Полукровки

– Так это ж хорошо, – возразил Поляков. – Значит, доходы населения растут…

– Расходы! – поправил Горобец. – А про благосостояние, что якобы улучшилось – это только в новостях на канале господина Ёпырста пургу гонят.

– Вот мы его с тобой и оценим – благосостояние жителей российской провинции. Ты, кстати, знаешь такой город – Колесопск?

– Како-ой? – недоверчиво протянул Горобец. – Колесопск? Первый раз слышу. А где это?

– Его даже гугл не знает. Должен быть неподалеку от Новоалтанска. У меня там знакомая по фэйсбуку живет.

– Ты всё о бабах думаешь!

Горобец многозначительно захихикал.

– И когда ты только успеваешь совмещать их с работой?

– Так я никогда никуда не тороплюсь, – усмехнулся Грин.

– Ладно, встретимся через два часа, – подытожил Слава. – Надеюсь, долетим без эксцессов.

Покидая квартиру, Поляков тщательно, со свойственной ему педантичностью проверил состояние всех электроприборов на предмет их возможного взаимодействия с розетками. Проверка показала, что все предметы техники в доме, начиная утюгом и заканчивая холодильником, покоились на своих местах и почтительном расстоянии от источника постоянного тока. Значит, о пожаре в отсутствие хозяина можно не волноваться. Если, конечно, проводка или соседи не подведут…

Вольготно расположившись в массивном кожаном кресле, средних лет мужчина с волевым лицом и пышными усами всецело отдавался волшебной силе искусства. Никита Соболев, а именно так звали мужчину, наслаждался paus de deux из балета «Щелкунчик» и готовился вот-вот пустить слезу как раз в том самом месте, где музыка достигала апогея. Находясь в стенах своего по-царски роскошного кабинета, что был лишь частью столь же роскошного загородного дворца, Соболев любил всплакнуть над музыкой великого композитора. Вот ведь – гей, а какую музыку писал!

Веки Соболева уже подрагивали над влажными глазами, когда его уединение было грубо нарушено. Максим Абазиев, в прошлом лютый «бригадир» трех самых крупных вещевых рынков Новоалтанска, известный под прозвищем Абаз, а ныне – поверенный в делах Никиты Сергеевича, ворвался в кабинет босса. Стараясь перекричать самый красивый фрагмент paus de deux, звучащего почти на полную мощь, Абаз с порога заявил:

– Мы его…

Остальная часть фразы растворилась в финальных аккордах. Соболев отреагировал на вторжение с ловкостью экс-чемпиона СССР по боксу, кем он собственно и являлся – схватил дистанционный пульт управления стереосистемой и швырнул его в голову Максиму, заорав при этом:

– Ты что – страх потерял?! Или от жары совсем башня съехала?!

Но с проворством уличного бойца, выросшего в самом неблагополучном районе города, Абаз на лету поймал пульт.

– Простите, Никита Серг… – снова начал Максим, но Соболев оборвал его фразу взмахом руки.

После чего указал пальцем на стереосистему. Правильно истолковав его жест, Абазиев выключил звук. Минуло еще несколько напряженных мгновений, прежде чем второй взмах руки Соболева известил о том, что можно продолжать разговор.

– Простите, Никита Сергеевич, – в очередной раз произнес Максим, – но у нас форс-мажорная ситуация. Мы его сломали, да только «Склиф» малость переборщил с кровопусканием. Боюсь, как бы коней не нарезал. Я бы не рискнул вас побеспокоить, но…

– Хватит! – велел Соболев, поднимаясь из-за стола. – Сейчас сам посмотрю. А что насчет старика? Есть новости?

– Пока нет, – развел руками Максим. – Не хотелось бы на него давить…

– И не вздумай, – пригрозил Соболев. – Он мне нужен живым и невредимым.

Скоростной лифт, доступ к которому имелся исключительно у Соболева, за считанные секунды доставил мужчин в недра дворца. Двухъярусная подвальная обитель выполняла функции подземного гаража и камеры пыток. Если в первом уровне Соболев и его немногочисленные редкие гости предпочитали оставлять автомобили, то нижний ярус был оборудован по образу и подобию тюрем инквизиции. В то время как гараж представлял собой выставку достижений импортного автомобилестроения, бункер, расположенный несколькими метрами глубже, напоминал секретные покои Жиля де Ре. Соболев не признавал прогресса, когда дело доходило до выбора орудий пыток. Так называемый «стул ведьмы», кряжистая дыба, жутковатая «железная дева» и простая как все гениальное «вилка еретика» – эффективность подобных предметов была испытана веками, и Соболева эти пыточные гаджеты еще ни разу не подвели.

