Был уже конец ноября. Снег все еще не выпал, и вечерами, в темноте, окрестности казались особенно мрачными. Нина по-прежнему каждый день отправлялась на поиски Васи, хотя давно уже потеряла всякую надежду. Однажды, вернувшись домой после очередной прогулки, Нина залезла под душ, чтобы немного согреться, и в этот момент ей показалось, что звонят в дверь. Она выключила воду и прислушалась: звонок громко и настойчиво повторился. Нина, не вытираясь, надела халат и выскочила в коридор.
– Кто там? – спросила она через дверь, различив в глазок очертания незнакомой мужской фигуры.
– Вы – Нина?
– Да, – ответила она и почувствовала, что у нее быстро забилось сердце.
– Вам записка от Юрганова, откройте.
Нина не помня себя начала отпирать многочисленные замки, на которые запиралась с тех пор, как ее стали одолевать ночные страхи.
– Сейчас, сейчас, – бормотала она. – Пожалуйста, подождите, я сейчас…
Наконец дверь открылась. На пороге стоял молодой человек, коротко стриженный, в кожаной куртке.
– Вот, возьмите, – сказал он, лениво перебросив во рту жвачку, и протянул ей смятый и довольно грязный клочок бумаги.
– Спасибо, – пробормотала она и развернула записку, в которой была всего одна фраза: «Я никого не убивал. Лев».
Нина несколько раз перечитала, затем, в одном халате, надетом на голое тело, бросилась за молодым человеком, который успел отойти от дома на добрую сотню метров.
– Подождите! – крикнула она и бросилась бежать за ним.
Молодой человек остановился и, не сделав ни шага ей навстречу, ждал, пока она добежит до него.
– Скажите, ради Бога, что это значит? – спросила Нина, запыхавшись, и протянула ему записку.
Молодой человек на записку не посмотрел (очевидно, был знаком с ее содержанием) и равнодушно ответил:
– Сидит ваш Юрганов за мокрое, по сто пятой.
– Но за что?
– Чего – за что? Я же говорю, за мокрое.
– То есть вы хотите сказать, что он кого-то убил?
– Я сказал – сидит, а замочил или нет, откуда мне знать? Мне маляву велели передать, я передал, а остальное меня не касается, – Он повернулся, чтобы уйти.
– Пожалуйста, подождите, – остановила его Нина, – скажите хотя бы, где он?
– В Бутырке, где же еще? – бросил молодой человек и быстрыми шагами направился к метро.
Нина вернулась домой, сбросила халат и забралась под одеяло, чтобы согреться. Все происшедшее казалось ей кошмарным сном. Юрганов – в тюрьме за убийство? Как это может быть? Как они не понимают, что такой человек, как он, не мог убить? Просто не мог, и все. Достаточно немного поговорить с ним, чтобы понять, что он добрый, тонкий, прекрасный человек. Да что там – поговорить? Достаточно взглянуть ему в глаза. Нина вспомнила выражение его глаз, когда он брал на руки Васю: в них светилась такая нежность. И кот, который как огня боялся мужчин, так как наверняка в свое время ему крепко досталось именно от представителей сильной половины человечества, любил Юрганова и доверял ему. А кота не проведешь – у кота инстинкт! За что же они держат его?
Вдруг Нина вспомнила, как после злополучной кражи представляла его себе за решеткой, а потом в суде, и вскочила как ошпаренная. «Это я, я во всем виновата! Если бы не моя дурацкая выходка, ничего бы не случилось».
Ей почему-то стало казаться, что, если бы они не «поссорились», его обстоятельства могли бы сложиться по-другому и несчастья не произошло бы. А теперь она не знает, ни где, ни когда, ни как это случилось. Парень так спешил и был так холоден и равнодушен, что она, растерявшись, не задала ему самых главных вопросов и, кроме того, что он в Бутырке, ничего не знает.
Нина закрыла глаза и представила себе это «страшное место»: переполненные камеры, баланда в алюминиевых мисках, уголовники с татуированными телами. И посреди этого ужаса – Юрганов. Завтра же она пойдет и все выяснит, и – кто знает? – может быть, все еще уладится?
