Сакральный знак Маты Хари

Перед клубом тосковали таксисты, и Алексей устремился к ближайшему.

– Шеф, в Нижние Мневники, только быстро! За пару минут доедешь – плачу два счетчика.

Полночь давно миновала, неизменные московские пробки схлынули, и до Мневников мы домчались и в самом деле за считаные минуты. И, следуя указаниям Матушкина, свернули в гаражи, длинной шеренгой выстроившиеся вдоль заброшенного железнодорожного полотна. Отпустив таксиста, Алексей отпер ничем не приметную железную дверцу где-то в середине гаражного ряда и потащил меня внутрь. Что и говорить, момент был неприятный. Если бы захотел, Матушкин мог сделать со мной все что угодно и никто никогда не узнал бы о моей печальной кончине и месте последнего упокоения, настолько заброшенной выглядела местность. Но парень был не убийца, я специально проверила его психологический профиль и потому держалась уверенно и дерзко.

Подошла к машине, провела рукой по гладкому красному боку. Она. «Ferrari 250 GT SBM California Spyder», 1961 года выпуска, выставленная на торги в мае американским киноактером Джеймсом Коурном за десять миллионов восемьсот девяносто тысяч долларов. Купила раритетную машинку некая дама из России, пожелавшая остаться неизвестной, и подарила своему любовнику – Алексею Матушкину. Юноша машину застраховал на кругленькую сумму, и надо же случиться такому несчастью – ровно через неделю раритетное авто угнали! Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Большой ценитель женщин, Матушкин погорел на своей страстишке – любви к слабому полу. Вот прямо сейчас и погорел. Оглядевшись по сторонам, я капризно протянула:

– Тачка хорошая, а чего здесь все так загажено? Здесь мне как-то не комильфо.

– Гараж как гараж, – смутился Матушкин, оглядывая бетонный пол и замасленные канистры на полках.

Полагаю, гараж был съемный, ибо никакой информации об этом месте к нам не поступало.

– Слушай, а давай махнем в «Зурбаган»? Это здесь, недалеко. Шикарный жилой комплекс. Встанем на набережной, займемся любовью на природе, там вид на Москву-реку знаешь какой потрясающий? А потом ко мне поднимемся, кофейку попьем. Родители на даче, никто не помешает.

– Да ну, давай здесь, – не слишком уверенно откликнулся парень, пошатываясь от раздирающих душу сомнений и выпитого спиртного.

– Здесь не хочу, тут воняет, – упрямилась я, дожимая свою жертву.

– А, хрен с тобой, поехали, – махнул он рукой, подходя к заваленной хламом полке, запуская пятерню в ржавую банку из-под краски и извлекая ключи.

Матушкин распахнул гаражные ворота, сел за руль, завел мотор и выгнал любовно надраенный до зеркального блеска спорткар на улицу. Потом он запер двери гаража и с заявленной производителем мощностью мотора в двести семьдесят семь лошадиных сил понесся на Щукинскую. Я молила только об одном – чтобы нас не задержала дорожная полиция. В принципе это тоже был неплохой вариант, но испортил бы весь задуманный эффект. Стремительный полет красный болид закончил у первого КПП, лихо затормозив перед шлагбаумом. Я достала из сумочки пропуск и приложила к валидатору. Шлагбаум медленно пополз вверх, пропуская нас, и, сорвавшись с места, раритетный «Феррари» влетел на территорию «Зурбагана». Проехал между вторым и третьим корпусами и свернул на набережную. Промчался до самого ее конца и резко затормозил перед кованой оградой, заглушив мотор.

– Ну, здесь тебе норм? – потянулся ко мне Матушкин.

– Угу, – кивнула я, краем глаза наблюдая, как к нам подъезжает машина Олега и встает так, чтобы блокировать пути к отступлению.

Пока Матушкин гладил мои колени, забираясь дрожащей от возбуждения рукой все выше и выше под юбку, Сирин, выбравшись из машины, подошел к «Феррари» и постучал в лобовое стекло. Вздрогнув, Матушкин дернулся, выматерился и схватился за ключ зажигания, собираясь ретироваться. Но спорткар был заперт – впереди виднелась ограда, позади вплотную прижалась машина Олега. Мой напарник косточкой согнутого пальца снова постучал в окно и, повысив голос так, чтобы было слышно в наглухо задраенном салоне, прокричал:

– Господин Матушкин! Какая удача! Ваша машина вовсе не похищена! Полагаю, страховая компания, интересы которой я представляю, вам больше ничего не должна! А вот следственные органы, скорее всего, вами заинтересуются!

И тут Матушкин все понял. Лицо его перекосилось, глаза налились кровью, и он рванулся ко мне с кулаками.

– Сука! – взревел он. – Вот сука! Это ты меня подставила!

