Не прощаюсь с тобой

Такая у них работа.
Они выбирают сами.
Но только, о ради Бога,
Не нужно завидовать славе!
Работа – каких немного.
Ей жизнь отдана – до капли.
Но только, о ради Бога,
Не нужно над ними плакать,
Когда увидишь без грима
Шута…

– Читай ещё, – попросил он.

И, вдохнув морозного воздуха, я читала дальше:

А что же делать,
коль рождён шутом?
Поэтом
под дурацким колпаком!
Как жить, что делать,
зная, что потом —
наверняка! —
начнут хлестать кнутом,
вдавив между лопаток бубенец…
Так, смеха ради,
будто не грешно,
раз это шут…
Я прошепчу: «За что?!»
– За то, что шут,
но не смешон, подлец!

Мы остановились. Он смотрел на меня так пристально, как будто увидел впервые.

– Спасибо, миленький.

Он взял моё холодное лицо тёплыми, ласковыми руками и поцеловал в губы.

– Приходи ещё в цирк.

– Конечно, приду.

– У тебя нет телефона? Жаль… И у меня нет. Но ты разыщи меня. Завтра выходной, а потом приходи. И стихи приноси. Обязательно разыщи меня, ладно?

Мы вышли на площадь Коммуны. В чистом ночном воздухе кружились белые пушистые хлопья… В аллеях бульвара мы и не заметили, что пошёл снег. Дальше нам было в разные стороны, мне – к метро, а он торопился домой – в Марьину Рощу. Там его ждала мама.

– Без меня чай пить не будет, – сказал он. – Ну, не пропадай надолго, ладно?

– Теперь не пропаду! Ваш автобус, бегите…

И он побежал через пустынную, казавшуюся в тот поздний час огромной, площадь. Я проводила взглядом автобус, пока он не скрылся за поворотом, и пошла к «Новослободской». Шла осторожно, неся на своём лице прикосновение его рук, его губ… Шла и думала о его доме в Марьиной Роще, о его маме. Интересно, какая она? Представляла, как они вместе пьют чай, и он рассказывает ей о премьере…

* * *

Он вошёл во двор, освещённый желтоватым светом углового окна.

Две ступеньки покосившегося крыльца, ясень у окна, турник и деревянный настил в глубине двора – всё припорошено снегом… Он сам сколотил этот настил, ещё когда учился в училище, и почти все свои номера отрабатывал здесь – на потемневшей от снегов и дождей домашней эстраде.

Похлопал по крепкому стволу старый ясень – «Привет, дружище!»

Заглянул в окно. Мать сидела у стола, накрытого к чаю, в тёплой телогрейке, накинутой на плечи, и штопала его свитер. Ждала его…