такой возможности, – пожал плечами тот. – Но странное поведение стихии поневоле настораживает. Оно провоцирует у людей страх перед сверхъестественным.

Раздался оглушительный удар грома, такой, что можно было подумать, будто молния угодила едва ли не в крышу особняка – но гулкий грохот, переданный полом, свидетельствовал о том, что этого не произошло. Все поневоле замолчали – и услышали, как среди зловещего шипения и резкого запаха озона раздался негромкий, но радостный, едва ли не беззаботный смех Райнхарда. Он по-прежнему лежал не шевелясь и не открывая глаз, но смеялся вполне весело, как уже было раз за этот вечер.

– Интересно, проклят я или корона? – с бесшабашной юношеской рассудительностью негромко проговорил молодой император, будто разговаривая сам с собой. – Или оба? Собрался провести тихий вечер, ха-ха! Всё не слава Богу – а началось после Амлицтера, помнится, прямо с Липштадского заговора и началось… Корону же взял сам, как неприкаянный, да и свадьба не задалась. Не хватает ещё землетрясения – для полной потехи.

– Под Амлицтером Вы спасли страну, Ваше Величество! – заметно волнуясь, проговорил вдруг Эмиль. – Иначе бы её захватили и разгромили эти республиканские нахалы.

– Как ни цинично звучит, я так не ставил тогда вопрос вовсе, – совсем тихо сказал Райнхард и снова засмеялся.

Следующий удар грома был куда сильнее, и после продолжительной тряски резко погас свет. Кисслинг метнулся к рубильнику аварийки, но, как оказалось, без толку, потом вынырнул в коридор, уже с налобным фонарём – слышно было, как он переговаривается с подчинёнными. Райнхард дышал с трудом – сердце трепыхалось как-то вовсе неправильно, так что он скорее не возражал даже, что его слабость менее заметна в темноте. Появилось стойкое ощущение, что он в безопасности, пока держится за руки друзей, несмотря на дававшие себя знать блуждающие боли во всём теле – предвестники сильных ломок, которые изматывали его раньше. Но темнотой воспользовался не только он – Хильда на мгновение приникла к его шее, а потом он ощутил вкус её губ на своих.

– Кабы так да по дороге к Изерлону – хватило бы сил даже захватить его, – еле слышно, только для неё сказал муж.

Переговоры Кисслинга сменились его заунывными ругательствами – как оказалось, нестандартная гроза активно сопровождалась шаровыми молниями, как по заказу угодившими так, что аварийные генераторы электричества оказались выведены из строя ещё раньше, чем разнесло главный трансформатор, оставив без энергоснабжения весь район и город. Можно было воспользоваться резервными линиями, но силён был риск дождаться удара блуждающих огненных шаров и по ним, пока гроза не закончилась, а она будто только начинала развиваться в полную силу.

– Придётся ждать, – невозмутимо сказал на это Миттельмайер, хотя про себя он полагал, что всё происходящее вовсе не буднично и неспроста. Молнии полыхали уже почти беспрерывно, и он мог себе позволить внимательно следить за лицом императора – и видел, что оно то и дело искажается болью – Райнхард полагал, что темнота скроет это, и не следил за этим. Ломки становились сильнее – и тело императора сначала начало заметно содрогаться, а потом и дёргаться им в такт – и хотя движения были ещё несильными и Райнхард полагал, что их не видят, Миттельмайер позволил себе вмешаться. Осторожно достав из кармана брюк упаковку с сильным болеутоляющим, которое отчего-то Ева стала регулярно подкидывать мужу после инцидента с Биттенфельдом, которому досталось водой из графина, он вытащил из неё три капсулы:

– Просто раскусите, Ваше величество, – тихо шепнул он сюзерену и аккуратно и быстро затолкал их тому в рот.

