Цветы нации
Колыбельная танку
Нам не приснились сегодня сны,Я убиваю в себе солдата.Девочка (в девочку все влюблены)Тыкает в душу с плакатаИ ковыряет корочку ранкиС колена твоей страны.И тут я стою, влюбленная в танки.Снятся ли танкам сны?Парадные гимны им – баюны,В мрамор пускают корни.Нам не приснились сегодня сны,Которые хочешь помнить.Ржавчина “гусениц”, их историйСыплется к постаменту.На войны повесили мораторий,Словно красную ленту.
Я всех победила
Я шла сквозь Россию неперелетную,Я заступала в Черную сотню,С лицом буденовца из КапотниЯ шла сквозь Россию неперелетную.Я засыпала под крики немцевВ задушенном газами Осовеце,В предсмертном шепоте ополченцев.Я засыпала под крики немцев.Я просыпалась под крики немцев,И билось мое сталинградское сердцеОрлиным воинством красноармейцев.Я просыпалась под крики немцев.Я била котлы и ломала печи,Я – женщина (в сущности – человечна),Огонь в моем очаге – Вечный.Я била котлы и ломала печи.Я шла по пепелищу Европы:Я шла окопами над окопом,И шел со мной недошедших топот,Я шла по пепелищу Европы.И я возвращалась домой так поздно,Что в небе сиял мой “Восток” и звезды.Я возвращалась домой сквозь Грозный,Я возвращалась домой так поздно.Я дома, такое поймешь не сразу,Я – мать, безотцовщина и отказы,Я в статусе беженки из Донбасса.Я дома, такое поймешь не сразу.Я битый дурак (нас бить без толку),Кощеева смерть на конце иголки,Любая надпись любой футболкиТвердит обо мне, обо мне, и толькоЯ всех победила. А толку?Ветер, что колышет ячмень
(перевод ирландской народной песни)
Сидел я в зеленой долине,Сидел с моею любимой.И спорило сердце меж ними –Прежней и новой любимой.Любовь моя стала истиннойК Ирландии, милой стране.Пролетел ветерок меж листьямиИ качнул золотой ячмень. Я не нашел горьких словО том, что нужно расстаться.Позорно терпеть иго враговИ скинуть его не пытаться.И я сказал: “Пойду я в горыВ одну из тех деревеньИскать бравых парней, к которымПримкну”. Ветер трепал ячмень. В печали слезы ее целовал,Стараясь утешить вновь.Но вражеский выстрел прогрохотал,Донесся из диких лесов.Пуля послушалась стрелка,И мир окутала тень,Она умерла у меня на руках,И ветер баюкал ячмень. Отомстив за свою утрату,Упокоил тело любимойНа пустоши близ Уларта.Жить стало невыносимо.В тоске бродил я у могилыС ночи и целый день,И разбитое сердце завыло,Как ветер, качавший ячмень.Италия 18
Посвящено Э. Хемингуэю.
Расчертил окоем рыжим и синим,Как флаги, что реять не могут мирно.Смотрели, как тонкая красная линияСтала в момент пунктирной. Пастушеский пес всего-то дворняга,А кормится лучше, чем козье стадо.Многообразие гимнов и флагов –Реклама для автомата. Прощай, оружие! Прощай, красавица!Наутро мы все начинаем сначала.Иметь две ноги кому-то не нравится,Так Chiao all’armi! и Bella, chiao! Трещит под спиною машина-старушка,За самокруткой созвездий не видно.Все, что тобою еще не разрушеноСтанет музеем для карабина. По Граппо дороги кровью проклеены,Там плещутся реки земными аортами.И горизонт развороченный, глеевыйУстлан до неба мертвыми.
Охрипший голос «потерянного поколения»
Если меня спросят, какую книгу я готова бесконечно перечитать, то я отвечу, что это «Прощай, оружие!» Хемингуэя. Совсем недавно мне попалась старенькая книжка, где помимо любимого романа под выцветшей обложкой были собраны военные репортажи, очерки и даже его стихи. Об этой самой книге я и хочу рассказать.
Его стихи – это письма и дневники мальчиков «потерянного поколения» с фронта, мальчиков, сидящих в окопах недалеко от реки Сомма или трясущихся в стареньких машинах по горной дороге, неизменно пишущих домой своим девушкам и семьям. И, как водится, девушкам пишут о героизме, а матерям – о своих страхах. Это эссеистика в стихах о том, что не умещается в прозу. И стихи, похожие на оды, эпитафии и апологии одновременно.