Я проворно распахнула дверцу и выскочила, почти вывалилась на асфальт из салона авто. Олег подхватил меня и поставил на ноги. И, критически оглядев, уточнил:

– Цела?

Следом за Сириным с трудом выбрался из машины Владимир Ильич, не без сарказма называемый Олегом «Вождь».

– Невредима? – пробасил шеф, отдуваясь, как после забега. Слишком тучный, он часто мучился одышкой и непрестанно промокал платком высокий лоб и толстую шею.

– Угу, – буркнула я.

– Тогда марш домой! – скомандовал Владимир Ильич. – Олег тебя отвезет, а я до приезда полиции покараулю этого красавца, чтобы не сбежал.

– Что, даже чаю не попьем? – насупилась я, рассчитывая подняться в офис и хлебнуть кофейку с бисквитом, который, как я помнила, завалялся в шкафчике.

– Эх, Берта, Берта, ничему тебя жизнь не учит! Если бы моя Танюша шлялась ночами по кабакам, а под утро торчала в офисе, вместо того чтобы безмятежно спать в своей девичьей кроватке, я бы ей всыпал по первое число, – подталкивая меня в спину в сторону своего «Форда», назидательно говорил Олег. – Я тебе, конечно, не отец, но с недавних пор несу за тебя ответственность.

Вот честно, я ему ужасно благодарна и только потому стараюсь не перечить. Олег спас меня от тюрьмы. Спас ценой своих погон, вылетев из полиции за то, что развалил уголовное дело, сулившее мне пять лет колонии общего режима. Все стало плохо, когда мама получила в своем институте повышение. Мы переехали из Якутска в Москву, и я оказалась совсем одна в чужом незнакомом городе. Как я закончила школу – сама не знаю. Сколько себя помню, мама все время проводила на работе, исследуя реакцию лабораторных мышей на разрабатываемый препарат от аллергии. Возможно, что это великая миссия, и она стоит того, чтобы предоставить семнадцатилетнюю дочь самой себе, но мне от этого было не легче. В школе я так и не нашла друзей, прослыв среди одноклассников безответной тихоней, которая не может за себя постоять.

– Рыжая уродина! – кричали мне вслед. – Конопатая дура!

Стараясь не привлекать внимания, я до десятого класса сразу же после занятий стремглав бежала домой и робко сидела в своей комнате, читая книжки, но потом непреодолимая потребность любить и быть любимой погнала меня на улицу. По телевизору часто рассказывают про секты, члены которых подходят в общественных местах к доверчивым людям и заманивают в свои сети. Так вот, я чувствовала себя настолько одинокой, что изредка выбиралась из своей берлоги, ходила по общественным местам и буквально молила небеса, чтобы ко мне вот так же подошли и заманили. Я очень хотела быть хоть кому-нибудь нужной. Нужной и полезной, пусть даже за это пришлось бы расплачиваться утратой собственного «я».

И ко мне подходили, но все больше для того, чтобы сшибить денег или пригласить нескучно провести вечерок. Иногда я соглашалась, думая, что пригласивший искренне заинтересован во мне, но после спонтанного гадкого секса со случайным партнером, зачастую не удосуживающимся запомнить, как меня зовут, становилась противна самой себе и, вернувшись домой, подолгу стояла под душем, оттирая намыленной мочалкой следы чужих потных рук. Но на следующий день я снова выходила на улицу, чтобы найти приключения на свой тыл, и, надо сказать, находила. Вскоре, осмелев и почуяв пьяный воздух свободы, я стала болтаться по Москве уже не изредка, а каждый день. Сначала после школы, затем вместо школы, а вскоре и вовсе перебралась жить к новому другу.

С Адгуром я познакомилась в метро. Была зима, я гуляла по Новому Арбату, мороз загнал меня погреться на станцию метро «Арбатская», и я, уткнувшись в смартфон, сидела на скамейке в конце платформы, когда передо мной возник стильный паренек восточного вида и просто сказал:

– Пойдем, купим тебе сапоги.

Я оторвалась от переписки с подругой из далекого покинутого Якутска, по которому я ужасно скучала, и вскинула на незнакомца непонимающие глаза. Высок, статен, в дорогом кашемировом пальто в пол, руки в карманах, на шее – белое кашне, и по всей станции витает аромат его парфюма.

– Зимой нельзя ходить в кедах, – ослепительно улыбнулся парень. – Воспаление легких тебе гарантировано.

Взглянув на свои потрепанные всесезонные кеды в мокрых разводах, я спрятала ноги под скамейку и с вызовом выпалила:

– А вам-то что?

Занятая исследованиями, мама давно уже не обращала внимания, в чем я хожу. Когда я говорила, что нужно купить новую куртку или джинсы, она рассеянно кивала и тут же переводила разговор на лабораторных мышей.

