Когда в дверях актового зала появился заместитель, Серафима показывала однокласснице, как правильно играть на виолончели, не умолкая о самоучителе и в то же время о репетиторстве.
«И как только она полюбилась Розалиции? – шел и думал Верховский. – Такая неугомонная и в то же время спокойная девчонка»
Увидев человека с брошью бабочки, хоть и бесконечно нежной, но явно клеймом, Серафима стала в миг серьезней. Она встала со стула и спустилась к профессору.
– Твое имя Серафима Гончарова?
– Да.
– Меня зовут Виктор Верховский, я заместитель директора, в 16:40 по башенным часам будет плановое собрание, и ты в нем участвуешь. Разглашению информация не подлежит, я за тобой приду за двадцать минут для начала. Оденься красиво. Веди себя подобающе, будь готова отвечать на вопросы. Вопросы будут?
– На какую тему собрание?
– Это сверхсекретно, – сказал он, понизив голос и нагнувшись к лицу Серафимы. – Никому не говори.
– Поняла.
– Продолжай заниматься своими делами.
Серафима на негнущихся ногах вернулась на сцену и как ни в чем не бывало продолжила тараторить про ее бывшего учителя и как он умер от пореза о гвоздь, случайно оказавшийся в тарелке с супом.
Черные тучи сгущались над академией, где-то вдалеке валил снег. Близилась буря. Буря над человечеством.
Между тем среди преподавателей начинали ходить очень несмелые, пока только зарождающиеся слухи о скорой смене директора, и неизвестно, кем. О Серафиме знал далеко не каждый, вернее, о ее потенциале, каждый, кто был в составе спецгруппы, гарантировано имел место в главкомиссии (если выживет). Главкомиссия – это не учителя, они и рядом не стоят, это люди, которые составляют программу для учеников, их распорядок дня, заведующие по жизни академии от прикорма северных оленей до отопления крепости. Это главы всего и вся, они решают жизнь.
– Ты не боишься предателей? – спросил Верховский.
– А чего мне их бояться? Они уже есть? – спросила будничным тоном Розалиция. Она прекрасно знала, что их уже клан.
– Имеются. Знаешь, мы стоим в очень противоречивом положение. Я тут подумал…
– Расскажешь это всем на собрании, я разрешаю.
Темнело. В полумраке комнаты Серафима расчесывала волосы, недовольным лицом глядя на себя в зеркало. У нее было только одно выходное платье, и еще одно школьное, но оно было из очень грубой ткани, и она его не носила, а на уроки ходила в брюках, что считалось дурным тоном. Половина вещей были мужскими, они ей достались от прошлого хозяина комнаты, а выбросить не поднималась рука. Комната девочки была на одного человека, некогда бывший хозяин тоже был любимцем часовщиков, и вскоре выбросился из окна. Все его вещи говорили о том, что даже для него самого это было неожиданностью. Он был добрым парнем, который любил жизнь и свое дело. Одним из темных моментов в истории Серафимы была та схожесть с бывшим жильцом, которая настораживала до ужаса Розалицию. Почти все вещи Серафиме понравились, она оставила их себе. Она никак не давала умереть спокойно тому парню, наоборот, пустила часть его души к себе, приукрасила и живет припеваючи! Не было в этом ничего ужасного, если так подумать, но было это странно.
От снега кожа казалась особенно белой, светлые волосы то и дело липли к лицу. Она была абсолютно белой, произведением искусства без единого изъяна. Но эта идеальная внешность самой же ей была ненавистна. Ей нравились контрасты: темные волосы и светлая кожа, светлая кожа и черные глаза, темная кожа – светлые волосы. Не любила Серафима однотонность.
В двадцать минут пятого в дверь постучались.
– Можно!
Верховский посмотрел на нее оценивающе сверху вниз.
– Откуда у тебя это платье?
– От сестры досталось, ей сшили подруги.
– А у тебя подруг нет?
– Нет.
Верховский пригляделся к ее лицу.
– А ярче глаза нечем сделать?
– Чем это?
– Туши нет?
– Нет.
– А теней?
– Нет.
– Румяна?
– Я на кого по-вашему похожа?
– Ты как со мной разговариваешь?
– Извините.
– Ты точно девочка?
– Частично.
Верховский строго на нее посмотрел, так строго, как не смотрел ни на кого.
– Идем, все уже в сборе, как раз подойдем к 40 минутам.
– Секунду, – Серафима скинула медвежьи тапочки и нацепила нежно-розовые туфли на низком каблуке.
– Теперь идем, не отставай.
Академия была большой, но не настолько, чтобы гениальный ребенок мог в ней потеряться.
– Мне кажется, я уже тут была.
В зале с колоннами было светло, расписанные потолки смотрели в душу.
– Возможно, во сне.
– А? Почему?
– Многим снится этот зал, и до того, как его закончили, он мучал многих художников, потом стихло.
– Какие еще паранормальные явления тут бывают?