«Чем отличается ночь ото дня?Если не считать, что ночьюТы остаешься совсем одинокимДаже, если ты рядом с женщиной.Ничем, ничем, ничем,Если не считать, что ночьюВ тебя неумолимо вползает страх.Пусть ты днем считаешься храбрым,Пусть ты днем считаешься храбрым».Все это – стихи и очерки тех самых мальчиков, что во многих случаях не собирались быть поэтами и уж тем более солдатами, пока война не подбросила им оружие и слова. И ценность созданных ими образов именно в том, что они добыты в бою как важнейшие трофеи. В стихах Хемингуэй непрестанно и пространно задается вопросами, на которые ему никто так и не ответил, потому что отвечать на риторический вопрос – дурной тон. В его стихах много монотонных повторяющихся утверждений, и эта звукопись напоминает вечный марш фактов и действий. «Топот ног, топот ног, топот ног… Он шагал, он шагал, сколько мог». В атмосфере стихов Эрнеста Хемингуэя как будто проступает и трогательная растерянность Ремарка, и романтика киплинговских путешествий, и даже воодушевленное лихачество Гумилева. Но при этом Хемингуэй- поэт остается явным дилетантом. Цикл стихотворений «Прощай, оружие!» напоминает юношеские вирши, ценные своим искренним идеализмом. В этих строках находишь метафоры, рассчитанные только «на своих», боевых товарищей, отчего стихи звучат, как фронтовые песни союзников на чужом языке. Поэтому поздняя поэзия Хемингуэя больше напоминает публицистику в стихах, охрипший голос «потерянного поколения».
Его очерки – взрослее его стихов, а военные репортажи – старше по званию. Хемингуэй-журналист писал историю мира, как одну из своих художественных книг: диктовал, кого любить, а кого ненавидеть и презирать, кого считать героем, а кого злодеем, фашистом и диктатором, рисовал портреты солдат, повстанцев, чиновников, делегатов из других стран и правителей со всеми их морщинами, испаринами на лице и перекошенными уголками губ. «Глава советской делегации Чичерин с его наружностью деревенского бакалейщика, встрепанной непонятной бородой и свистящим мурлыканьем в голосе…» (из «Судьбы разоружения», опубликованного «Торонто Дейли, Стар» 24 апреля 1922 году). Он писал для народа и делал это, как обыватель, допущенный однако на конференцию с высокими гостями: вот он одним глазом следит за трибуной, а вот другим посматривает на хорошеньких русских девушек, «без всякого сравнения самых привлекательных во всем зале». Военные репортажи, кажется, ничем не отличаются от его лучших и прославленных романов. Разве что герои репортажей реальные люди, а не образы, сотканные на основе какого-либо прототипа. Для Хэмингуэя, в принципе, нормально писать автобиографические романы, совсем немного изменяя образы героев и придумывая им другие имена. Хемингуэй летописец всегда и во всем: в журналистике, художественной публицистике, прозе и поэзии. Его главная ценность заключается в событийности, коренится в поступках и решениях, которые совершают его герои, в их самостоятельно озвученных убеждениях. Их характер – то, что они сказали и сделали и ничего больше, никаких долгих описаний внешности и душевных переживаний. Всю палитру художественных средств Хемингуэй бережет для пейзажей, которые тоже крайне редко остаются неподвижными: они взрываются, горят, обливаются дождем и утюжатся танками.
Его война реальная. Она не имеет ничего общего с романтизированной агиткой, отретушированной патриотическими чувствами. Его солдаты – рабочие, каждый день выходящие в свою смену на самую тяжелую в мире работу. Соль земли, о которой все говорят. Танкист из репортажа «Солдаты и генерал», который говорит: «Я понимаю, что это можно делать, потому что надо. Но ради денег – непонятно. Нет таких денег на свете, за которые я стал бы это делать». Генерал, которого солдаты считают живодером, но который отправляет их спать при единственной возможности, и говорит: «Генералы не имеют права уставать, а болеть тем более. Я устал не так, как они». Хемингуэй рассказал о войне как о явлении, о череде событий, которые происходят с людьми, о поступках, которые люди совершают, и о словах, которые они говорят. «Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» или «святыня», были непристойными рядом с названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами». («Прощай, оружие!», 1929 год). Эрнест Хемингуэй служил шофером в американском отряде Красного Креста в 1918 году, а после ранения – лейтенантом в итальянской пехоте, он также нес военно-морскую службу в 1942-1944 годах. Участник двух мировых войн, он умер от пули, но не как солдат, а как писатель. И по этой причине эхо внутренней войны звучит в каждой написанной им строке.