Райнхард молча и послушно повиновался, не выказав никаких эмоций, и только вежливо кивнул в ответ. Возможно, он не видел смысла в разговорах среди уже почти постоянного грохота. Возможно, ему было уже так плохо, что и вовсе не было сил разговаривать – насколько же упрямо он старался притворяться здоровым, наверное, вычислив, что известия о его смерти ещё не составляли, а о болезни слишком не распространялись среди посторонних. Неудивительно, что сильная воля Императора вошла в конфликт с мирозданием так, что это вылилось аж в странное стихийное бедствие. Но жертвовать собой настолько… Миттельмайер понимал, что у него бы точно не хватило духа. Внезапно он увидел, что губы императора шевелятся, и позволил себе наклониться, чтоб расслышать.

– Господи, защити и сохрани моих людей, ибо сам я уже ничего не могу, а только на тебя уповать и остаётся, – свистящим шёпотом ронял слова Император, не признававший над собой ничьей власти, во всяком случае, именно так о нём и думала вся Галактика. – Ради них прошу, не для себя, дай мне силы им помочь и после суди как сочтёшь нужным.

Дальше было не слышно – не то из-за раскатов грома, не то слова стали беззвучными. Сильный порыв ветра пронёсся по помещению, и Эмиль отправился закрывать окна. Кисслинг притащил из коридора три ручных фонаря и каждому прикрепил к предплечью браслет. Трое его подчинённых уже затаскивали ящик, наполненный светящимися пластинками. В этот момент раздался очень мощный удар грома, поневоле заставивший всех застыть на месте, и Эмиль, уже намеревавшийся плотно прикрыть раму, с воплем ужаса непроизвольно отскочил от окна. В помещение плавно вплыл оранжевый, усеянный багровыми искрами, шар размером гораздо больше головы человека. Но мальчик уже опомнился и, не глядя, схватил какую-то статуэтку и замахнулся на непрошеного гостя.

– Эмиль, не трогай ЭТО, оно опасно! – успела взвизгнуть Хильда, но было поздно – статуэтка хорошенько приложилась к краю шипящей молнии, и та полыхнула белым пламенем, не двигаясь в воздухе. Однако, против ожидания, взрыва не последовало, оружие мальчика не рассыпалось в пыль, да и сам он стоял, невредимый и суровый, и со злостью смотрел на сияющий шар, который не соизволил исчезнуть, впрочем, к постели тоже перестал двигаться.

– Что он делает? – поспешно и деловито поинтересовался Райнхард, оставаясь невозмутимым.

– Шарахнул настольным геральдическим львом по шаровой молнии, – тихо в тон ему пояснил Миттельмайер. – Она в окно влетела, крупная очень.

Райнхард с удивлением цокнул языком:

– Силён… От меня набрался таких повадок, что ли?

– А ну, сгинь, нечистая сила! – со свирепостью разъярённого зверёныша прорычал тем временем Эмиль и снова замахнулся с таким расчётом, чтоб выкинуть ударом огненный шар в окно. – Летает тут всякое без спроса!

Однако выполнить своё намерение он не успел – шар быстро и аккуратно отстранился в сторону почти на полметра, будто управляемый, и мгновенно увеличился в размерах, принимая форму человеческого силуэта. Это было слишком даже для Эмиля, и он застыл на месте, заворожённый странной картиной. Силуэт тем временем, быстро меняя очертания, сильно потускнел, превращаясь в тёмное подобие статуи, и застыл, переливаясь множеством разноцветных искр, в форме высокого коренастого мужчины, чьи очертания показались странно знакомыми всем присутствующим.

– Полегче, мальчишка, – раздался шипящий свист, очень напоминающий низкий мужской голос, – размахался тут. Мне остаётся только позавидовать.

– А чего ты такой наглый? – мигом опомнился тот, гордо подбоченясь. – Кто будешь-то, быстро отвечай!