Соболев остановился возле дыбы-подвеса. В тусклом освещении ламп дневного света свисающее с крюка человеческое тело напоминало освежеванную мясную тушу. Пленник жалобно застонал, когда Никита Сергеевич ткнул железным прутом в глубокую рваную рану, зиявшую на груди несчастной жертвы.

Человек, которого вчера подвесили на дыбу, прежде слыл блестящим специалистом в своей области. Он был холеным и уверенным в себе. Однако зрелище, что теперь предстало перед глазами Соболева, не вызывало ничего, кроме жалости и отвращения.

– Быстро же ты сдулся, дружок, – с сожалением произнес Соболев, причмокивая губами. – Что так? Вон и пальчики еще почти все целы.

– Не надо… умоляю, – вымученно прошептал человек, едва шевеля обезображенными губами. – Лучше убейте…

– Конечно, лучше, – усмехнулся Соболев. – Для тебя.

Он щелкнул пальцами, и из противоположного угла появился высокий, обнаженный по пояс мужчина с повязанной вокруг талии на манер фартука окровавленной тряпкой. Мужчина послушно принял из рук Соболева прут и вогнал его тело пленника, словно шампур в сочный кусок телячьей вырезки. Жертва заверещала и задергала руками, разбрызгивая кровь из обрубков пальцев на левой ладони. Соболев брезгливо поморщился и отступил назад, опасаясь, как бы кровь не попала на его костюм. Мужчина в фартуке еще пару раз прокрутил прут в ране жертвы. Заметив, что процесс доставляет палачу явное удовольствие, а пленник вот-вот потеряет сознание, Соболев жестом приказал первому остановиться. Палач нехотя выдернул свой инструмент из тела жертвы. Крики человека на дыбе сменились слабыми стонами.

– Куда ты дел мои деньги, Дрюня? – ласково спросил Соболев.

– С… скажу, все скажу, – невнятно, как в бреду зашептал пленник. – Ресторан, н-на Никитском буль…

– Громче! – властно выкрикнул Соболев.

– Бульваре… – человек из последних сил пытался придать своему голосу нормальное звучание, – в Москве… Называется «Царефф»…

– Тоже мне – название. Дешевка.

Соболев окинул пленника презрительным взглядом и сплюнул под ноги.

– Неужели все три лимона угрохал на свой дрянной кабак?

Человек затрясся в конвульсиях.

– Все… клянусь… до последней копейки…

– Э-эх, – сокрушенно покачал головой Соболев. – Как был ты, Андрюша, чмошником, так им и остался.

Соболев оттолкнул мужчину в фартуке и почти вплотную подошел к истекающему кровью узнику.

– Костюмчик бы не замарали, – предостерегающе сказал Абазиев.

Сам он предпочитал держаться на почтительном расстоянии от пыточной машины, изредка боязливо поглядывая в сторону человека, обреченного на мученическую смерть.

Но Никита Сергеевич будто бы и не слышал обращенных к нему слов. Не заботясь о костюме, он шипел пленнику в лицо:

– А хочешь я тебе секрет один раскрою? Хочешь? Да знаю я все про твою забегаловку, ресторатор ты хренов! Уже с месячишко как знаю. Мои ребята даже были у тебя однажды. Сказали, что место – фуфло, бензином пахнет, потому что проезжая часть рядом. И официантки старые, с обвислыми сиськами. А Лешка от твоих сусей да карпачей вообще глистов подхватил.

Соболев воздел руки к потолку.

– И на что, спрашивается, ты слил три миллиона моих кровных баксов? Падаль!

И он еще раз плюнул, на этот раз прямо в лицо человеку на дыбе.

– Ты нарушил главный закон, Дрюня, – уже спокойным голосом сказал Соболев, отходя в сторону. – Не воруй у своих. Никогда. Теперь пеняй на себя.

Человек вдруг заплакал. Он уже не мог кричать, и лишь запоздалые слезы полной безнадеги теперь сбегали ручейками по его опухшим щекам. Все было напрасно. Покинуть страшное подземелье ему полагалось в качестве разделанной на куски туши. Мясники Соболева знали свое дело.