Платье
Горох, рассыпанный на ее платье,Рябил у меня в глазах.Мне было нужно чертить на картеПланы на важный день. Она суетливо поставила чашкуНа линию где-то в горах.Потом сказала, что ужин вчерашний,И ужинать стало лень. Казалось, гардины криво повешены,Казалось, мне мало платят.Напротив сидела лучшая женщинаВ ужасно нелепом платье.
Фронтовой треугольник
Посвящено советской поэтессе Елене Ширман, которая родилась и работала журналистом в Ростове-на-Дону, училась в Литературном институте им. М.Горького и писала о войне. Летом 1942 года она была убита в немецком плену вместе с выездной редакцией газеты «Молот» в Ростовской области.
Тот венец задевает ранку,Калечит темя.Верная Ширман, за смертью стоишь ты первойЖенщиной, что тянет лямку,На дно и время,Не дотягивая немного до королевы. Мир бросает оскорбительно “поэтесса”,Как перчатку трофейную с мертвого офицера,Осужденного каждым земным процессомВ качестве выбракованного примера, Честью которому пало стихотворение.Посмертно и пламенно, словно бы для полковникаПисьма, по форме напоминающие сечениеФронтового любовного треугольника. Тридцать корявых лет до черты,За которойНи этой страны, ни времени, ни войны,Только остатки съежившейся верстыДо скоройВстречи уБелграда, где вы навек одни.
Республика
Вооруженный конфликт на юго-востоке Украины начался в апреле 2014 года. Донецкая и Луганская области провозгласили себя свободными республиками. Со временем ополчение превратилось в действующую армию. Военные действия, несмотря на многократные попытки договориться о перемирии, идут уже три года. Основным поводом к войне со стороны молодых республик является агрессия ВСУ по отношению к мирному населению. В армии ДНР воюют мужчины и женщины; те же, кто присоединился к ополчению еще в Славянске, участвовали в боях за Донецкий аэропорт, прошли Иловайский котел и дослужились до командирских званий, стали символами сопротивления.
Часть 1: “Земля”
Земля тогдаСтанет святой,Когда окопомВозьмется в каймы,Когда окропится седьмой водой,Покроется жертвамиОт войны. Собака – на кость,А жадный – на грош,Девчонка – на все, что любила.Сражается вновьМальчишка ГаврошС крыльями Гавриила. Плевали в колодцы,Плодили калек,Ломали привычный строй.Боялись, что не придетсяВ мой векИмен с приставкой “герой”.Под боком писалиИсторию мира,Вершили себе грехи.Пока эфир занималаПальмира,И я писала стихи. * * *От комендантов и матерейНапевом фольклорной строкиЗвучало: “Не отпирай дверейИ по воду не ходи”.Часть 2: “Сепаратисты”
Казалось, для мести мало,Но больше, чем кратер бомбы.А в мире шутят про сало,И даже – про гекатомбы. И шутят, и кто-то смеетсяНад тем, кто солдат и святой.Палящее южное солнцеТолкает идти за водой. Ты – звездочка на погонах,Ты даже не человек:Ни станций тебе телефонных,Ни даже тебе аптек. Кожа тебе не булатная,Рана сама не лечится,И очередь автоматнаяВстречается с человеческой. И, в принципе, ждать – не подвиг.Иди себе на подворье,Чтоб дома соседскийБобик С тобою размерил горе. И, в принципе, жизнь за воду –Даже для зверя слишком.И Бобик тыкает мордуВ полупустую пятишку. * * *Не зови меня, не зови,Словно Карла зоветОлифант, Так зовут небесный десант,Увязая в густой крови.Часть 3: “Повод к войне”
Страшно остаться сценическим средствомВ декорациях окопной сырой травыВ погорелом театре военных действийПо сценарию крайних двух Мировых. Кровь пропитала степную окрестность –Здесь, где курган за каждым ухабом,Окропленные карты – это нечестноПо отношению к реальным масштабам. Я не буду писать вам про честь мундира,Про право рожденных на этой землеИ позывные всех командировСписком гомеровских кораблей. Каждый квартал – это повод к войне.И весь парадокс заключен в словах: “Именем Бога, огонь!”. И мнеСвященность войны усмиряет страх. Наверно, сто лет назад говорилиСмертельно раненым в бою коням:“Ты уже будешь пегасом, мой милый,Когда я найду тебя там”. Не стыди меня, не стыди,Как соседа, что молча сник,Услыхав за стеною крик,Разразившийся из груди.Часть 4: “Командиры”