Гость явно замялся, не очень довольный таким бесцеремонным обращением. Тем временем Кисслинг побледнел так, что это стало заметно даже при неверном свете фонариков. Молнии отчего-то прекратили сверкать, но этого никто не заметил, а охранники, толпой вбежавшие внутрь на крик Хильды, тоже застыли на месте, разинув рты.

– Это же… – с ужасом прошептал Киссслинг. – Кайзер Рудольф Гольденбаум…

Фигура заметно посветлела, потихоньку превращаясь в неплохое голографическое изображение того, чьё имя было названо, только колыхаемое то и дело, будто от помех через этак девятьсот световых лет, и всё испрещрённое сеткой змеящихся тонких молний всех цветов радуги, но с преобладанием белесого оттенка спектра звёзд В5. Кайзер выглядел на свои 30 – не больше, и предстал в своём каноническом белом мундире, полностью потеряв сходство со статуями, которые так ненавидел юный Райнхард, оставшийся без сестры. Это был сильно уставший и чем-то раздосадованный человек – но единственный взгляд, которым он окинул всё помещение разом, сразу выдавал бывалого воина, уже оценившего обстановку полностью. Снова послышалось электрическое шипение, запах озона чуть усилился, и стало видно, что губы гостя зашевелились.

– Ну, здравствуй, император Райнхард, – густой и низкий голос раскатился от пола до потолка, – пришла пора наконец поговорить без намёков. Хорошая у тебя свита, честно говоря, сразу узнала. Да и сам ты ничего, надо сказать.

За время, пока это прозвучало, Эмиль успел от ужаса чуть присесть на согнувшихся ногах, но поспешно выпрямился, как ни в чём ни бывало, охранники кто принять боевую стойку, кто выхватить оружие, а Кисслинг – навести на гостя блок связи с включённой записью происходящего. Хильду затрясло мелкой дрожью, а Миттельмайер свободной рукой закрыл сюзерена полой плаща. Райнхард, странным образом увидев гостя в том же обличье, что и остальные, несмотря на окружавший его мрак, сделал движение, чтоб приподняться и сесть на постели – Хильда и Миттельмайер молча помогли ему это сделать, и он вежливым кивком поблагодарил их.

– И чего ради тогда явился сюда ты, дерзающий называться этим именем? – с церемонным высокомерием проговорил Райнхард, открыв невидящие глаза. – Я не звал тебя и видеть вроде не желал.

Призрак – или скорее плотный кусок различных полевых структур – с некоторым неудовольствием мотнул головой:

– Ну, сейчас тебе не до меня, конечно, а в юности ты костерил меня достаточно, коллега, – не то по лицу, не то по его изображению обозначился довольно жёсткий оскал, видимо, имитирующий подобие сардонической улыбки. – Однако из всех, кто дерзал болтать по моему адресу конкретику, а не эмоции, только ты оказался способен сделать, что говорил.

Лицо Райнхарда сейчас походило на бледную маску надменности, но в невидящих глазах – Миттельмайер мог поклясться, что это так – запылал знакомый огонь не то мрачного торжества, не то просто сильной злости. Казалось, император был недоволен тем, что вынужден тратить время на то, что не стоило его внимания.

– Почём я знаю, что ты тот, за кого тебя приняли, а? Не всякий слуга тьмы может быть мне интересен.

Собеседник недовольно покачал головой и процедил вполне себе деловито:

– Быть собою – вообще искусство, главное – остаться людьми. Это вовсе не безрассудство, это правильно, чёрт возьми. Мы душой остаёмся прежними, уж такими, какие есть. Безмятежность – удел мятежников, риск – удел сохранивших честь. Или ты не согласен, император?

Райнхард жёстко осклабился – нисколько не взволновавшись при этом.

– И это весь трюк? Тогда с меня достаточно. Исчезни.

Призрак сделал двумя руками размашистый и резкий жест отчаяния, совсем по-человечески и в манере буйного основателя галактического рейха, если припомнить архивные записи…