Она снова легла и попыталась заснуть, но сон не шел к ней. «Его обвиняют в убийстве, которого он не совершал, я уверена. Во всяком случае, умышленно он не мог его совершить. Но ведь я ничего не знаю: бывают же страшные случайности, и тогда человека все равно судят за убийство, пусть и непредумышленное. Что, если это именно так? Если так, ему дадут небольшой срок, и я буду писать ему и ждать. Интересно, сколько дают за непредумышленное убийство? Год, два, три? Ничего-то я не знаю! Не знаю самых простых и необходимых вещей. И потом, я совершенно одна. Мне не к кому обратиться, некого попросить о помощи. Я даже не могу сказать об этом Марго, моей лучшей подруге!»
Нина представила себе, как Марго, узнав о том, что произошло, с торжеством восклицает: «Ну? Что я вам говорила? Он к тому же еще и убийца!»
Правда, Юрганов упоминал своего товарища, чью дачу он должен был охранять. Но все, что она о нем знает, сводилось к тому, что он – известный фотограф, что зовут его, кажется, Павел и что у него дача в Озерках. Можно ли найти в Москве человека по этим признакам? Наверное, если постараться. Что еще? Завтра же она поедет в Бутырку и попытается что-нибудь выяснить и попросить свидание, и если свидание не разрешат, то хотя бы передаст посылку и письмо. Да, главное, письмо, чтобы он знал, что он не один.
2
В Бутырку на следующий день Нина не попала. Когда она освободилась после занятий, было уже два, и ей пришлось взять такси, потому что, во-первых, она не знала, каким транспортом туда можно добраться, во-вторых, чувствовала, что опаздывает.
Таксист, которому она с некоторой опаской назвала интересующий ее пункт назначения, нисколько не удивился и кивнул, будто она попросила отвезти ее не в тюрьму, а к Большому театру или на Черемушкинский рынок.
Подъехав к Бутырке, Нина поняла, что опоздала: окошко закрылось. Ей объяснили, что приезжать надо рано, к семи, а то и к шести утра и вставать в очередь, а очередь, как правило, очень большая.
На следующий день она приехала туда в половине седьмого. Во дворе было еще темно, но посетителей собралось уже человек двадцать: некоторые тихо переговаривались друг с другом, но в основном люди стояли молча, время от времени поглядывая на часы.
К восьми, когда должно было открыться заветное окошко, перед входом собралась толпа. Когда открыли дверь, ведущую в помещение, Нину оттеснили, и она оказалась в третьем десятке. Очередь двигалась медленно: Нина передвигала по полу тяжелую сумку, набитую продуктами, и прислушивалась к обрывкам разговоров стоящих рядом людей.
– Запрещено, – ответила женская голова в маленьком окошке, когда Нина спросила, может ли она хотя бы передать Юрганову письмо.
– Но почему? Это всего лишь записка: в ней нет ничего запрещенного. Прочтите, она не запечатана.
– Женщина, отойдите, – сказала голова, – вы что, не видите? Вон какая у меня очередь, а вы тут со своими записками. Отойдите!
Очередь тоже начала выражать недовольство, и Нине пришлось отойти от окошка, так ничего и не добившись. Она поставила на пол тяжелую сумку и стала ждать, пока очередь рассосется и она сможет подойти и снова попытаться договориться с «головой».
– Что, передачу не принимают? – услышала она за спиной чей-то голос и обернулась. Это был немолодой мужчина, одетый, несмотря на довольно теплую погоду, в зимнее пальто с серым каракулевым воротником.
Нина кивнула.
– Вот и я тоже, – вздохнул он. – Приехал из Омска повидать сына, а свидания не дают.
– Вам-то почему не дают? Вы же отец!
– Отец-то отец, да сынок чего-то тут натворил, вот и отказали. И передачу не берут.
– И что же делать?
– Что делать!.. Ждать, когда разрешат: не лететь же обратно. У вас тоже сын?
– Нет, – сказала Нина.
– Муж, значит?
– Нет, – вздохнула она, – и не муж.
– Кто ж тогда? Брат, что ли?