Говорил: “Никогда не носил белых перчаток,Теперь до парада боюсь их чем-нибудь замарать”.С этой страны, не требуя гладких взяток,Я напишу стихи в тоненькую тетрадь. – Что, Моторола, опять на передовую?– Не в новой форме. Парад через три часа.Жаль, что враги практически не воюютИ молча в плену не смотрят тебе в глаза. В русские зимы местные хаты пустуют.В “Русские вёсны” с той стороны не верятИ отправляют в аэропорт в холостуюНовые жертвы и боетехнические потери. Кусками мяса летят из толпы гвоздикиВ борт БТРа и ошметками на асфальт:Это казалось знакомым и все же диким,И цветы было по-своему даже жаль. Так неизменный пропуск в комендатуре рая –Герб, что щитом выше локтя нашит,С высоты командирских плеч взираетНа вражеский флаг, что при штабном пороге лежит. Хриплый крик со двора: “Ноги там вытирай!”,Из ноутбукаГиви доносится песня “Сплин”.Командир, мы умрем и отправимся в рай?Не в мою смену, блин. Не смотри на меня, не смотри,Как три года смотрели сюда,Будто это седьмая вода,А не кровь у меня внутри.Не смотри на меня, не смотри.Идет дурак, шатается
Идет дурак, шатается,По краешку села.Идет старуха, мается,Что сына родила. Сестра его загробнаяЗадаром отдана –Война одноутробная,Гражданская война. Иссякнут пули вздорныеИ ссоры, и слова.Трава пробьется сорная,Живучая трава. Идет дурак, шатается.Все думают, что пьян.Дурак сжимает пальцамиКровавую от ран Рубаху разноцветную,От соли и земли.Дороги беспросветныеК старухе привели. И там она, нарядная,Как девка под венцом,Восходит над отрядамиИ Северным Донцом. Помрет сегодня старица,Помрет, как пить не дать.Земля засохнет, станется,Что нечем погребать. И стачками, и стычкамиПресытится молва.Взрастет трава обычная,Но горькая трава. И Дон, и дом покаются,Вернутся в берега.А что дурак шатается –Простите дурака.Океан
Газеты писали: “Одно лицо было у другого лица еще с несколькими лицами. Первое лицо после этого исчезло; Одно из других лиц заявило, что первое лицо у второго лица не было, хотя известно, что второе лицо приехало за первым лицом поздно ночью”.
З. Гиппиус “Живые лица”. Волна облизала берег,Стащила у суши газету.Газета уверенно мелетПро все чужие секреты. “Явилось лицо к лицу,Взяв с собой парочку лиц”.Лицо пришлось ко дворцу,И лица склонились ниц. Мол, “лица встречались тайно,И оные ждали лица”, –И прессе такой печальнойНе ведано было конца. Металась по волнам газета,Мытарство потерянных строкСтелилось под строчки завета,Под пыль на подошвах сапог. И бились статьи в послесловье,Стучались в упрямый утесШинелью и горькой любовьюПортреты с газетных полос. Печатное эхо кривды,Как Бог завещал, простили,Но море волнуется триждыУ всех берегов России. Глядя в нерушимый берегПод красным палящим солнцем:Здесь каждый раб на галереСебя ощутил царедворцем, Здесь каждый почувствовал бурюИ каждый выступил тучею.А ветер все балагурил,Покуда ему не наскучило. И ветер созвал всех на вече.За пять минут до началаВсем стало понятно, что легчеСейчас отплывать от причала. Волна оттолкнулась резкоИ валом скатилась в море:И каждый почуял мерзкоеЧужое соленое горе. Но волны, конечно – мыслители:Сегодня нужна волна.Как можно давать им числительныеСухие, как степь, имена? И след на песке человека,Тот, что не смыт, остыл.Здесь носят с собой в оберегахГорсть чернозема с могил. И вся земля континентаЛожится грязью на дно;Лицо на трон претендентаС газет тех, как будто одно. Печатные тексты победноРисуют потеком кресты.А волны все пенятся белым,Кидают обратно листы. Вода по себе не мерит.Дождь капает в гладь виной.А волны так рвутся на берег,Как будто к себе домой. Тот берег опасно скалистый,Подобно прощению, просили,Но море волнуется триждыУ всех берегов России. Взирает багряным окомИ плачется Божий Сын,Доверивший быть пророкомОстатку портовых руин. И висельник глаз не колет:Промеж трухлявых корягМотается труп в глаголе,Грядущего вечный маяк.Возвращенцы