– Пойдем, – перестав улыбаться, стал серьезным незнакомец. – Я тебя не трону. Честно! Только сапоги куплю.

Адгур и в самом деле отвел меня в обувной магазин, откуда я вышла в теплых меховых ботинках. Я уже не дичилась своего смуглого благодетеля, весело смеясь шуткам, и даже находила его невероятно красивым. Изысканным стилем одежды и черными, гладко зачесанными назад волосами он походил на танцора аргентинского танго. Или на итальянского мафиози, я так и не разобралась, на кого именно.

– Ты сегодня ела? – осведомился новый друг.

И повел меня в «Макдоналдс». Он был невероятно обаятелен, и после «шрима-ролла» и кофе с пирожком я охотно согласилась поехать к нему в гости. Я приезжала к нему каждый день, и Адгур все время был дома. Но это меня почему-то не удивляло, мне казалось, что он художник и работает по ночам. Почему художник? Наверное, потому, что стены в его просторной квартире в самом центре Москвы были завешены всевозможными картинами в богатых золоченых рамах, скромных багетах и вовсе без рам. Но когда я стала оставаться у него на ночь, то убедилась, что это не так. Ночью он тоже не творил в своей мастерской, а спал, как и все остальные люди. Зато обещал свозить меня в Лувр и в музей Прадо, рассказывал много интересного о художниках и полотнах, о работах знаменитых скульпторов и ювелирных коллекциях.

На полках его библиотеки высились ряды роскошно изданных альбомов с репродукциями, и Адгур часами мог мне их показывать и рассказывать, какие сокровища мировой культуры я перед собой вижу и в каких музеях они хранятся. Вскоре я вполне прилично научилась разбираться в предметах искусства, и вот тогда мы перешли к изучению основ драматургии. Я еще не очень поняла, для чего мы всем этим занимаемся, но, разыгрывая волнующихся школьниц и вульгарных девок по вызову, начала кое о чем догадываться. Адгур орал на меня и даже бил, провоцируя стрессовые ситуации, из которых я должна была научиться находить достойный выход.

Время от времени Адгур давал мне какие-то свертки и называл адрес, по которому мне следовало их отвозить, и просил ничего не записывать, а держать адреса в голове. В тот год я с грехом пополам окончила школу, лето мы провели на море, и в самом начале сентября мой друг сказал:

– Берта, у меня проблемы. Я знаю, что положиться могу только на тебя. Мне очень нужна твоя помощь.

Меня охватило ни с чем не сравнимое ощущение счастья. Свершилось! Наконец я кому-то всерьез понадобилась! И, пребывая в эйфории, я почти что украла под заказ небольшую картину Саврасова. Это было так увлекательно, точно я участвовала в съемках кино. Сначала мы долго изучали по каталогам внешний вид заказанного полотна. Я так хорошо запомнила грачей на ветвях дерева в Сокольниках, что могла бы с закрытыми глазами нарисовать таких же. Затем я училась вскрывать отмычками замки и незаметно прятать вещи в специальный карман на юбке.

В день операции я надела форму престижной столичной гимназии, домашние тапочки на босу ногу, взяла на руки крохотного белого котенка, и старший друг повез меня на Ленинский проспект. Тот, кого мы должны были ограбить, жил в могучей сталинке с широкой парадной лестницей и кариатидами, подпиравшими балконы, а возле лифта сидела строгая консьержка. Но я прошла через черный ход, заколоченный обветшалыми досками. Адгур заранее вынул из досок несколько гвоздей, позаботившись о том, чтобы я смогла этим ходом воспользоваться. И вот я стояла на черной лестнице перед квартирой коллекционера, прижимала котика к груди и, размазывая слезы по щекам, отчаянно молотила в дверную филенку. Хозяин открыл не сразу. Сперва он поговорил со мной через дверь.

– Кто там? – раздался из-за двери его настороженный голос.

– Ваша соседка сверху, – всхлипнула я. – Прошу, помогите мне! Я открыла дверь черного хода, чтобы покормить голодных кошечек, а мой котик выбежал на лестницу и стремглав помчался наверх! Я его поймала, но когда вернулась на этаж, увидела, что дверь захлопнулась! Позвольте пройти через вашу квартиру, пожалуйста! Я больше часа не могу попасть домой! Я стучу, а бабушка не слышит! Если я позвоню в звонок с парадного входа, она обязательно откроет!

Дверь приоткрылась, и крохотный старичок высунул в образовавшуюся щель седую плешивую голову, поросшую тонкими редкими волосками. Для правдоподобности я чмокнула котенка в морду и обезоруживающе улыбнулась старичку. И, продолжая улыбаться, спросила:

– Так можно я пройду через вашу квартиру?