– Ты нашего Незамайку не трожь…
Чем грозней воин, тем сдержанней. Однако даже из мокрой колоды можно добыть огня, а из живых людей – подавно. Смешко, могучий стрелец, заметил рождение ссоры, подступил к Облаку:
– Гусли дашь?
Облак неохотно снял с плеча цветную обя?зь.
– Мировщик твой Смешко, – сказал Окаянному Сеггар. – Прямо Летень мой.
Младший воевода спросил с искренним участием:
– Как он?
– У дикомытов прижился. Жену повёл.
– Гусельки мои бедные! – громко сетовал Облак. – Замучит вас неумеха, голоса звонкие растеряете…
У Смешки в самом деле сразу не получилось, струны прозвучали враздрай. Облак в показном ужасе бросился спасать вагуду, Смешко под общий хохот от него побежал.
Попробовав созвучья, он всё-таки сплотил дикообразные голоса, повёл за собой.
Облак еле дождался завершения песни.
– Ну вас, люди страшные! – Отобрал у Смешки гусли, ещё трепетавшие последними гулами. Заглушил струны, взялся проверять, в порядке ли, бедные. – Молодёнку, лук верный да гусли, душу свою, кому попало не вверяй. А то хватают руками корявыми, затевают погудки неведомые…
Он ждал смеха, но Царская не поняла.
– Незамайка песни слагал, может, без тонкостей, да боевые!
– Сам на крыльях летел и нас поднимал!
– Его гусли Крыла охотой приняли, а уж он их берёг…
– Струночек не порвал, шпенёчков не пошатнул.
Облак обиделся, убрал гусли за спину.
– Ага. Пока в бою не сгубил пустого бахвальства ради.
– Ты с тем не шути, чего в руках не держал! – тотчас полетело в ответ.
Гуляй зловеще спросил:
– Бахвальства? Пустого?
– А чего ещё для? Отрок вчерашний двумя мечами вышел махать! С гусельным коробом вместо щита, чтоб люди смотрели!
– Ты там был, языкатый? Сам видел?
– На теле заживёт небось! А гусельки дивные пополам!
Шутливая перепалка сворачивала в недобрую колею. Воеводы покосились один на другого.
– Придержал бы ты болтуна, Сиге.
– Что так, дядя Неуступ? Вроде хорош был, пока переметчика лаял?
Молодой сеггарович, Хонка, меж тем бросил Облаку:
– Тебя бы Ялмаку под топор!
Нельзя такого желать. Даже для красного словца. Хонку не одёрнули: любки? кончились.
– От Ялмака, знать, пустая слава осталась, раз топор в корытце завяз.
– Ты ещё скажи, не Ялмак секиру метал…
– И скажу! Лишень-Раз с чего прозывался? С того, что одним ударом дух отпускал! А тут и Крагуяр жив уехал, и Незамайка вставал уже, у саней идти порывался.
– Что творится, Гуляюшка? Нешто хотели общие столы столовать, слово братское молвить? С этими?
Ильгре сразу закричали:
– Ты-то заступись, заступись!
– Не твоё дело одну косу плести. Надвое разбирай!
– Сладко, знать, молодой гусляр целовал!
Суровый Гуляй кинул в снег рукавицы. Молча пошёл, засучивая рукава. Облака вмиг убрали за спины, встречь Гуляю выступил Смешко:
– Словам воля, а на певца руку не подымай.
Гуляй в ответ зарычал:
– Такая вера у вас, чтобы за дурной язык ответа не знать?
И сошлись в кулаки. Для истого боя, чтобы оружие обагрять, всё же повода не было. Окрики вождей чуть-чуть опоздали. За Гуляем кинулась Ильгра, к Смешке тоже подоспела подмога.
– Своего загусельщика не сберегли, нашего избыть посягаете?
– Да мы ласково поучим. Только струны сдерём, ими же и отходим.
– Себе нового игреца приманите, его и учить будете. Вона гудила праздный шатается, чем не гож?
Смешко внёс Гуляя в угол шатра, так что внутри заскрипели, расседаясь, решётки. Юркая Ильгра пустила мимо чей-то тяжкий кулак, её собственный влетел в раскрывшийся бок, точно боевая стрела. Воина, из которого таких Ильгр можно было сделать трёх, вмяло в ту же многострадальную стену.
– Унялись! – рявкнул Сеггар. – К наймовщику кровавы придут, задатка лишатся!