Я проснулся в каком-то векеИ пошел вдоль пустой дороги.Я хромал, как хромают калеки,Вспоминал стихотворные строки. Я поправил орден и лентуИ, пошарив по всем карманам,Не нашел никаких документов,И мне это казалось странным. Обращался ко всем прохожимИ пытал, как меня зовут.Отвечали одно и то же,Говорили пару минут. И мне имени будто не дали,Или имя свое отпахало.Впрочем, с букв не спросит медалиТот, кому их извечно мало. В рожном поле я встретил бабу,И качала она младенца,И была почему-то радаНезнакомцу и возвращенцу. Баба имени тоже не знала,Протянула мне ломоть хлеба.Но когда я вздохнул устало,Она вскинула руку к небу, Или просто платок поправить…Вызнавала, откуда вышел,И за что на мне Орден Славы,И почто одно ухо не слышит. Я упал пред ней на колениИ вцепился в подол и фартук,Заработал звонарь к вечерней,Я собрал по сусекам правду: Мы писали письма кому-тоПро в Болгарию вросшихАлеш. Нам солгали, мы лгали повсюду:Все вне сражений ложь. Там за подписью на бумагеБатальоны по миру носило.И висели чужие флагиДемонстрацией чьей-то силы. Все по-новому повторяется:Ведь для мира война – сноха.Камнями стреляет из гаубицТот, кто, верно, сам без греха. Так ответь, я живой хотя бы?Младенец рыдает навзрыд. –Ты живой, – отвечает баба, –Кто же с мертвыми говорит?Диплом журналиста
В орущем эфире случается что-то,Из комнаты “Вести” дублирует мама.В бегущие строчки разбились пилоты,С Голгофы снимают синее пламя, Новейшее время терзает икота –Его поминают в прошлом пророки.Смотрю в календарь и не вижу года,Мой год не вмещается в эти строки. Психолог во сне тщетно глобусы чинит,А мне его карты горят под ногами,Пока подрывают на медиа-мине,Сюжеты, что сняты пока что не нами. Ползет по Дамаску, взрывает закатыТ-72 с обреченным танкистом.Мой год бесконечно 1905-ый,И я получаю диплом журналиста.Раненные памятники
Памятники воздвигают для того, чтобы люди не забывали о важном событии или личности. Памятники военным и жертвам войны – это долговечное напоминание о тех, кто своими жизнями оплатили нашу возможность жить свободно. Но сегодня совершаются акты вандализма против символов. В этой статье я хочу ответить на вопрос, какие новые смыслы обретают разрушенные и оскверненные памятники.
Самым известным примером такового является Сталинградский фонтан «Бармалей», имеющий и иные названия – «Детский хоровод», «Дети и крокодил», «Танцующие дети». На сегодняшний день имеются две реплики: одна у мельницы Гергардта, которая воссоздает фонтан уже в разрушенном виде, другая – на Привокзальной площади, несколько отличающаяся от фонтана в его первозданном варианте. Оригинал был установлен в 1930 году и воссоздавал сцену из сказки Корнея Чуковского «Бармалей». Скульптурная группа представляет собой композицию из шести детских фигур, которые кружатся в хороводе вокруг крокодила. Крокодил по сюжету сказки спас ребят, проглотив Бармалея. Оригинал был не единственным в своем роде, в те же годы были установлены типовые фонтаны в других советских городах. Известность Сталинградский фонтан получил уже после массированных обстрелов гитлеровской авиации в 1942 года. Созвучно называется фотография Эммануила Евзерихина. Парадоксальная картина радостных детей на фоне разбомбленного города вызывала шок и являлась символом многочисленных детских смертей во Вторую мировую войну. Фотография «Танцующих детей» в разрушенном Сталинграде известна по всему миру, неоднократно демонстрировалась в отечественных и зарубежных фильмах и компьютерных играх в качестве образа жестокой войны, не щадившей никого.
На сегодняшний день есть множество памятников солдатам и жертвам войны по всему миру, которые по разным причинам являются разрушенными. Например, в Польше был завален памятник воину-освободителю, который держал на вытянутых руках младенца. В упавшем виде он выглядит так, словно советский солдат, рухнувший на землю, держит над собой ребенка, не давая упасть и ему. Этот пример один из многочисленных случаев вандализма в Восточной Европе по отношению к памятникам солдатам РККА: их сносят и обливают краской. Но стоит признать, что памятники и генералу Ватутину в Киеве, и маршалу Чуйкову в Познани с алой, как кровь, краской на шинелях и лицах выглядят более внушающими, драматичными и героическими. В целом, все истории, связанные с декоммунизацией, частью которой является война с памятниками, выглядят символично, хотя и пугающе. Организаторы акции «Бессмертный полк» неоднократно упоминали цитату ясновидящей Ванги: «Россия станет великой державой, когда мертвые восстанут из могил и встанут рядом с живыми», так создавая образ бессмертного воинства, которое идет вместе с живыми потомками на парадах. Героизация предков – это один из древнейших ритуалов, который присутствовал в разной форме, но во все времена и у всех народов. Семейные фотографии – это маленькие памятники в каждом доме. Подобная массовость ритуала создает сильнейшую идеологическую платформу и воодушевляет народ и армию. И если советский солдат даже мертвый опасен, то с ним и мертвым будут воевать.
Но с некоторыми памятниками активисты не сражались. Для их разрушения было достаточно просто о них забыть. Уже более пяти лет в Клепиковском районе Рязанской области памятник воинам-рязанцам повален и заброшен. Визуально эта огромная, повергнутая со своего постамента каменная плита, на которой виднеются изображения советских солдат, похожа на рею, с которой герои бросаются в сырую землю. Причины падения памятника неизвестны. Вероятнее всего, он нуждался в реставрации, которой так и не дождался.
Однако у иных разрушений есть ужасные причины. За все время войны на Донбассе было разрушено множество памятников и мемориальных комплексов. Самый известный и величественный – Саур-Могила – курган в Шахтерском районе Донецкой области, где сегодня проводятся мероприятия, посвященные памяти воинам РККА, ополченцам ДНР и мобилизационные сборы. На огромном пространстве расположен величественный мемориальный комплекс, в который входят обелиск на вершине кургана, мемориальные доски с именами павших, три пилона, посвященные пехоте и авиации. У подножия монумента находится дерево, единственное пережившее боевые действия в Великую Отечественную войну и площадка военной техники с «катюшами», минометами, танками, артиллерией. Под деревом лежит чугунная плита с надписью: «Это дерево – свидетель неслыханной храбрости и мужества советских воинов, которые дрались за твоё счастье. Так будь же, друг мой, современник, бдителен на земле, которая полита кровью твоих отцов и братьев. Право требовать это они смертью в бою заслужили». Летом 2014 года за Саур-Могилу шли бои между ополчением ДНР и Вооруженными Силами Украины. В августе 2014 года МВД Украины признало поражение, и их силы отступили. Но в ходе боев мемориальный комплекс получил сильные повреждения. Обрушилась фигура солдата, сильно пострадали пилоны и обелиск.
Памятник в разрушенном виде приобрел более трагический и жестокий вид: на лицах и шинелях бойцов на барельефе появились повреждения, напоминающие шрамы от шрапнели с ржавыми, словно бы кровавыми, подтеками. Один из железных солдат получил осколочные ранения, потерял руку и упал, его завалило обломками памятника. И со стороны он выглядит так, будто вылезает из-под этих руин, тянет вверх раненную руку и кричит. Памятники находятся в таком состоянии уже три с половиной года столько же, сколько длится война. В мае 2016 года планировался проект по восстановлению мемориального комплекса, который должен был быть завершено через год. Сегодня помимо разрушенного мемориального комплекса героям ВОВ у кургана располагаются часовня, построенная в честь погибших здесь ополченцев, колокол памяти и могилы бойцов подразделения Олега Гришина. Тем самым место приобретает новые истории, героев и символы, образующие собой образ преемственности поколений и героическую традицию народа, проживающего на этой земле. Возможно, по этой причине мемориальный комплекс не стоит реставрировать до окончания войны. Надпись на одной из фотографии разбомбленного памятника в сети Интернет гласит: «Разрушенный мемориал в г. Саур-Могила. Солдат, раненный фашистами, выбирается из груды обломков. И он выберется. Поверьте».